Наваждение - Пола Волски

Во время многомесячных заседаний Конгресса разработанная Шорви Нирьеном система информации работала без перерывов, сохраняя эффективность и упорядоченность под руководством талантливого Бека. Теперь, в новом враждебном окружении, эта машина действовала столь же успешно. Большинству депутатов, находившихся под ударом, удалось бежать из Шеррина, в то время как их вождь совершенно пропал из виду. Почти каждый день улицы города наводняла антиэкспроприационистская литература, что говорило о присутствии Нирьена в Шеррине. Но где именно он находился - оставалось тайной для всех, кроме нескольких посвященных, и различные агенты и шпионы Комитета Народного Благоденствия мечтали раскрыть эту тайну.

Шестеро захваченных депутатов наблюдали первое заседание нового Народного Трибунала со скамьи подсудимых. Власти справились с проблемой побега Шорви Нирьена, предав суду его самого и бежавших вместе с ним в их отсутствие. Само собой, все были признаны виновными и приговорены к смерти. Несмотря на старания управляемого экспроприационистами Конгресса ограничить распространение сведений об этом процессе, вердикт и приговор вызвали бурю. Явственно обозначились не только несправедливость и жестокость, но и более важный факт - незаконное присвоение власти. За все месяцы, прошедшие со времен штурма Бевиэра, ни одна партия не посягала на исключительное право распоряжаться жизнью и смертью людей, которое прежде принадлежало лишь королю, Возвышенным или назначенным ими представителям. События, последовавшие после вторжения в Бевиэр, показали, кому на деле принадлежит власть, но никто еще не пытался юридически оформить эту реальность - до дня заседания Трибунала. Общественность протестовала, но Конгресс и Трибунал хладнокровно игнорировали эти протесты. Горячие речи в тавернах, споры в салонах, гневные письма, град упреков и памфлетов - все это не удостаивалось вниманием. Но вскоре некоторые дотошные наблюдатели заметили, что чересчур активные противники политики экспроприационистов на удивление оказались подвержены несчастным случаям. Их дома грабили, лавочки поджигали, членам семьи угрожали, а иногда случалось и нечто похуже. Когда Народный Авангард закрыл таверну "Фитиль", известную как место сборищ сочувствующих нирьенистам, никто особенно не удивился. Когда редактора частной газеты "Овод Крысиного квартала" избили до полусмерти в тихом переулке средь бела дня, весь город гудел, но никто ничего не делал. А когда исчезли двое детей Гримо, крамольного депутата от Совани, число выражающих недовольство Конгрессом резко уменьшилось.

Та партия, которая, казалось, была в состоянии бросить вызов разгулу экспроприационистов, оставалась бездеятельной. Король Дунулас, все еще содержавшийся в Бевиэре, как в клетке, хранил осторожное молчание, во всяком случае, насколько люди могли об этом судить. В отсутствие энергичного вождя, видимо, мало что можно было изменить, и все же ситуация в целом оказалась не так ужасна, как предполагали сначала. Шли недели, но обещанных казней не последовало. Шестеро приговоренных томились в "Гробнице", но, по крайней мере, оставались в живых. Возможно, новый Трибунал, раскаявшись в своем поспешном решении и считая невозможным смягчить приговор, не уронив своего достоинства, просто позволит этой отсрочке длиться до бесконечности. Так думали многие шерринцы. Но если бы они могли заглянуть в душу Уисса в'Алёра, то изменили бы свое мнение.

В доме Рувиньяков известие о массовом изгнании депутатов из здания Конгресса особого впечатления не произвело. Элистэ не слишком тревожилась по этому поводу, считая политику скучной, а в последнее время еще и вероломной. По правде сказать, она начала испытывать некоторое уважение к трудам Шорви Нирьена, но не настолько, чтобы его опала потрясла ее. Цераленн же наблюдала за междоусобицей в Конгрессе с веселым презрением, а Аврелия, целиком поглощенная мыслями о Байеле во Клариво, и вовсе ничего не замечала.

Труднее было, однако, не видеть тех мер, которые предпринял Уисс в'Алёр во исполнение своих обетов. Он, разумеется, всегда отстаивал экспроприацию - материальное возмещение ущерба, который народ претерпел со стародавних времен. Этот принцип лежал в основе его политической демагогии. Теперь, к восхищению своих приверженцев, он начал претворять слова в дело. В течение нескольких дней, последовавших за изгнанием Нирьена. Комитет Народного Благоденствия утвердил новое постановление, облагавшее изрядным налогом имущество всех семей Возвышенных. Поначалу сопротивление оказалось бурным. Сборщики налогов, разосланные Конгрессом по всему Вонару, встречали ругань, оскорбления, бывали биты лакеями, а кое-кого в конце концов повесили. После этого прокатилась волна нападений, убийств, арестов, пожаров в имениях, а многие непонятливые Возвышенные из провинций оказались за решеткой. Самые упорные из сеньоров были оштрафованы и наказаны дополнительными имущественными поборами. Некоторые, к их крайнему изумлению, были привлечены к судебному разбирательству как преступники. В таких случаях после приговора сразу следовала конфискация имущества, осуществляемая, как правило, местными Лигами Патриотов. В конце концов все, кроме сумасшедших упрямцев, согласились платить. Полученные таким образом средства были частично перераспределены в виде бесплатного хлеба и супа для простых людей. Хотя вознаграждение оказалось невелико, голодным оно пришлось по душе. В течение нескольких недель часть бедняков пусть нерегулярно, но кормилась этими щедротами. В День Королевы, переименованный в День Патриота, в Шеррине каждую краюху хлеба сопровождала мелкая медная монета, и, по крайней мере в этот день, положение Уисса как народного спасителя было непоколебимым.

Укрепив таким образом репутацию человеколюба, Уисс обрел возможность заняться собственными делами. Аресты и конфискации проводились негласно, так что некоторые сундуки стали втихомолку пополняться. Об этом было почти неизвестно широкой публике, потому что пресса быстро научилась помалкивать, однако среди потерпевших Возвышенных шли возмущенные толки. Половина их лишилась денег, поместий, домашнего скота, личного имущества, ценных бумаг, фамильных драгоценностей и посуды, а в некоторых случаях даже мехов и одежды. Самые благоразумные научились припрятывать ценности.

Цераленн во Рувиньяк до этого не опускалась, хотя ее неоднократно предупреждали, что солидные состояния привлекают внимание экспроприационистов. Она знала также, что ее знаменитая коллекция драгоценностей - подарки многочисленных воздыхателей, включая и королей, представляла немалый соблазн. Ей не раз советовали отослать свои сокровища куда-нибудь подальше из города, а если удастся - то и из страны. Или же, если это окажется затруднительным, она могла бы закопать их в надежде вновь обрести впоследствии, когда в мир вернется здравый смысл, а экспроприационистов повесят как воров, кем они, собственно, и являются. Совет был разумным, но мадам отвергла его.