Битва в пути - Галина Николаева

— Лицо завода не только теряется, — сказал Бликин. — Завод шлепается лицом в грязь… Как по-вашему, что тогда происходит с лицом парторга?

ГЛАВА 18. ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ

Грозное, пожарное лето. Под небом, раскаленным до белесого, алюминиевого блеска, скудные нивы. Серая земля сквозит меж низкими стеблями. «Почему именно здесь?»—думал Бахирев, оглядывая из окна машины однообразную изменчивую холмистую землю. Он приехал в этот район, потому что здесь было наибольшее количество аварий. «Тракторы подрываются на противовесах», — телеграфировал из МТС какой-то Петрушечкин. «Подрываться» можно на минах. Но на противовесах?.. Фраза отдавала катастрофой и паникой. Четыре изуродованных трактора из последней партии. Были сигналы из нескольких других районов, но там по одному, а здесь четыре. Плохая МТС? Плохие кадры? Нарушены условия эксплуатации? Понять, почему именно здесь четыре, — значит наполовину разгадать загадку летающих противовесов. Телеграмма о четвертой аварии пришла вчера в конце дня. Бахирев в ответ телеграфировал, чтоб поврежденный трактор не трогали, и с рассветом выехал. «Люди мне доверили, — думал он, — а я до сих пор не могу обезопасить завод от аварий».

Новый главный конструктор Белокуров, узколицый, педантичный человек, заново проверил все расчеты и подтвердил надежность конструкции. Тайна противовесов оставалась тайной, и Бахирев ждал, что поездка на место происшествия поможет проникнуть в нее.

Чем дальше, тем круче опаленные солнцем холмы и глубже тенистые ложбины. На взгорьях все блекло и сухо, а в ложбинах и вдоль пойм свежая и сильная зелень. Что расскажете противовесах эта холмистая земля? Он смотрел так, словно ждал увидеть, в ближнем пола тяжелую красную скобу противовеса. В ухабе тряхнуло, и на плечо Бахиреву съехал лежавший у заднего стекла сверток, перевязанный розовым конфетным бантиком. Бахирев досадливо шевельнул плечом: «Еще мне эти бантики… Накачал на свою голову крестницу…»

Вчера он наткнулся на Дашу. Как всегда, завидев его, она остановилась в ожидании, чтоб, сияя, сказать ему «здравствуйте». Смешная девчонка приняла всерьез брошенное им вскользь слово «крестница» и при каждой встрече обдавала молчаливым потоком родственных чувств. И вчера он не сумел пройти мимо улыбки и глаз, источавших радость и преданность. Он спросил мимоходом:

— Как жизнь, Даша? Она тотчас выпалила:

— Я вчера норму перевыполнила. — И честно уточнила: — На одну ленту.

Он пошутил на свою голову:

— Ну, спасибо, обрадовала перед отъездом.

Прозрачное лицо ее, на котором все чувства отражались, как облака на озерной глади, мгновенно вытянулось, губы в испуге полуоткрылись, глаза распахнулись во всю ширь.

— Уезжаете?! А как… же цех?! Как же…

«Как же я?» — вертелось у нее на языке, но она не посмела договорить.

«Сирота, наверное», — подумал он. В сиротах военного времени случалось ему замечать такую приверженность приласкавшему их мужчине. Невольно голос его прозвучал мягче, чем обычно:

— Я ненадолго, Даша. В Ухабинский район. Слыхала?

— К нам?! — выговорила девчонка одним дыханием. — Батюшки! К нам! Вы в самое Ухабино?

— В МТС, в райком.

— Ну, значит, в Ухабино! Так вам же мимо Чухтырок, мимо нашего колхоза «Искра»! Как проедете деревянный мост над оврагом, так наш колхоз! Может, и дом… дом наш увидите! Он крайний, в конце деревни, глядит прямо на новое шоссе, стоит под двумя сосенками,

Только возле нашего дома такие сосны. Таких нигде больше нету. И местечко такое нарядное, веселое — лужок, сосенки. Может, и мама промелькнется…

— Отца-то нет?

— Нет… Извещение в шкатулке лежит с сорок третьего.

«Так оно и есть, — подумал Бахирев. — Вместо отца извещение в шкатулке».

— Ладно, — сказал он. — Готовь письмо и подарок.

Она метнулась, как птица, даже поблагодарить сообразила не сразу.

Так появился в машине этот сверток, тщательно перевязанный розовой ленточкой. Падая, он порвался, и Бахирев увидел синий с белыми цветочками ситчик. Такие ситчики не перевязывают лентами. Лента и старательный бантик были явно Дашиного изобретения.

Бахирев отодвинул сверток и мысленно попрекнул себя: «Крестницами обзаводись, вози бантики, а противовесы будут лететь».

Больше всего тревожила эта последняя авария—обрыв противовеса произошел у трактора последней серии. Затяжка болтов была уже взята под специальный контроль, и все же… И почему опять именно здесь, в этом районе?

