Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1967-1971 - Светлана Бондаренко

На самом деле эти модели не столь уж нейтральны и к нашему миру. Рисуя как нечто фатальное, неумолимое и неподвластное социальной воле людей это торжество вещей, авторы — вольно или невольно — обесценивают роль наших идей, смысл нашей борьбы, всего того, что дорого народу. Социальный эквивалент их картин и сюжетов — это в лучшем случае провозглашение пессимизма, идейной деморализации человека.

Нас призывают: не надо искать в творчестве Стругацких географических или исторических примет, социальных устройств, они же писатели проблем. Проблем «в чистом виде». Пусть все остальное выглядит как эклектическая окрошка, лишь бы был живым тот кусок проблемы, который попадает под луч писательского прожектора. Это-де и возрождение лучших традиций старого философского романа — рассматривать в художественной форме абстрактные идеи. Словом, свобода моделирования, свобода от всяческих ограничений, свобода «от локального колорита, от географических и национальных деталей» (Р. Нудельман «Фантастика и научный прогресс», «Ангара» № 4, 1968). Что-то подобное мы уже прочитали в ответах американских фантастов на анкету журнала «Иностранная литература».

Нас почему-то настойчиво убеждают не искать в творчестве Стругацких каких-то намеков, подтекста и т. д. Но, встречая в их повестях-«предупреждениях» какие-то детали, черточки, выхваченные из жизни нашей страны, но перевернутые, исковерканные, чудовищно деформированные, поневоле начинаешь задумываться: во имя чего?

Вот, скажем, образчик анкеты в «Сказке о Тройке»:

«Национальность: белорус. Образование: неполное среднее общее, неполное среднее техническое. Знание иностранных языков: русский — свободно, украинский и белорусский — со словарем».

Или рассказывает Федор — снежный человек о том, что оставляют альпинисты на вершинах:

«…Гитары попадаются, велосипеды, бюсты разные…»

Надо ли подробно комментировать вот такую «окрошку», однако же совсем не лишенную географического, национального колорита и весьма существенной политической окраски? Как видим, авторы недолго и непрочно удерживаются в своем, якобы абстрагированном, общечеловеческом мире.

О художественных достоинствах новых произведений А. и Б. Стругацких стоит сказать особо. Старая истина — недостатки суть продолжение достоинств — вполне, на мой взгляд, применима к этим писателям. Некоторую грубоватость их героев многие склонны считать одной из привлекательнейших «земных» черточек. Но когда герои чуть не на каждой странице начинают пересыпать свою речь красотами вроде таких: «врюхаемся», «сволочь неуклюжая», «смотается», «по морде» и т. п. («Улитка на склоне»), когда лексика, густо настоянная на словах типа «золотарь», «экзема» и т. д., из уст героев то и дело перекочевывает в авторскую речь, начинает казаться, что «казармой прет» уже не только от одного из персонажей — Полифема («Второе нашествие марсиан»), но и от самой книги.

Пожалуй, Стругацкие превзошли себя в «Улитке на склоне». Яркость, зримость, конкретность каких-то бытовых деталей придавали уют «домашности» самым космическим их вещам. Это сильная сторона писателей. И как же обращается она против них, когда чувство меры, на мой взгляд, изменяет им! Картины леса, чудовищной клоаки, нарисованные ими, настолько вещественны, зримы, что вызывают порой вполне реальную тошноту.

Здесь же описаны десятки непонятных, но омерзительных сцен, таких, как перевоспитание мордобитием «полового неврастеника» Тузика, эпизод с кассиром в башне броневика, страшный разговор машин. Даже положительный герой — Перец — просто и привычно размышляет о том, что Квентин, любящий Риту, по ночам «плачет и ходит спать к буфетчице, когда буфетчица не занята с кем-нибудь другим».

А чего стоят также брошенные мимоходом строки о женщине в новой книге Стругацких «Обитаемый остров»: «Он был настолько великолепен, что прокурорша, баба холодная, светская в самом страшном смысле слова, давным-давно в глазах прокурора уже и не женщина, а старый боевой товарищ, при первом взгляде на Мака сбросила с себя лет двадцать и вела себя чертовски естественно». Отталкивают читателя и патологические рассуждения Клопа-говоруна в «Сказке о Тройке». Это надо же было придумать: рассуждение о людях с точки зрения клопа!

Известно, что любое литературное произведение, как явление советского искусства, должно по идее утверждать социалистический гуманизм, веру в человека, в его духовные силы. О последних книгах Стругацких, особенно о «Сказке о Тройке», этого не скажешь.

<…>

Не остается в стороне и «Октябрь». В сентябрьском номере выходит статья уже известного читателям Котляра, где он, вкратце пересказав содержание романа Саймака «Всё живое…», переходит к критике предисловия АБС, вышедшего в этой же книге.

<…>

А теперь перейдем к предисловию А. и Б. Стругацких «Контакт и пересмотр представлений». Бегло ознакомив читателя с романом «Всё живое…» и его автором, они торопятся заняться вопросом о связи с иными цивилизациями космоса. «Вопрос этот, — пишут они, — трактуется фантастической литературой с незапамятных времен. Однако сегодня мы находимся в таком положении, что можем хоть завтра направить в космос радиосигналы, свидетельствующие об обитаемости Земли и о высоком уровне нашей цивилизации. Сам вопрос формулируется так: посылать этот сигнал или не посылать?»

Начнем с того, что оспаривать совершившийся факт — занятие неблагодарное. Еще семь лет назад одна из американских обсерваторий направила радиосигналы к звезде Тау Кита, у которой предполагается существование планетной системы. С тех пор ее радиотелескопы нацелены на эту звезду в ожидании возможного ответа. Странно, что братьям Стругацким это неизвестно.

Удивляет и сам подход к проблеме контакта. Чем иным, как не поиском контакта, объяснить упорные попытки Лоуэлла и других астрономов конца прошлого и начала нынешнего века доказать искусственное происхождение «марсианских каналов»? И в наши дни сохранилась еще тень надежды на встречу с Аэлитой. Чем иным, как не подготовкой будущего контакта, был самоотверженный труд Циолковского или создание первых жидкостных ракет Цандером? Наконец, чему иному, как не будущему контакту, служат героические усилия нашего народа по завоеванию космоса? Сейчас, по сути, стоит вопрос не о том, посылать или не посылать сигнал, а о том, как это сделать наилучшим образом, чтобы нас поняли и нам ответили. Но Стругацкие не видят в этом обнадеживающей перспективы: «Так что, если кто-нибудь действительно откликнется на наши сигналы, то это почти наверное будет либо невероятно далеко ушедшая от нас цивилизация земного типа, либо цивилизация негуманоидная, обладающая сходной с нами технологией, однако безмерно отличающаяся от нас психологически. В первом случае мы просто окажемся неспособны на обмен информацией. Мы не сможем даже получать ее, как не смог бы троглодит получить от нас принципы устройства атомного котла. Во втором случае положение еще безнадежнее, а может быть, и опаснее. В лучшем случае мы могли бы представлять друг для друга интерес в плоскости сравнительной зоологии».