Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

Воины, ехавшие рядом с ханом, опасались за его жизнь и потому держали луки наизготове, чтобы в нужный момент пресечь даже намек на угрозу. Атаку самаркандского гарнизона отбили, вынудив его отойти внутрь города. Хорезмийцы отступали организованно, чему могли бы позавидовать даже личные тумены Чингиса. Он был удивлен, когда выяснилось, что противник подготовил вторую оборонительную линию внутри самого города. Впрочем, Самарканд был полон неожиданностей. Так же как и во время осады Яньцзина, Чингис планировал уморить голодом жителей Самарканда, но потом, когда появилась освободительная армия, казалось, что хан вообще рискует потерять город. Стремительность атаки и скорость, на которых всегда настаивал Чингис, вновь принесли плоды. Враги в который раз недооценили силу его туменов.

Чингис подозревал, что если монголы останутся в землях шаха, то контакта с местными жителями не избежать и наиболее талантливые хорезмийские военачальники в конце концов найдут способ отражать их атаки. Подумав об этом, хан улыбнулся. К тому времени, когда они что-нибудь придумают, весь Хорезм перейдет под его контроль.

Вдоль улиц росли деревья, пышные, но какие-то уж слишком ухоженные. Проезжая мимо, Чингис подметил бледные круги, оставшиеся на стволах от спиленных веток, и темные пятна на пыльных корнях, где утром на них пролилась вода. Монгольский хан покачал головой, сомневаясь, что полив деревьев стоил труда. Горожане, очевидно, наслаждались их тенью в жаркие летние дни, и Чингис вынужден был признать, что аромат, который источали деревья, был все же довольно приятен на теплом ветру. И наверное, горожанам просто очень хотелось видеть со своих каменных террас их зеленые листья. Чингис встал в стременах, и его взору предстала открытая круглая площадь с ярусами деревянных лавок по кругу. Внутри своих стен Самарканд хранил множество странных вещей. Возможно, горожане собирались на площади, чтобы послушать речи ораторов или даже посмотреть на лошадиные бега. Но монголы вели сюда пленников, и площадь уже почернела от массы сгрудившихся людей. Связанные по рукам и ногам, пленники немели от страха.

Проезжая мимо каменного колодца у перекрестка дорог, Чингис спешился, чтобы осмотреть его. Заглянув через край колодца, хан увидел глубоко внизу чернеющий диск воды. Чингис машинально схватил кожаное ведро и бросил его в колодец. Услышав всплеск, хан вытянул ведро наружу и стал жадно пить, затем передал ведро одному из лучников и снова сел в седло. Самарканд имел выгодное положение. Город стоял в излучине реки и вблизи озер. На таких землях, как здесь, росло все что угодно. Доказательством тому служил опустевший рынок у главных ворот, на прилавках которого осталось лежать множество разных плодов и овощей. Хан задался вопросом: чем же обитатели города занимались дни напролет, если пищи и воды было у них в изобилии? Судя по тому, как отступало их войско, горожане явно не тратили времени на военную подготовку. Монгольские тумены с легкостью просочились в город, неотступно следуя за бежавшим врагом. Они не отпускали его ни на шаг, и закрыть ворота не удалось.

В огромном Самарканде легко можно было запутаться и сбиться с пути. Со всех сторон Чингиса окружали улицы и дома, большие и маленькие. Над всем этим лабиринтом дорог и домов возвышался шахский дворец, однако внимание хана привлекло другое строение. Над западными кварталами города тянулся ввысь стрельчатый минарет. Необычное здание вызывало живой интерес, и хан направил коня к нему. И чем ближе он подъезжал, тем выше казалось это любопытное сооружение.

Минарет стоял на огромной площади, окруженной приземистыми домишками с плотно закрытыми ставнями на маленьких окнах. Чингис едва ли обращал внимание на то, как его командиры вышибали ногами двери и вламывались в жилища, разыскивая врагов. Повсюду слышались стоны и шарканье упиравшихся в землю ног, но монголы знали свое дело, и шум длился недолго. Новых пленников вязали веревками и тащили на ипподром, и кое-кто из них глядел исподлобья на человека, одиноко стоявшего у подножия минарета.

Чингис провел рукой вдоль фундамента здания, ощущая приятное прикосновение узорчатых изразцов. Все они были точно подогнаны друг к другу, и хотелось взять нож, отковырять хотя бы одну из плиток и рассмотреть поближе. Узкая башня сверкала на солнце, и, чтобы увидеть вершину, пришлось запрокинуть голову. Едва Чингис это сделал, как шапка соскочила с его головы и упала к ногам. «Надо же было построить такое», – смущенно улыбаясь, подумал Чингис и наклонился, чтобы подобрать шапку с земли.

Водружая головной убор на прежнее место, хан тихонько хмыкнул. Монгол из его окружения услышал его и подскочил ближе.

– Что-то не так, повелитель? – спросил он в готовности исполнить любой приказ.

– Я просто подумал, что еще ни разу не кланялся никому с тех пор, как пришел в эти земли, – весело ответил Чингис. – Кроме этой башни.

Добродушие хана вызвало у монгола улыбку. Быть может, причиной тому была особенная открытость этого города. В сравнении с ним суетливым китайским городам сильно не хватало пространства, и Чингис даже на миг не мог бы представить, как правил бы любым из них. Здесь же, под жарким солнцем, это было возможно. Горожане имели бы в достатке свежей воды и пищи, чтобы прокормить свои семьи. Каждое утро перед рассветом крестьяне доставляли бы ее на городские рынки, получая плату медными и серебряными монетами. На мгновение Чингис отчетливо представил трудовые будни городских обитателей, купцов и ремесленников, учителей и писцов. Все это каким-то непостижимым образом существовало, хотя он до сих пор не понимал, откуда же берутся все эти монеты. Или где-то поблизости имелись рудники? И если так, то кто же отливал из металла монеты, снабжая ими самаркандскую торговлю? Шах? Все это пока казалось запутанным и сложным, но Чингис повернул лицо к солнцу, наслаждаясь душевным покоем. Хан выиграл утром сражение и послал сыновей против вражеской армии, шедшей на выручку Самарканду. День начинался хорошо.

На площади сильнее повеяло гарью, и Чингис выкинул из головы лишние мысли. Его люди шныряли повсюду, собирая пленников, но городское войско продолжало оказывать сопротивление, и хан снова уселся в седло, чтобы наблюдать