Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Ах, мистер Пикквик, молодые люди теперь совсем не то, что прежде, когда я сама была молодой девицей.

— В этом, сударыня, не может быть ни малейшего сомнения, — отвечал мистер Пикквик, — и вот почему я особенно дорожу теми немногими особами, в которых еще остались проблески нашей почтенной старины.

Говоря это, мистер Пикквик ласково подозвал к себе мисс Арабеллу и, напечатлев поцелуй на ее щеке, попросил ее сесть на маленькой скамейке у ног старушки. Было ли то выражение любящей физиономии, когда внучка бросила нежный взгляд на лицо своей бабушки, или старая леди невольно уступила могущественному влиянию речей великого мужа, только на этот раз лицо ее совершенно прояснилось, и она уже не думала более скрывать восторгов своего сердца. Не сделав никаких замечаний на слова мистера Пикквика, старушка бросилась на шею своей внучки, и весь остаток ее гнева окончательно испарился в потоке безмолвных слез.

Беззаботно, игриво и совершенно счастливо прошел этот вечер, оставшийся навсегда в памяти ученого мужа и занявший несколько блистательных страниц в деловых отчетах его клуба. Степенно, чинно и торжественно списывались и записывались ремизы, когда мистер Пикквик играл в карты с почтенной матерью семейства; шумно и буйно веселились молодые люди за круглым столом, в почтительном отдалении от стариков.

В глухую полночь дамы разошлись по своим спальням; но долго и после них обходили круговую пуншевые стаканы; и здоров был сон всей честной компании, и радужно-пленительны были ее грезы. Достойно замечания, что мистер Снодграс бредил всю ночь о мисс Эмилии Уардль, между тем как сонные видения мистера Винкеля имели главнейшим образом весьма близкое отношение к черным глазам, лукавой улыбке и меховым полусапожкам одной молодой девицы.

Поутру на другой день мистер Пикквик проснулся очень рано. Его пробудил смутный гул разных голосов и стук многочисленных шагов. Суматоха была такого рода, что и жирный толстяк пробудился от своего тяжелого сна. Не снимая ночной ермолки с нарядными кисточками, мистер Пикквик сел на краю постели, повесил голову и углубился в размышления. Надлежало разгадать, отчего происходил в доме такой необыкновенный шум. Женская прислуга и молодые девушки, гостившие на хуторе, бегали взад и вперед, требовали иголок, ниток, горячей воды, мыла, помады, и ученый муж расслышал несколько раз весьма странные изречения вроде следующих: «Приколите, моя милая, подтяните, завяжите, пригладьте, зашнуруйте, вот так, спасибо, душенька». — «Что бы это значило? — думал мистер Пикквик. — Не пожар ли?» Но, углубляясь постепенно в сущность предмета, он припомнил, наконец, что сегодня свадьба и что, стало быть, молодые девицы занимаются своим туалетом. На этом основании он сам поспешил одеться в свой праздничный костюм и немедленно сошел в столовую.

Невозможно описать, с каким волнением и суетливостью бегала по всему дому женская прислуга, перетянутая в струнку в своих розовых муслиновых платьицах. Старая леди величественно выступала теперь в своем парчевом платье, не видавшем лет двадцать кряду дневного света, за исключением тех весьма немногих лучей, которые насильственно прокрадывались через щели корзинки, где покоился этот форменный наряд. Мистер Трундль, украшенный высоким пером, был, казалось, в тревожном и нервозном состоянии духа. Достопочтенный хозяин дома и отец невесты употреблял, по-видимому, энергичные усилия казаться беззаботным и веселым, но следы явного беспокойства тем не менее выражались на его лице. Все молодые девушки находились в волнении и были в белых кисейных платьях, за исключением двух или трех, которые должны были присутствовать наверху, при туалете невесты, в качестве ее подружек. Пикквикисты красовались в парадных блестящих костюмах, сшитых по последней моде и обновленных теперь в первый раз. Перед домом на лугу с самого рассвета собрались целые полчища принадлежащих к мызе ребятишек, взрослых парней и мужей, шляпы которых были украшены перьями, а петлицы сюртуков цветочками — все это кричало и ревело дружным хором, и все провозглашало многая лета достопочтенному Уардлю, его чадам и домочадцам. Коноводом этой толпы, само собою разумеется, был не кто другой, как мистер Самуэль Уэллер, который в одну ночь приобрел всеобщую известность на Дингли-Делле, как будто он и родился на этой мызе.

Свадьба весьма часто служит источником остроумия и шуток для многих веселых особ; но мы, со своей стороны, не находим в этом обстоятельстве ни малейшего повода для какой бы то ни было потехи. Мы разумеем собственно венчальный обряд и покорнейше просим принять к сведению, что мы душевно ненавидим все скрытые или явные сарказмы, которым подвергается супружеская жизнь. Много радостей и удовольствий встречают молодые люди в день своей свадьбы; но и многие заботы тяжелым бременем падают на их сердце. Невеста покидает родительский дом навсегда — тот дом, где впервые испытала она радость и горе жизни, где развились в ее сердце чувства преданности и любви к милым особам, связанным с нею узами родства и дружбы, — и вот не далее как сегодня уйдет она в чужую семью, с тем чтобы продолжать путь своей жизни в кругу неведомых людей… Что тут смешного, милостивые государи? Молодая девушка грустит, тоскует, розы вянут на ее щеках и горькие слезы льются из ее глаз, когда оставляет она родную семью, — все это естественные чувства, которые отнюдь не могут служить предметом комических сцен. Я не стану их описывать, потому что не хочу набрасывать печальный колорит на эту главу.

