Без права на ошибку - Ли Чайлд

Некоторые обиду забывали, а некоторые – нет. Мне кажется, в жизни конкретного человека произошел случай, когда с ним обошлись очень плохо. Ему причинили вред; может, задели самолюбие, короче, сильно насолили. Этот человек затаил обиду глубоко в душе, и вот однажды он включил телевизор и впервые за лет тридцать снова увидел ваше лицо.

Армстронг сидел неподвижно и долго молчал.

– Как далеко ФБР продвинулось в этом деле? – спросил он наконец.

– Федералы не продвинулись вообще. Бьются как рыба об лед, ищут несуществующих людей. Но мы их сильно опередили.

– И что вы собираетесь делать?

– Хочу вам помочь, – ответил Ричер, – хотя вы этого ни в коей мере не заслуживаете. Помощь будет чисто случайным побочным результатом моего желания поквитаться за Нендика и его жену, за старика Андретти, за двух людей по фамилии Армстронг, за Кросетти и главным образом за Фролих, которую многое связывало с моим братом.

Снова наступило молчание.

– Все, что я сейчас расскажу, останется между нами? – спросил Армстронг.

– Конечно, – кивнул Ричер. – Исключительно ради моей безопасности.

– Похоже, вы намерены действовать очень решительно.

– Люди, которые играют с огнем, обжигаются.

– Это закон джунглей.

– А где, по-вашему, черт возьми, вы живете?

– Значит, вы узнаете мою тайну, а я вашу, – сказал Армстронг после продолжительной паузы.

– И все мы будем жить долго и счастливо, – кивнул Ричер.

Снова наступило долгое молчание. Длилось оно целую минуту. Ричер видел, как постепенно исчезает Армстронг-политик, а вместо него появляется Армстронг-человек.

– Во многом вы ошиблись, – произнес он. – Но кое в чем правы.

Он открыл ящик стола. Достал мягкий конверт для бандероли и бросил его на стол. Он заскользил по блестящему дереву и остановился в дюйме от края.

– Полагаю, первым посланием можно считать вот это, – сказал он. – Бандероль пришла в день выборов. Наверное, сотрудники Секретной службы оказались слегка озадачены, но ничего страшного в ней не увидели. И просто передали по назначению.

Такой конверт можно было купить в любом канцелярском магазине. Адрес: «Бруку Армстронгу, сенат Соединенных Штатов, Вашингтон, округ Колумбия». Напечатан на знакомой самоклеящейся этикетке знакомым шрифтом – гарнитура «Таймс нью роман», четырнадцатый кегль, жирный. Бандероль отправлена двадцать восьмого октября где-то в штате Юта. Конверт пару раз вскрывали и закрывали. Ричер заглянул внутрь, держа бандероль так, чтобы содержимое видела и Нигли.

Там не было ничего, кроме миниатюрной бейсбольной биты. Такие продаются как сувенир или вручаются в качестве приза или подарка на память. Обыкновенная древесина мягких пород, лакированная, медового цвета. В толстой части диаметр биты составлял примерно дюйм, а общая длина была бы около пятнадцати дюймов, если бы не отсутствующий конец рукоятки. Биту явно изуродовали намеренно. Сначала подпилили, а потом отломали кусочек, обработав место слома так, чтобы все выглядело как случайность.

– Никаких приступов неконтролируемой агрессии у меня нет, – сказал Армстронг. – Хотя у моего отца – тут вы правы – такие проблемы возникали. Мы поселились в маленьком уединенном городке в Орегоне. В основном население занималось лесозаготовкой. Достаток у людей был разный. Хозяева лесопилок жили в больших домах, начальники бригад – в домах поменьше, а рядовые лесорубы – в лачугах или съемных комнатах. Работала школа. Моя мать владела аптекой. На юг от городка тянулась дорога, которая вела в более населенные части штата, а на севере раскинулись девственные леса. Иногда мы ощущали себя на границе цивилизации. Беззаконие случалось, но разгула преступности не было. Пьяницы встречались на каждом шагу, проститутки попадались значительно реже. В общем и целом обыкновенная американская провинция.

Какое-то время он молчал. Положил руки на стол ладонями вниз и смотрел на них не отрываясь.

– Мне было тогда восемнадцать лет, – продолжил он. – Я окончил школу и проводил дома последние недели, перед тем как уехать в колледж. Сестра где-то путешествовала. У ворот нашего дома стоял почтовый ящик в виде миниатюрной лесопилки. Отец сделал его своими руками. Красивая вещица из тонких кедровых дощечек. Годом раньше во время Хеллоуина ящик сломали. Ну, знаете, так часто бывает на Хеллоуин: крутые ребята выходят на улицу с бейсбольными битами и громят почтовые ящики. Отец услышал шум, выскочил на улицу, погнался за хулиганами, но так и не догнал их. Наша семья немного расстроилась: из-за бессмысленного варварства мы лишились такой красоты. Однако ящик удалось восстановить и даже сделать его крепче прежнего. Вот только теперь отцу не давала покоя мысль, как защитить свое детище от вандалов. Казалось, он больше ни о чем думать не мог. Иногда выходил по ночам и стерег ящик до утра.

– И те ребята снова явились, – вставила Нигли.

– Да, в конце того же лета, – кивнул Армстронг. – Двое парней приехали на грузовике и снова с битой. Оба крупные. Имен я их не знал, но иногда встречал парней то тут, то там. Думаю, они были братьями. Действительно серьезные ребята, ну знаете, настоящие бандиты из соседнего городка, любители поиздеваться над слабыми. От таких лучше держаться подальше. Они уже замахнулись на наш ящик, но тут из дома выскочил отец – завязалась словесная перепалка. Они насмехались над ним, угрожали, всячески оскорбляли мою мать. Кричали: «Ну-ка приведи ее сюда, и мы с этой битой устроим ей такой праздник, какого от тебя она в жизни не дождется». Можете себе представить, какими жестами сопровождались слова. Потом началась драка, и моему отцу повезло. Знаете, так бывает: пара удачных ударов – и противник на земле. А может, он просто еще не забыл военную выучку. Бита сломалась надвое – вероятно, все-таки о почтовый ящик. Я думал, на этом все и закончится, но отец потащил парней во двор, нашел где-то цепь и навесные замки и приковал своих обидчиков к дереву. Они стояли на коленях по разные стороны ствола лицом друг к другу. От ярости отец не помнил себя. Колотил парней сломанной битой. Я пытался остановить его, но это было невозможно. Потом он пригрозил устроить праздник для них самих, раз уж от биты так удачно откололся кусок рукояти, если не будут молить о пощаде. И они молили. Долго и громко.

Армстронг снова замолчал, потом продолжил:

– И я все время был там, рядом. Пытался успокоить отца, больше ничего. Но парни смотрели на меня так, словно я виноват в их позоре не меньше его. Я видел это по их глазам. Я стал свидетелем их худшего кошмара: при мне их смертельно унизили, а хуже для агрессора нет ничего. В их глазах горела лютая ненависть. Ко мне. На лицах парней читалось: «Ты это видел и теперь