Далекие Шатры - Мэри Кайе

Нелепые, неопределенные надежды, которые долго таились в глубине его души и только вчера с ошеломительной внезапностью выкристаллизовались в проблему, требующую неотложного решения, все сомнения и безумные планы, с которыми он хотел разобраться в течение одной долгой ночи на равнине, но так и не преуспел в этом, – все отступило перед пулей, выпущенной из его собственной винтовки. Этот выстрел заставил Аша окончательно поверить, что у него действительно есть основания бояться за Джали.

Аш прекрасно понимал опасность своего положения в лагере. В отличие от многих своих соотечественников (и подавляющего большинства соотечественниц), уже забывших уроки Восстания, он знал, что Индия в целом не испытывает особой любви к британскому правлению. Индия, всегда уважавшая силу, признает необходимость подчиняться ему и готова мириться, пусть без особого удовольствия, с ситуацией, положить конец которой в настоящее время не представляется возможным и которая в целом вполне ее устраивает. Но эта страна подобна бамбуковой чаще, что раскачивается при каждом легком дуновении ветра и грациозно клонится под натиском бури, однако никогда не ломается, а в глубине своей скрывает спящего тигра, который в любой момент может проснуться и убить.

Будучи единственным представителем британских властей и единственным европейцем в лагере, Аш ясно сознавал, насколько рискованно его положение, и принимал некоторые меры предосторожности, чтобы обезопасить себя. Это касалось выбора места для палатки и ее расположения относительно слуг и лошадей; заведенного обычая спать с револьвером под подушкой и афганским ножом на прикроватном столике; обязательного дежурства одного из слуг возле палатки, когда он сам в ней не находился. Однако, несмотря на все это, кто-то проник в его палатку и похитил винтовку, а за ним самим кто-то вел пристальное наблюдение, кто-то пошел за ним по пятам и напал на него из засады с такой легкостью, словно он малое дитя или глупая овца. В будущем Аш собирался быть осторожнее, но он понимал, что преимущество всегда будет на стороне врага, который может спокойно выжидать удобного момента для нанесения удара, тогда как намеченная им жертва, пусть и получившая предостережение, не может постоянно оставаться начеку и подозревать всех и каждого. Рано или поздно настанет время, когда Аш, не знающий, с какой стороны грозит опасность, потеряет бдительность, и тогда…

Не свое тело он представлял распростертым и истекающим кровью в пыли, а тело Джали. И он знал, что не допустит, чтобы она погибла. Он не должен чинить никаких препятствий к ее браку с правителем Бхитхора, и, возможно, впоследствии она обретет счастье – в материнстве, если не в чем-то другом, хотя эта мысль по-прежнему причиняла столь же острую боль, как вонзенный в сердце кинжал. Но представлять истекающую кровью Джали было еще больнее. По крайней мере, в Бхитхоре она будет с Шушилой и как рани, пусть даже младшая, будет пользоваться значительным влиянием и престижем и жить в окружении придворных дам и служанок. Возможно, ее жизнь окажется вполне терпимой, и хотя поначалу она будет тосковать по горам, воспоминания о них постепенно померкнут, и со временем она забудет Павлинью башню и ее балкон. И Ашока.

Джали смирится со своей долей и вынесет все без жалоб. И даже в самом худшем случае это лучше смерти, ибо, пока человек жив, у него всегда остается надежда, пусть даже требующая колоссальных усилий для своего осуществления, изменить судьбу в своих интересах, найти выход из безвыходной ситуации – надежда, что жизнь вдруг примет неожиданный поворот и поражение обернется победой. Умереть и лечь в землю или сгореть на погребальном костре – это для стариков, но не для молодой, сильной и красивой женщины, как Джали. Однако, если она убежит с ним сейчас, смерть настигнет их очень скоро.

Им следовало убежать раньше, когда они находились на территории Британской Индии… Но сейчас уже слишком поздно думать об этом. И даже если бы побег удался, он лишь ненадолго отсрочил бы неизбежное. Аш не забыл, как приспешники нотч когда-то гонялись за ним по всему мирному Пенджабу, где в десятке военных городков стояли британские войска и в каждой деревне имелся полицейский участок, и он понимал, что рано или поздно его непременно поймали бы, если бы разведчики и полковник Андерсон не превратили его в сахиба и не вывезли из страны.

Найти Джали будет гораздо легче, чем маленького базарного мальчишку. И разве удастся ей благополучно покинуть страну, коли сам он будет находиться под арестом? Начнутся бесконечные проволочки, а пока чиновники спорят и тянут время, Нанду будет действовать – в этом сомневаться не приходилось, поскольку все истории, услышанные Ашем о новом правителе Каридкота, заставляли с уверенностью предположить, что он не потерпит бесчестья, навлеченного на него сводной сестрой, и немедленно примет меры к тому, чтобы смыть позор.

