Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966 - Лидия Чуковская

Поэтому постановление нарсуда от 13 марта 1964 г. о его выселении из Ленинграда является правильным. Срок выселения определен с учетом данных о личности Бродского, и оснований к опротестованию постановления нарсуда в настоящее время не усматривается.

При этом возвращаю приложенные к жалобе копии писем, письменное изложение дела, запись – на 47 листах.

Начальник Отдела по надзору

за рассмотрением в судах уголовных дел

Советник юстиции Вороданков».

148 Вот и моя «Софья Петровна» не увидит света. – Незадолго до этого разговора я побывала у Валентины Михайловны Карповой (р. 1915), главного редактора издательства «Советский писатель» и главной, до той поры, поклонницы моей повести. Мне хотелось разузнать, сколько времени, по ее мнению, продлится запрет. В ответ на мои расспросы Карпова буркнула, не отрываясь от бумаг, во-первых: «я всегда говорила вам, что повесть ваша идейно порочна» (чего она не говорила никогда) и, во-вторых, «будьте еще благодарны издательству, что мы не требуем с вас деньги обратно». Последний ответ навел меня на мысль, что имею право требовать с издательства деньги – я, потому что по закону за принятую рукопись издательство, в любых обстоятельствах, обязано выплатить автору весь гонорар полностью (подробнее см.: «Процесс исключения», с. 182, 183).

149 Лев Николаевич Гумилев был арестован впервые при случайной «облаве» и пробыл в заключении всего десять дней – в 1933 году; вторично – в конце октября 1935 года (вместе с Н. Н. Пуниным); третий раз – 10 марта 1938-го и в четвертый – б ноября 1949 года. В общей сложности Л. Н. Гумилев пробыл в заключении тринадцать с половиной лет.

150 О Елене Сергеевне Булгаковой – см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 204. Я познакомилась с нею в Ташкенте: одно время я жила в том же общежитии на улице Жуковского, 54, где и она. Мимо моего окна проходила лестница, которая впоследствии была воспета Ахматовой в стихотворении «Встреча» из цикла «Новоселье» (БВ, Седьмая книга). Когда я, осенью 1942 года, выздоравливала от тифа, Елена Сергеевна читала мне вслух «Мастера и Маргариту». В Москве мы встречались редко.

151 Привожу отрывки из записей Р. Орловой, сделанных тогда же:

В. М. ЖИРМУНСКИЙ:

«В конце марта мы отмечали пятидесятилетие «Четок», книги, установившей славу Ахматовой в русской поэзии… Пятьдесят лет – время немалое, такой промежуток времени отделяет смерть Пушкина от возникновения русского модернизма. Однако, как вы видите и показываете своим присутствием, стихи не устарели. Мы собрались здесь, чтобы слушать стихи большого русского поэта, стихи уже классические, но еще современные, переведенные теперь на все языки мира.

…Ахматова создала много замечательных стихов. Далеко не все появились в печати. Но ответственность не на поэте, а на известных обстоятельствах эпохи культа личности…»

АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ:

«Музе Ахматовой свойственен дар гармонии, редкий даже в русской поэзии, в наибольшей степени присущий Боратынскому и Пушкину. Ее стихи завершены, это всегда окончательный вариант. Ее речь не переходит ни в крик, ни в песню, слово живет взаимосвечением целого… Мир Ахматовой учит душевной стойкости, честности мышления, умению сгармонировать себя и мир, учит умению быть тем человеком, которым стремишься стать…

Язык Ахматовой связан с языком русской прозы. Ее произведений не коснулся великий соблазн разрушения формы, то, что характерно для Пикассо, Эйзенштейна, Чаплина».

ЛЕВ ОЗЕРОВ:

«Долго ли еще будет тетрадкой эта всеми ожидаемая книга?»

(«Мы жили в Москве», с. 281–283. О выступлении В. М. Жирмунского см. также: Лев Шилов. Анна Ахматова. М.: Знание, 1989, с. 10.)

152 В доказательство той мысли, что современники воспринимали Анну Ахматову как наследницу Блока, привожу отрывки из письма к ней Ларисы Рейснер, посланного из Афганистана и помеченного 24 января 1921 года:

«…Газеты, проехав девять тысяч верст, привезли нам известие о смерти Блока. И почему-то только Вам хочется выразить, как это горько и нелепо. Только Вам – точно рядом с Вами упала колонна, что ли, такая же тонкая, белая и лепная, как Вы. Теперь, когда его уже нет, Вашего равного, единственного духовного брата, – еще виднее, что Вы есть, что Вы дышите, мучаетесь… Ваше искусство – смысл и оправдание всего. Черное становится белым, вода может брызнуть из камня, если жива поэзия. Вы радость, содержание и светлая душа всех, кто жил неправильно, захлебывался грязью, умирал от горя. Только не замолчите – не умирайте заживо» (Лариса Рейснер. Избранное. М., 1965, с. 518).

Ту же мысль, хотя и совсем другим тоном и более лаконически выразил и К. Чуковский. 17 марта 1922 года он записал у себя в Дневнике:

«Если просидеть час в книжном магазине – непременно раза два или три увидишь покупателей, которые приходят и спрашивают:

– Есть Блок?

– Нет.

– И «Двенадцати» нет?

– И «Двенадцати» нет.

Пауза.

– Ну так дайте Анну Ахматову!» (К. Чуковский. Дневник. М.: Сов. писатель, 1991, с. 194).

Примеч. ред. 1996: Сохранились записи Лидии Чуковской для статьи «Ахматова и Блок». Там, в частности, говорится: «Ахматова (а не братья Блока по символизму: Белый, Сологуб), Ахматова виделась и видится как наследница и продолжательница Блока. В наследство от него она получила не только «тревогу» и «уменье писать стихи " (как сама написала однажды на одной из своих ранних книг, ему в дар). Она получила от него в наследство Россию. Когда Россия на минуту очнулась – в 60-е годы – и взглянула на себя глазами поэта, она поняла: на блоковский престол взошла Ахматова. <… >

Ахматова называла Блока: «человек-эпоха» и «Как памятник началу века / Там этот человек стоит».

Сама она – тоже памятник. И – началу века и продолжению века. В «Эпилоге» к «Реквиему» она просит воздвигнуть ей памятник против тюрьмы. А в начале своей жизни, в молодости, она жила теми же приметами эпохи, что и Блок. И тем же предчувствием гибели, что и он. <…>

Все страшные предчувствия Блока сбылись в последующие годы, уже после смерти его; и с блоковским чувством истории, и с герценовской неразделимостью «общего» с «частным " – воплотила в своей поэзии Анна Ахматова. <… >

После смерти Блока на его престол взошла Ахматова – второй после Блока поэт, чьим голосом заговорила Россия. Гражданская лирика Ахматовой неотделима от интимной, личной. Блок чувствовал «насилие полицейского государства», Ахматова пережила и воплотила эту эпоху – не стихию «12-ти», а методичную деятельность ежовской бюрократии» (Архив Е. Ц. Чуковской).

153 Речь идет о статье Корнея Чуковского «Читая Ахматову». Об этой статье см. также «Записки», т. 2, с. 551, 557, 574–576.