Легенды II (антология) - Роберт Силверберг

Вскоре, однако, он обнаружил, что вдохновение не приходит так просто, особенно когда берешься за такого рода задачу. Старые его методы здесь не годились. Сначала требовалось собрать материал, усвоить его назубок и подчинить своей воле. Он, по всей видимости, пишет поэму о лорде Стиамоте — значит, нужно сосредоточиться всем своим существом на этом стародавнем монархе, завязать с ним через века нечто вроде общения, проникнуть в его душу и пойти его путем.

Сказать легко, выполнить гораздо труднее. Несовершенство собственных знаний в области истории беспокоило Фурвена. Он забыл даже и то, что знал о Стиамоте со школьных лет, — как же он может рассказывать об эпохальном конфликте, в итоге которого аборигены раз и навсегда перестали угрожать человеческим колониям на Маджипуре?

Стыдясь собственного невежества, он прокрался в библиотеку Касинибона, надеясь найти там какие-нибудь исторические труды — но хозяин, как видно, историей мало интересовался. Фурвен откопал только краткую историю планеты, предназначенную скорее для детей. Надпись на обороте обложки говорила о том, что это действительно реликвия времен Касинибонова детства. Там в сильно упрощенном виде рассказывалось, как лорд Стиамот пытался договориться с метаморфами о мире, потерпел неудачу и решил прекратить их покушения на колонистов, объявив им войну, изгнав ИХ с занятых человеком территорий и навсегда приговорив к жизни в дождевых лесах южного Зимроэля. Начавшаяся в итоге война продолжалась целое поколение, но затем увенчалась победой и привела к бурному развитию человеческой цивилизации на Маджипуре. Стиамот поистине был одной из ключевых фигур маджипурской истории, но эта тоненькая книжка повествовала только о битвах и ни слова не говорила о нем как о человеке, о его мыслях и чувствах, о его внешности, наконец.

Однако Фурвен уже понял, что знать все это ему совершенно не обязательно. Он пишет поэму, а не исторический трактат и не биографию, и волен придумывать все, что ему угодно, при условии, что будет придерживаться основных фактов. Каким был настоящий Стиамот — высоким или низеньким, толстым или тощим, весельчаком или страдающим от несварения угрюмцем, — не имеет серьезного значения для поэта, задавшегося целью воссоздать легенду о Стиамоте. Лорд Стиамот давно превратился в мифическую фигуру, а Фурвен знал, что миф сильнее истории. История столь же преходяща, как и поэзия, — что она такое, как не отбор из великого множества фактов и расположение избранного в должном порядке, который еще не есть истина? Отбор, по определению, предполагает и отбрасывание каких-то фактов, зачастую неудобных для той картины, которую хочет создать историк. Истина, таким образом, становится абстрактным понятием: три разных историка, работая с теми же данными, могут запросто вывести три разные «истины». Миф же уводит глубоко в фундаментальную реальность духа, в бездонный кладезь общерасового сознания, достигая тех уровней, где истина из вопроса выбора превращается в неоспоримую основу всего остального. В этом смысле миф может быть правдивее, чем история, и поэт, вникая в суть истории Стиамота, может с помощью воображения раскрыть то, что никогда не удастся историку. Фурвен решил, что будет писать о мифическом Стиамоте, а не о реальном историческом лице. Будет выдумывать все, что захочет, лишь бы его выдумка не расходилась с внутренней правдой истории.

После этого все пошло легче, хотя оставалось очень и очень непростым. Фурвен разработал технику медитации, удерживающую его на грани сна и яви, откуда он легко соскальзывал в подобие транса. Там, с каждым днем все быстрее, являлся к нему золотоволосый проводник в серебряной диадеме коронала и вел его сквозь сцены и события предстоящего рабочего дня.

Проводника, как скоро открыл Фурвен, звали Валентином. Обаятельный, терпеливый, любезный, с ровным характером и приветливой улыбкой, он был лучшим из гидов. Фурвен не помнил ни одного коронала по имени Валентин, и в исторической книжке Касинибона таковой тоже не упоминался. Видимо, он никогда не существовал, но Фурвена это не тяготило. Не все ли равно, жил этот лорд Валентин на самом деле или был лишь плодом его воображения? Фурвену нужно было одно — чтобы кто-то взял его за руку и провел через мрак прошлого, а Валентин именно это и делал. Казалось, в этом приятном облике воплотилась воля самого Божества, сделавшая Фурвена своим орудием. «Голосом воображаемого лорда Валентина созидающий дух космоса пишет поэму в моей душе», — говорил себе Фурвен.

Спящий разум Фурвена, ведомый Валентином, изучал деяния лорда Стиамота — с тех пор, как тот впервые осознал, что затянувшейся борьбе с метаморфами пора положить конец. Он шел сквозь череду кровавых битв к поджогу северных земель, к капитуляции последних мятежников и учреждению зимроэльской провинции Пьюрифейн как постоянного места заключения перевертышей Маджипура. Выходя из транса, Фурвен до мельчайших деталей помнил все, что узнал. Картины прошлого, чувство меры и трагический ритм, которого требует большая поэзия, оставались при нем неотступно. Он видел не только события, но и те жестокие неизбежные конфликты, из которых они проистекали — конфликты, которые даже такого человека доброй воли, как Сти-амот, привели к тяжкой необходимости начать войну. Сюжет истории развивался своим чередом — Фурвену оставалось только перенести его на бумагу, и здесь ему верно, как в былые дни, служил врожденный талант; строфа со сложным размером и рифмами, полученная Фурвеном при первом свидании с Божеством, сделалась для него второй натурой, и поэма росла день ото дня.

Порой этот процесс был слишком уж легким. Овладев причудливой строфой, Фурвен заполнял страницу за страницей с такой быстротой, что иногда увлекался и терял основную нить своего произведения. В таких случаях он останавливался, рвал написанное и начинал заново с того места, где начал отклоняться в сторону. Раньше у него не было привычки перечитывать то, что он сочинил, и такая система поначалу казалась ему расточительством — ведь бракованные страницы были не менее красноречивыми и звучными, чем те, которые он сохранял. Потом он стал понимать, что красноречие и звучность — лишь атрибуты его главной задачи, состоявшей в том, чтобы рассказать историю, наилучшим образом раскрыв ее внутренний смысл.

Завершив наконец историю лорда Стиамота, Фурвен с изумлением понял, что это еще не все, чего хочет от него Божество. Не задумываясь над тем, что делает, он подвел черту под последней строфой о Стиамоте и начал прямо с середины следующей, с триолета. В ней речь шла о куда более ранних событиях — о проекте лорда Меликанда заселить пространства Маджипура, помимо человека, другими видами разумных существ, привезенными с разных планет.