Британская Индия или не Британская Индия, они станут преследовать Джали со свирепой беспощадностью волчьей стаи, несущейся по следу оленя, и задолго до того, как Ашу удастся уладить вопросы с выездом из страны, они настигнут беглянку и убьют.

Смерть или бхитхорский раджа? Он так никогда и не узнает, какой выбор сделала бы Джали. И любит ли она его достаточно сильно, чтобы предпочесть первое, или же по-прежнему видит в нем только милого сердцу брата. Но какой бы выбор Джали ни сделала, он все равно потеряет ее.

Аш уронил голову на руки и долго сидел неподвижно, с тоской глядя в будущее – унылое, пустое и лишенное всякого смысла. Тем вечером он не поехал на конную прогулку, отговорившись занятостью.

Не поехал он и в следующий раз, и с конными прогулками было покончено, хотя он не знал об этом. Шушила несколько раз через посыльных приглашала Аша в палатку для дурбаров, но он ссылался на головную боль и не приходил. Он понимал, что не может полностью порвать с этим кругом людей, но предпочитал притворяться больным и загруженным работой или даже рисковать нанести оскорбление видимой грубостью, нежели видеться с Джали слишком часто.

Чем меньше они будут видеться, тем лучше для них обоих, особенно для Джали, если на него покушались из-за нее. Но теперь, когда он больше не ждал с нетерпением вечерних прогулок, дни стали казаться мучительно долгими, а служебные обязанности – невыносимо тяжелыми, и Ашу становилось все труднее сохранять самообладание и спокойно выслушивать бесконечные жалобы, с которыми люди обращались к нему каждый день в расчете, что он разберется со всеми проблемами. Хотя правосудие в лагере отправляли Мулрадж со своими офицерами и такие почтенные государственные мужи, как Кака-джи Рао, Аш считался судом высшей инстанции, и ему на рассмотрение представлялось очень много дел.

Люди ссорились и дрались, воровали, лгали и мошенничали, брали в долг и не отдавали, обвиняли друг друга в разных преступлениях, начиная от убийства и кончая недовесом при продаже продуктов. И Аш сидел по нескольку часов кряду, принимая внимательный вид, в то время как обвинитель и обвиняемый предъявляли каждый своих свидетелей и говорили, говорили без умолку. Очень часто он вдруг осознавал, что не слышал ни единого слова и понятия не имеет о предмете спора. Тогда приходилось начинать слушание по новому разу, а чаще он просто откладывал дело «для дальнейшего рассмотрения» и переходил к следующему – и нередко опять не слышал ни слова.

Отчаянные старания не думать о собственных проблемах, похоже, вообще отнимали у него способность думать, хотя, возможно, такое состояние отчасти объяснялось физическим утомлением. Аш плохо спал и постоянно чувствовал усталость, да и погода не помогала делу. С каждым днем становилось все жарче, и уже начал дуть знойный ветер, который с воем носится над Раджпутаной по окончании холодного сезона, вытягивая влагу из прудов, растений и человеческих тел. А позже, когда реки обмелеют и земля растрескается от зноя, начнутся пыльные бури – над равнинами поднимутся плотные, бурые, удушливые облака, способные застить солнце и обратить день в ночь. Правда, до наступления сезона таких бурь было еще далеко, но мысль о нем дала Ашу дополнительный повод для требования прибавить шагу. Впрочем, при существующих обстоятельствах любые призывы поторопиться были пустой тратой слов, поскольку теперь они двигались только в ранние утренние часы.

Каждый вечер разведывательный отряд выезжал вперед, чтобы обследовать местность и выбрать наилучшее место для завтрашней стоянки, а утром палатки сворачивались еще затемно, и длинная процессия ползла вперед в относительной прохладе предрассветных часов и останавливалась, когда солнце поднималось над горизонтом достаточно высоко и палящие лучи становились невыносимыми. Очень часто расстояние между предыдущим и последующим привалами не превышало пяти миль, а иногда оказывалось даже меньше, так как скорость движения колонны определялась потребностью в воде и тени, хотя без последней еще можно было обойтись, и они нередко обходились. Но парусина, крытые повозки и солома плохо защищали от яростного солнца, и только животные, стоящие на привязи посреди голой равнины, имели основания радоваться знойному ветру, который, по крайней мере, отгонял от них насекомых. Чем медленнее шла процессия, тем раздраженнее и нетерпимее становились люди и тем чаще происходили вспышки слепого гнева. Однако, как бы медленно они ни двигались, с каждым следующим переходом они неотвратимо приближались к границе Бхитхора и скоро должны были достичь места назначения.