Артур - Стивен Рэй Лоухед

С высоким сводчатым потолком и множеством колонн он мог вместить три сотни воинов вместе с бардами, монахами, стольниками, кравчими, псами и всей свитой. В одном конце возвышался исполинский очаг, в другом золоченая телячья кожа отделяла королевские покои. Пол из белого камня устилал свежий тростник; колонны были составлены из цельных очищенных бревен, связанных вместе и покрытых спиральной резьбой.

Король приказал, чтобы поставили стулья, но мы не сели, а остались стоять, попивая мед и разговаривая; вернее, они разговаривали, а я только таращился вокруг. Очаг и колонны, мощеный пол, высокий потолок — ничего подобного я прежде не видел. Разумеется, ведь то было уменье Дивного Народа, сплетенное с живым художеством кельтов.

Позже, после вечерней трапезы, Великий Эмрис пел в чертогах Короля-рыболова для своей матери и всех собравшихся. Он пел «Видение Ронабви» — сказание, которого я не знал и никогда прежде не слышал. Полагаю, эта прекрасная и тревожная повесть рассказывает об истинных событиях, которые, впрочем, еще не произошли в мире людей; многое из того, о чем в ней говорится, относится к будущим временам. Хотя Верховный король не упоминается впрямую, намеки на него угадываются легко.

Вот что спел Мирддин.

— В первые дни Инис Придеина, когда роса творения была еще свежа на земле, Манавиддан ап Ллир правил Островом Могущественного, и вот как это было.

Манавиддан, первенец могучего Ллира, жил долго и своими отважными деяниями снискал себе великую славу. Был у него родич, двоюродный брат Медир, чье положение было не столь высоким; и он сильно печалился и завидовал, видя почет, доставшийся на долю его брата. И вот однажды ясным утром он вскочил и призвал соплеменников.

— Ллеу ведает, как мне тошно, — сказал он. — Целыми днями я пребываю в тоске, а есть ли до этого дело Манавиддану? Нет ему дела. Как бы нам это исправить?

Соплеменники переглянулись, но не смогли ответить. Медир затряс на них кулаком.

— Ну? Я слушаю, а слышу лишь завывание четырех ветров в ваших пустых башках.

Один из старейших соплеменников ответил:

— Владыка Медир, коли ты желаешь совета, дурно было бы не сказать, чтобы ты отправлялся к Черной ведьме Аннона, которая все видит и того, кто ее послушает, может сделать даже королем.

— Наконец-то! — вскричал Медир. — Ллеу ведает, долго пришлось ждать. Однако совет твой мне по душе.

Я сделаю, как ты сказал.

И тут же, вскочив на коня, отправился разыскивать Черную ведьму.

Она жила в кургане в березняке у речки. Медир нашел ее и вызвал из смрадного убежища. Мерзок был ее вид, еще более мерзок запах, ударивший в ноздри бедному Медиру. Однако он вознамерился вытерпеть все до конца и принял ее совет. А присоветовала она вот что — отправиться к Манавиддану и попроситься к нему в нахлебники.

Так Медир и поступил. Манавиддан, не чуя зла, ласково принял Медира и возвысил не по заслугам, поставив во главе дружины. Медир согласился и на какое-то время успокоился. Однако время шло, он притомился от ратных трудов и решил, что скорее обогатится грабежами. Поэтому он принялся чинить разбой, угонять скот и убивать всех, кто смел ему противиться.

Манавиддан не стерпел, что его народ обижают. Он призвал лучших людей и велел им выбрать среди своих самых отважных и благородных, чтобы те разыскали Медира и положили конец его беззакониям. И они избрали троих, и вот кто это были: Ронабви, Кинриг Веснушчатый и Кадоган Крепкий. Все согласились, что если они не одолеют разбойника, то не по недостатку доблести или воинского искусства и не от какого-нибудь своего изъяна, а единственно из-за черного коварства.

— Отлично, — сказал Манавиддан, когда они предстали пред его очами. — Вы знаете, что делать. Ступайте же с миром и возвращайтесь с победой.

И все трое немедля отправились в путь, без труда отыскивая дорогу: они просто ехали по выжженной земле, которую оставлял за собой Медир. Много дней они ехали и добрались до дома Хейлина Длинноногого. Уже вечерело, так что они решили остановиться здесь на ночлег. Подойдя к дому, они увидели, что это старая темная лачуга, пыльная и закопченная. Войдя же внутрь, они обнаружили в полу множество дыр; человек легко мог поскользнуться на этом полу из- за обилия коровьих лепешек и мочи, а попав ногой в дыру, по щиколотку проваливался в жидкую грязь, смешанную с навозом. По всему полу были рассыпаны крапива и ветки падуба, обглоданные коровами.

Не устрашась, они прошли в дальнее помещение и увидели старую больную ведьму у тлеющего очага. Когда пламя гасло, ведьма бросала в него пригоршню мусора, так что поднимался едкий дым и начинало щипать глаза. Больше в комнате ничего не было, кроме вытертой желтой телячьей кожи, и тот, кто мог бы улечься на нее, посчитал бы, что ему повезло!

Путники сели и спросили ведьму, где хозяева дома, но она только оскалилась на них гнилыми зубами. Тут вошли люди: тощий, совершенно лысый мужчина, а за ним сгорбленная седая женщина с охапкой хвороста. Женщина бросила хворост старухе, и та развела огонь. После этого седая женщина принялась готовить ужин, а закончив, налила путникам овсяной размазни и жидкого молока.

Покуда они поглощали скудную трапезу, хлынул ливень; ветер так бушевал, что деревья пригибались к земле. Ехать было нельзя, и усталые путники решили лечь спать, сказав себе так: «В конце концов, это всего лишь одна ночь. Хорошо бы это был худший ночлег на нашем пути».

Они собрались спать. Вместо ложа у них была лишь охапка соломы, укрытая грязным драным плащом. Они легли, зажимая носы, и двое спутников — Кинриг и Кадоган — тут же заснули, хотя их кусали блохи. Ронабви долго ворочался на грязной соломе и понял, что не уснет, пока не отыщет более удобного места. Он высмотрел желтую телячью кожу и решил, что, может, там хоть блох не будет, поэтому встал и перелег на нее.

Не успела его голова коснуться старой вытертой кожи, как он заснул, и тут же на него нашло видение.

Почудилось ему, будто они со спутниками едут мимо дубовой рощи и вдруг слышат шум, какого еще не слыхивали. Они остановились и, с опаской оглянувшись, увидели кудрявого юношу с подстриженной бородкой, верхом на соловом коне. Одет он был с пояса до пят в зеленое, в прекрасном желтом кафтане, который переливался на солнце, а на боку его висел меч с золотой рукоятью в