Скажем вкратце, что все шло как следует и все окончились благополучно. Бракосочетание совершал старый пастор в приходской церкви Дингли-Делля, и на одной из страниц метрической книги до сих пор блестит имя мистера Пикквика, подписавшегося в качестве свидетеля со стороны жениха. Молодая девушка с черными глазами подписалась весьма нетвердой и дрожащей рукой, так что едва могли разобрать ее имя. Почерк мисс Эмилии и другой невестиной подруги тоже чрезвычайно неразборчив. Волнение, вероятно, было общее, хотя молодые девушки по выходе из церкви согласились вообще, что тут, собственно говоря, ничего нет страшного. Правда, черноглазая девица, щеголявшая накануне в меховых полусапожках, объявила мистеру Винкелю, что она ни за что не согласится испытать сама на себе такие ужасы; но мы имеем причины думать, что в этом случае она несколько покривила душой.

По окончании бракосочетания, мистер Пикквик приветствовал новобрачных поздравительной речью и при этом поздравлении возложил на невесту богатые золотые часы с богатейшей цепочкой, которую, до настоящей минуты, не созерцал еще ни один смертный, кроме ювелира, продавшего ученому мужу эту драгоценность. Вслед за речью мистера Пикквика загудел старый церковный колокол, и вся компания отправилась домой, где приготовлен был роскошный завтрак.

— Эй, ты, сонуля! Куда поставить эти подовые пирожки? — сказал мистер Уэллер жирному парню, когда они вместе с ним накрывали на стол.

— Вот сюда, — отвечал толстяк, указывая на середину стола.

— Очень хорошо, — сказал Самуэль, — все теперь у нас в порядке, как следует быть на свадьбе. Вид приятный и аккуратный, как сказал отец, отрубив голову своему сынишке, чтобы излечить его от косоглазия.

Проговорив это, мистер Уэллер поклонился с комической важностью и, отступив шага два назад, принялся любоваться на порядок, в каком были расставлены джентльменские блюда. В эту минуту новобрачные, сопровождаемые многочисленной свитой, воротились из церкви.

— Уардль, — сказал мистер Пикквик, усаживаясь за стол, — в честь этого счастливого события мы тяпнем по стаканчику вина.

— Хорошо, дружище, хорошо! — отвечал мистер Уардль. — Эй, Джо!.. Ах, проклятый, он, кажется, заснул.

— Совсем нет, я не сплю, — отвечал жирный парень, выскакивая из отдаленного угла, где он пожирал святочный пирог с такой жадностью и поспешностью, которая в совершенстве противоречила медленным и обдуманным движениям этого интересного молодого человека.

— Стакан вина мистеру Пикквику!

— Слушаю, сэр.

Наполнив и подав стакан, жирный парень удалился за стул своего господина и принялся наблюдать оттуда веселую игру джентльменских вилок и ножей с какой-то дикой и мрачной радостью, которая была совершенно оригинальна в своем роде. Ни один кусок с джентльменского блюда не ускользал, по-видимому, от его жадного внимания, и, казалось, он в своем воображении глотал его с величайшей жадностью.

— Благослови вас Бог, старый товарищ! — воскликнул мистер Пикквик.

— Многая лета вам, любезный друг! — воскликнул мистер Уардль.

И они чокнулись друг с другом от полноты сердечного восторга.

— Миссис Уардль, — сказал мистер Пикквик, — не мешает нам, старым людям, в честь этого радостного события выпить всем по рюмке вина.

Старушка была, казалось, погружена в глубокую думу. Она сидела на переднем конце стола, окруженная с одной стороны новобрачной четой, а с другой особой мистера Пикквика, который резал святочный пирог. Но лишь только мистер Пикквик начал говорить, она мигом поняла смысл его речи и тотчас же выпила полную рюмку за его долголетие и благоденствие и счастье… Затем достопочтенная праматерь семейства, воодушевленная стародавними воспоминаниями, представила собранию полный и удовлетворительный отчет о собственной своей свадьбе и о том, какие длинные шлейфы носились в ее время, и как щеголяли на высоких каблучках, и как блистала в тогдашнем свете прекрасная леди Толлинглауер, умершая лет за сорок назад, и как случилась с нею одна прелюбопытная история, которую, тоже во всей подробности, рассказала теперь достопочтенная праматерь семейства, причем она хохотала от всей души, и все молодые девицы тоже хохотали от чистого сердца, потому что никак не могли взять в толк, о чем рассуждает grande maman. 3aметив, что ее рассказ производит всеобщую веселость, старая леди засмеялась вдесятеро веселее и громче и, для общего назидания, сообщила еще предиковинную историю о старинных робронах, причем опять молодые девушки залилсь самым задушевным смехом. Наконец, ученый муж довершил трудную операцию со святочным пирогом, раздробив его на равные куски, по числу гостей. Молодые девушки, как и следует, прятали от своих порций по маленькому кусочку, чтобы вечером, когда придет пора ложиться спать, спрятать их под свои подушки, отчего каждая из них должна была увидеть во сне своего будущего суженого-ряженого. Все заметили проделки молодых девиц, и все закатились опять пленительно-восторженным смехом.