Поле Куликово - Владимир Возовиков

Новые чувства охватывали Тупика, едущего шагом позади пешей ополченческой рати. Он вырос среди профессиональных воинов, понятие ратник и витязь были для него неразделимы - ведь в полку великого князя служили люди здоровые, крепкие, тренированные, привыкшие смело глядеть в лицо всякому встречному. Хотя служба их трудна, порой и опасна, она не сушила, но укрепляла тело и дух, ибо не знали они долгих голодных месяцев, жили в крепких просторных домах и теремах бояр и князей, а не в прокоптелых и темных курных избенках, где люди изо дня в день глотают дым и сырой смрад, не рвали жилы на раскорчевках лесов, строительстве дорог и палат для господ, не гнулись над сохами, не переживали отчаяния над пустыми сусеками, гадая, как и чем кормить детей в оставшиеся до нового урожая дни. Тут же, в ополчении, в основном и стоял черный люд, битый, гнутый, притесняемый, которому жизнь улыбается, может быть, лишь в большие престольные праздники, да и то не во все.

Рядом с длинным и худым, как жердь, разбитным парнем из тех, кому всякая беда - что с гуся вода, суетился у котла мужичок-недомерок в заношенном, прожженном зипуне, весь сморщенный, с заискивающими, виноватыми глазами; он то и дело оглядывался на сложенное рядом оружие - деревянный щит да крестьянский топор на длинной ручке. Тут же седоватый человек в пеньковой шапке с болезненно грустным лицом молча слушает говорливого конопатого паренька, то и дело извлекающего из ножен тяжелый самодельный меч. Низенький горбун одиноко оперся на длинное не по росту копье; вглядись попристальней в серые тоскующие глаза его - в них курится дымками маленькая лесная деревенька, на просторном пустоватом подворье пылает огонь под таганом, на котором пошумывает большой копченый горшок; дети обсели огонь, и младший тянется к крышке - заглянуть, не закипело ли?.. Сколько таких глаз вокруг, затянутых дымкой печали! Здесь редко увидишь богатыря, из каких, в основном, состоят боярские и дворянские дружины, но против целой Орды что те дружины без массы этих мужиков, иссушенных непосильной работой, скудной пищей и заботами! На ополченцев обрушится самый тяжкий удар вражеской конницы - и много ли их вернется домой к голодным детям, истомившимся женам в тесные и нищие избы, к оставленной работе, которой нет конца? Война беспощадна к слабым, это Васька Тупик знал хорошо. Там, где устоит один опытный и сильный, могут полечь пятеро слабых и неискушенных в ратном деле - то и врагам отлично известно, они особенно упорно и жестоко станут бить по ополчению. Но где их набрать на всю Орду Мамаеву, одних крепких да обученных, выкормленных на добром княжеском и боярском харче, одетых в крепкую броню? Некому станет содержать государство и войско, коли все пойдут в бояре да дворяне. Одному служилому человеку из средних дается в кормление целое поместье с несколькими деревнями, а и то не все справлены, как хотелось бы государю. Жалко, до слез жалко Ваське Тупику этих русских мужиков, которым - мало каждодневных страданий! - еще и ордынские мечи выпали…

- Эй, боярин! Какая кручина заела? Слезай-ка со свово бурки да к нашему шалашу - похлебать кулешу, глядишь, и отойдет душенька.

Васька обернулся. Звал его мужик-кашевар, виновато и дружелюбно поглядывая темными живыми глазами.

- А што, боярин, правда, не побрезгуй, - неожиданно густым басом поддержал очнувшийся горбун. - Кулеш-то у нас особенный, с поджаркой, да сушеные карасики на закуску. Наши боровские с того и здоровские, што мясной кулеш едят от пуза цельный год, окромя зимы и лета, весны и осени.

Ратники засмеялись, на Ваську отовсюду смотрели дружелюбные приглашающие глаза. И хотя сыт был да и спешил к тому же, наверное не решился бы огорчить воровских ополченцев своим отказом, но от левого крыла полка, где посреди пешцев маячили конные воеводы в золоченых доспехах, скакал отрок прямо к Тупику. Еще издали крикнул:

- Василь Ондреич!.. Слава богу, сыскал. Князь Боброк те ищет, велел немедля к нему ехать - вон он!..

- Ишь ты, сам Боброк кличет, - покачал головой кашевар. - Ну, так поспешай, а вечерять к нам заглядывай.

- Благодарствую, мужички, непременно кулешу вашего попробую.

- Да не грусти о зазнобе-то, боярин, дождется - верно говорю! - крикнул мужик.

"Вон они о чем! - Васька засмеялся, посылая Орлика вслед за отроком. - Я их жалел, а они - меня за жалость мою. Нашел кого жалеть, дурень, - хозяина земли русской, что вышел защищать ее от ворога ненавистного. Нужна ему твоя жалость!"