Он вытер платком мокрое лицо и шею. Зной ли давил на голову или мысли о противовесах? Или укачала восьмичасовая дорога с бесконечными увалами? Машина затряслась и затарахтела по горбылям. Деревянный мост через овраг. А за оврагом, на склоне, какие-то строения, Должно быть, это и есть Дашины Чухтырки.

— Поезжай потише! — сказал он шоферу.

Безлюдная деревушка с двумя рядами бревенчатых изб. Неподвижные овцы спрятались от солнца в тени домов и плетней. Только куцые овечьи хвосты задрожали, затрепыхались, когда машина проехала вплотную. Истекающий слюною пес хрипло тявкнул, сделал два шага и снова лег, обессиленный зноем. Вспугнутые, ошалелые от солнечного блеска куры бросились врассыпную, припадая к земле и распластав крылья. Вот уже виден и конец деревушки.

Две тощие сосны протянули небогатые пыльные ветви над низким домом. Так это и есть знаменитые Дашины сосенки, «каких нигде нету». Нечего сказать, веселое и нарядное местечко! Надо вылезать, шагать по пылище, тащить «бантики».

Он велел шоферу остановиться и с трудом выбрался из машины. Зной обжег голову. «Пышет, как из вагранки». Бахирев, разминаясь, переступал по дороге, пухлой от пыли, затекшими, окаменевшими в машине ногами. Подошел огненный петух, скособочил голову, нацелился и нахально клюнул в пуговицу туфли. Липкий пот тек за шиворот, ноги не слушались, улица была пустынна. Облако пыли, поднятое машиной, замерло над дорогой. «Ну, взялся за гуж…» — подумал Бахирев и уныло потянулся к свертку. Сверток порвался и помялся в дороге, но бантик торчал победоносно. Бахирев просунул палец в розовую петлю и заплетающимися шагами пошел к дому.

Из-за невысокой изгороди выглянула дочерна загорелая худая женщина.

— Мне бы Лужкову… — сказал Бахирев. Женщина посмотрела очумелыми глазами.

— Я Лужкова.

— Я к вам от Даши, от вашей дочери.

— Что?! — сказала женщина ужасным голосом и всей грудью повалилась на изгородь. — Что с ней? Да что случилось-то?!

Анна полола огород, когда увидела черную с серебром длинную машину. Она удивилась: «Этакие к нам не заезжали. Большое начальство, видно». Из машины вылез огромный человек в богатом сером костюме и серых туфлях. На голове у человека торчал вихор, а лицо было мрачным и недовольным. Человек с этим мрачным, каменным лицом начал непонятно топтаться у машины. Гапкин петух Кузя подошел и клюнул приезжего в туфлю. Анне стало неловко от петушиной дерзости. «Туфлю не попортил бы!»—подумала она, хотела встать, шикнуть на Кузю, но уж слишком важным было каменное лицо приезжего. Анна продолжала сидеть у грядки и следить сквозь изгородь. Человек сунул руку в машину, вынул прорванный сверток, брезгливо поглядел на него, сунул палец в розовую петлю и двинулся прямо к Анниному дому. Он шел косолапо и нехотя, словно такому, как он, и переступать-то противно было по пыльной, худой дороге. Огромный, он казался еще больше в светлом костюме, с плечами, широкими и твердыми, как коромысло. Лицо у него было важное, брезгливое, а на пальце, некстати и не к лицу, покачивался дырявый сверток с розовым бантиком.

«Верно, хочет расспросить дорогу», — подумала Анна и подошла к изгороди.

Ей и в голову не пришло, что этот мрачный человек с черно-серебряной машиной и свертком на пальце может иметь какое-то отношение к ней, к Анне.

Когда он, не поднимая тяжелых век, скрипучим, замогильным голосом спросил Лужкову, Анна оробела.

«Быть худу»… Но когда он произнес имя Даши, все тревоги Анны, все ее ночные страхи рванулись наружу. Такой человек в такой машине мог приехать от Даши либо с большой бедой, либо с большой радостью. Но радостью и не пахло ни от лица этого человека, ни от последних известий о Даше. Веселым строкам Дашиных писем Анна не верила, понимала, что Даша обманывает, жалея мать, а из Верушиных писем к тетке Анна знала, что Даша никак не может освоить машины. Анна стала со страхом думать о машине, с которой не может совладать даже такая ко всему способная девушка, как Даша.

Когда замогильный голос диковинного приезжего возвестил Дашино имя, в растревоженном мозгу Анны мелькнуло: «Машиной изувечило…» — и, наваливаясь на изгородь, она произнесла: — Что? Что с ней?.Да что случилось-то?!

Приезжий поднял веки, и она увидела, что глаза смотрят не сердито и не мрачно, а обыкновенно и даже участливо.