Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

Адвокат сидел на корточках над кастрюлей и помешивал в ней ложкой. Струился дымок. Я уловил запах еды и только сейчас понял, насколько голоден. Адвокат, увидев меня, молча махнул рукой.

Я сел рядом с примусом, прислонившись спиной к скале, и стал любоваться закатом.

— Блаженны минуты, когда дети, а равно и женщины, засыпают, — каким-то певучим голосом сказал адвокат, поднес к губам ложку, подул на желтоватый рис и снял пробу. — Сыровато. Еще минут десять. Выпить хотите?

Он развел в алюминиевой чашке спирт, и мы по очереди сделали по глотку, пожевали хлеб, посмотрели на затухающие в последних лучах солнца горы.

— Все как в обычной жизни, — задумчиво сказал адвокат. — Тайком от женщин мужчины пьют на кухне и закусывают тем, что попадется под руку. Вы, кажется, тоже не женаты?

— К счастью, уже нет.

— А я, к сожалению, еще нет. Не нашел ту, которая смогла бы привыкнуть к моему не совсем мягкому характеру. Были другие, готовые идти со мной хоть на край света, но сердце ждало любви… Да, грустно.

— А вы, оказывается, лирик.

— В какой-то степени. Все мы лирики, когда начинаем ценить то, что не ценили раньше. М-да… Простите, что я влезаю в ваши личные дела, но мне кажется, что вы и Валери идеально подходите друг другу.

— Правда? Никогда бы не подумал.

— Со стороны виднее.

— Неужели вы считаете, что я достоин женщины, которая предпочитает ложиться в постель с автоматом, а не с мужчиной?

— Вот что вас беспокоит! — Адвокат кивнул. — Признаться честно, меня тоже.

— Что девушка вооружена, а двое мужчин безоружны?

— Да.

— Тогда почему вы так легко отдали ей автомат?

Рамазанов пожал плечами.

— Признаю свою ошибку. Вовремя не отреагировал. — Он снова помешал плов, постучал ложкой о край кастрюли. — Скажите, Кирилл, значит, вы предпочли бы, чтобы автомат нес я?

— Ошибаетесь. Я всегда предпочитаю сам быть при оружии. Как вы говорите, профессиональная привычка. А почему это вас интересует? Хотите выяснить, кому из вас двоих я больше доверяю?

— Ну, допустим.

— Я не доверяю вам обоим.

— А я, как ни странно, больше доверяю вам. Теперь больше доверяю вам, — уточнил он.

— Напрасно, — покачал головой я.

— Да нет, не пытайтесь навесить на себя не свойственные вам ярлыки. Вы человек сильный и принципиальный в какой-то степени, вашей натуре непривычно делать то, что мы делаем. Но вы никогда не предадите, не выстрелите в спину, не ударите исподтишка. В этом я абсолютно уверен. Кроме того, вы не причините мне вреда еще по той причине, что без меня не сумеете перейти границу, вынести наркотики из приграничной зоны и тем более продать их.

— А в ней, — я кивнул на палатку, — не уверены? Вы думаете, она способна выстрелить в спину?

— Увы! Я думаю, что Валери при определенных обстоятельствах может это сделать.

— Низами Султанович! — Я сделал паузу и выразительно посмотрел в его глаза. Мне захотелось его проверить еще раз. — Валери удивляется моей патологической несообразительности. Я же, в свою очередь, удивляюсь тому, как странно вы подошли к подбору компаньонов. Один жадный и жестокий человек, вторая способна предать. О чем вы думали раньше?

Адвокат покачал головой.

— Опять, опять все не так! Ну я ведь уже вам говорил! Не я, а Валери подбирала себе компаньонов. Она нашла меня, а Глеб — картавого. У него дача недалеко от приграничной зоны, несколько охранников, оружие, снаряжение. Ко всему прочему он свободно владеет дари, отличается прекрасными физическими данными, и Глеба, естественно, это подкупило.

— А почему вы говорите «владеет», «отличается»?

— А вы предпочли бы говорить о нем в прошедшем времени? Но как говорили вы, когда воевали, о людях, тела которых не были найдены?

— Вы думаете, что картавый жив?

— Я буду предполагать это до тех пор, пока своими глазами не увижу его труп. Пока же вы нашли труп мальчика.

— Вы думаете, что это сделал картавый?

— А вы так не думаете? — Рамазанов приподнял брови.

— Допустим, что он жив-здоров и вчера утром бродил по берегу. Но, кроме него и отары, там же были еще три человека.

— Ах, вот в чем дело! Значит, вы подозреваете меня или Валери.

Мы замолчали. Адвокат помешивал плов, я смотрел на далекую горную вершину, самый кончик которой еще горел оранжевым светом, словно раскаленный в печи меч, лежащий на наковальне.