Боброк, приотставший от великого князя, поехавшего в полк левой руки, ожег Тупика накаленной синевой глаз:

- Где блудишь, сотский? Гляди - снова десятским станешь.

- Дмитрий Михалыч, я ж отпросился у князя Оболенского…

- Я те не Дмитрий Михалыч, нашел крестного!

- Виноват, государь.

- То-то! Он ишь отпросился. А спать кто за тебя должен? Мне сотский теперь нужен - не тетеря сонная.

- Да я ж готов, государь, хоть три ночи…

- Што готов? - сдерживая пляшущего скакуна, Боброк с сожалением глянул на Орлика - такого-то, мол, коня неслуху подарил. - Што готов? Из седла на ходу выпасть? Беги в свой полк. Пообедаешь - спать. Проверю. К закату вместе с Копыто, и кто у тя там еще из сакмагонов, - в княжескую дружину, в большой полк. Беги…

Тупик круто поворотил коня, решив, что в ночь его снова пошлют куда-то.

- Васька!

- Да, государь.

- Страшно?

- Чего страшно?

- Счастлив ты, Васька… А мне, брат, - до жути. Русь ведь стоит за нами - ты глянь!.. Ну, скачи…

"Видно, замотался Боброк", - думал, отъезжая. Шутка ли этакую рать построить да и отвечать за нее головой! Бессчетные тысячи жизней, судьба земли русской - за все он в ответе наравне с Димитрием Ивановичем. Тут либо слава на века, либо на века - позор и проклятье. Страшно… Ни за какие привилегии и богатства не согласился бы Васька взять на себя Боброкову ношу. Чтобы нести ее, надо быть Боброком. До обиды ли тут - пусть за мелочь распушил его воевода.

Вечером Тупик получил от князя Боброка личный приказ: с двумя десятками самых опытных воинов охранять в битве великого князя Димитрия.

В тот день исчез атаман Фома Хабычеев, вместо него в передовом полку русского войска стал седоватый благообразный человек в новой рясе священника - отец Герасим. Утром Фома побывал у великого князя, поведал о своем видении, не зная, что рассказ разбойника Фомы дойдет до одного из монахов-летописцев и тот увековечит имя его лесное, ибо церковь считала достойным памяти всякого, кого небо избрало созерцателем своих знамений. Димитрий внимательно выслушал, перекрестился и теперь лишь освободил Фому от службы разведчика, попросив об ином: словом и примером мужества крепить у воинов стойкость и веру в победу. Он сказал, что небо шлет ему не первый благоприятный знак, были видения и многим другим людям. Князь Боброк ночью выезжал в поле и слушал землю - о жестокой сече и конечной победе русского оружия говорила она ведуну-воеводе. Отец Герасим понимал: рассказ князя надо донести до ратников, они смелее встретят ворога, зная, что небо на их стороне. Двенадцать лесных братьев стали рядом с отцом Герасимом, теперь ими командовал Кряж, назначенный десятским. Днем, как и другие попы, Герасим служил молебны, ходил с кадилом по рядам ратников, наставлял людей на бесстрашие и самоотречение ради земли русской, ибо судьба человеческая в руке божией, а рука эта щедрее к тому, кто без сомнений и страха сражается за правое дело.

Вечером князь Оболенский велел священникам удалиться из передового полка - они станут за войском, куда будут относить раненых и умирающих, чтобы облегчить их страдания, принимать покаяние, давать отпущение грехов. Герасим, однако, остался в полку, готовом во всякий момент встретить удар подошедших к Куликову полю ордынских войск. Тут находилось немало монахов, иные в схимах, но кресты у них прятались под броней, в руках же - щиты, мечи и копья, а чаще - тяжелые шестоперы, ибо слуги божьи горазды действовать оружием, которое насмерть оглушает врага, не проливая его крови. У Герасима - ни щита, ни копья, ни брони, в руке - лишь кадило, на груди - большой медный крест, похожий на тот, с каким встречал он однажды разбойную конницу. Однако надежнее щита и кольчуги его готовы были оградить двенадцать могучих братьев.

На закате князь Оболенский прислал за Герасимом отрока, просил благословить княжескую трапезу и принять в ней участие. Возле шатра воеводы, среди именитых бояр, Герасим увидел два знакомых лица - оба воина в простой на вид, но тщательно отделанной и, видимо, исключительно крепкой стальной броне; поверх остроконечных шлемов надеты черные, вышитые белым крестиком схимы. Один седобородый, роста среднего, глыбоватый и большерукий, с умным лицом и твердым взглядом; другой заметно моложе, лицом похож, но высок, сухощав и плечи - по аршину. Громадная сила угадывалась в его сдержанных движениях, в спокойном, чуть печальном взгляде; казалось, ему неловко среди обыкновенных людей, которых он жалеет и боится покалечить неосторожным жестом. Оба молча поклонились Герасиму.