Глава 27

Ночью было холодно, палатка содрогалась от порывов ветра, и колышки, укрепленные булыжниками, чудом выдержали такой напор непогоды. Валери лежала у круглого окошка, которое было закрыто куском плотной ткани на липучках, но все же оттуда тянуло, и во сне она прижималась ко мне, в итоге к утру я лежал чуть ли не в обнимку с адвокатом, а Валери — едва ли не на мне.

Вставать не хотелось, хотя через щели закрытого окошка уже пробивался молочно-белый свет. Немного ныли спина и ноги. Из-под полуприкрытых век я наблюдал, как Рамазанов вылезает из мешка, вынимает из карманов палатки бритвенный прибор, помазок и тюбик с кремом. Какая глупость, подумал я, носить бороду и каждое утро ее подбривать.

Вжикнула «молния», он вышел наружу, и еще несколько минут я слушал, как гудит примус, звякает посуда. Затем полог палатки отошел в сторону, и я снова увидел адвоката. Он смотрел на меня, но я продолжал притворяться спящим. Рамазанов, стараясь не шуметь, взял мой горный ботинок и исчез. Через минуту так же беззвучно он вернул его на место.

Интересно, подумал я, что это еще за манипуляции с обувью? Я привстал, выехал из спальника, взял ботинок и на всякий случай посмотрел внутрь, потряс его, после чего надел.

— Вы уже проснулись! — сказал адвокат, когда я высунулся наружу. Он сидел, склонившись над зеркальцем, закрепленным на плоском камне, и старательно намыливал свободную от бороды часть щек и шеи. — Будите нашу даму, кофе вот-вот будет готов.

Река, узкие полоски берегов, песчаные отмели и кустарники, видом которых мы любовались вчера вечером, исчезли, словно их никогда и не было. Исчезла и сама земля, покрытая сверху толстым слоем облаков, и теперь казалось, что из матово-белого моря, которое разлилось до самого горизонта, торчат островки гор.

Я почувствовал себя Робинзоном, угодившим на необитаемый остров.

Адвокат, бреясь, поглядывал на меня, словно ожидал вопроса. Я не стал долго испытывать его терпение.

— Низами Султанович, вы хотите поменяться со мной обувью?

— Простите? — не сразу понял он.

— Я хочу сказать, что вам, наверное, нравятся мои ботинки.

— А-а, вот о чем вы! — Он усмехнулся, прополоскал бритвенный станок в кружке и принялся промакивать щеки полотенцем. — Я не хотел вас будить и все выяснил сам.

— Что же вы, интересно, выяснили?

— С противоположной стороны скалы вы, конечно, видели снежный сугроб?

— Конечно, видел.

— Сегодня утром я обнаружил там следы с необычным рисунком протектора. Мне показалось, что их оставил… м-м-м… кто-то чужой.

— Но ларчик открывался просто! — Я смотрел на адвоката и не мог сдержать усмешки.

— Да, следы оказались вашими.

— Было бы странно, если бы там не оказалось моих следов. Я вчера в самом деле ходил по снегу. И вы, по-моему, не могли этого не заметить.

— Видите ли, юристы не всегда верят тому, что даже очевидно. Всякая версия нуждается в доказательстве. Например, спросят вас, что вы вчера пили с Рамазановым? Вы скажете: спирт. А я на вашем месте ответил бы: прозрачную жидкость с запахом спирта.

— Так сложно?

— Да, немного сложнее, но зато исключается ошибка, которая, скажем, в криминалистике может сыграть роковую роль в судьбе человека.

— Может быть, охотно верю. И все-таки у меня складывается впечатление, что вы усиленно строите себе алиби, внушая мне, что где-то недалеко от нас пасется картавый.

Адвокат откинул полотенце в сторону. Вывести его из себя, насколько я понял, было весьма трудно, но сейчас у него было уже не то настроение, с которым он встретил меня.

— Вы для меня, уважаемый господин Вацура, — не судья. Я не собираюсь оправдываться перед вами и, как вы говорите, строить себе алиби. Мне ровным счетом наплевать на то, что вы думаете обо мне. Вчера вечером мы с вами пришли к однозначному выводу: каждый из нас свободен и волен распоряжаться самим собой по своему усмотрению. Но мы пришли еще и к другому выводу, что нуждаемся друг в друге. Так давайте строить наши отношения, основываясь на законе целесообразности.

Он выплеснул мыльную воду из кружки, протер ее платком и с еще большей запальчивостью добавил:

— Да поймите же вы, что у меня не было никаких причин убивать мальчишку! Что вы, в самом деле, зациклились на этом!

Могу представить, подумал я, как ему хочется треснуть меня чем-нибудь тяжелым по голове. Но не может. Сейчас — цветочки. Ягодки начнутся тогда, когда мы найдем баулы.