Золото и мишура - Фред Стюарт

Арчер Коллингвуд, Легендарный Калифорниец, владелец четырнадцати национальных газет, председатель Совета директоров «Коллингвуд корпорейшн» — а корпорация к настоящему времени контролировала «Пасифик Бэнк энд Траст», сеть «Де Мейер и Кинсолвинг», состоящую из шести супермаркетов, страховую компанию «Золотой штат» и Судоходную компанию Кинсолвинга, — этот самый Арчер Коллингвуд уставился сейчас на своего племянника.

— Альма?! — прошептал он. — Моя дорогая Альма — твоя любовница?

— «Твоя дорогая Альма» выросла в знойную дамочку, дядя Арчер, и не думай, что я у нее первый! А дражайший кузен Честер, который дал мне банковский заем… Ты знаешь что-нибудь о его уютном любовном гнездышке на Рашн-Хилл?

— Да, знаю, ублюдок ты эдакий! Но Альма!..

— Известна среди так называемой «золотой молодежи» Сан-Франциско под кличкой «Берлингамская сука». В нашей семейке немало горячей крови и пылких сердец, дядя Арчер. Полагаю, что твоя английская кровь такая же горячая, как моя испанская. — Аккуратно сложив написанную Альмой записку, он положил ее в карман. — В любом случае я уверен, что наша сегодняшняя беседа несколько расширила твой кругозор. И поскольку у тебя нет ни малейшего доказательства моей причастности к этому убийству…

— Отчего же, есть.

Джимми замер на полуслове. Спокойная угроза, прозвучавшая в голосе дяди, охватила его волной ужаса.

— Признаюсь, когда полиция впервые известила Кертиса об убийстве, он и Дигби сразу же заподозрили, что ты причастен к этому делу. Затем им сообщили о том, что на убитом была обнаружена записка. Дигби и Кертис отправились в морг, чтобы ознакомиться с ее содержанием. — Арчер полистал записную книжку. — Записка датирована двадцать восьмым марта, она гласит: «Мистер Кляйн, если хотите разузнать больше о деятельности «Вэлли Фанд», я готов переговорить с вами. Ждите меня у причала прогулочных судов в Санта-Монике ровно в полночь». Подписано инициалом «Дж».

Джимми засунул руки в карманы и постарался как можно беззаботнее пожать плечами.

— Ну и что? У миллионов людей инициал «Дж.».

— Кертис по почерку определил твою руку. Однако мы еще не известили полицию — пока. Мы пытаемся защитить тебя, Джимми, хотя сейчас я начинаю сомневаться, а нужно ли…

— И все-таки у тебя нет доказательств.

— У тебя есть алиби относительно двадцать восьмого?

— Да. Я был на молитвенном собрании в Церкви Божественной медитации на Орегон-Авеню. Преподобная Ванда Уандер подтвердит, что весь тот вечер я находился с ней.

— Эта антисемитская дура?!

— Она имеет счастье разговаривать с самим Иисусом! Именно с ним она и общалась в ночь на двадцать девятое. Сам Иисус будет моим алиби!

— Ты что, спятил?!

— Может быть, спятил именно ты, пытаясь повесить на собственного племянника мокрое дело? Ничего у тебя не выйдет! Ну-с каким будет следующий ход, дядюшка Арчер?

Арчер несколько мгновений в упор смотрел на Джимми, потом сказал:

— Отлично, Джимми. Может быть, мы ошиблись. Может быть, ты не имеешь отношения к самому убийству. Но все же ты имеешь отношение к «Вэлли Фанд», а кроме того, ты — мерзавец.

— Альма думает по-другому. Она даже вышла бы за меня замуж, если бы я сделал ей предложение, и этот, как ты выразился, «мерзавец» может еще стать твоим зятем!

— Если подобная мерзость когда-либо случится, это будет означать, что Альма разбирается в людях много хуже, чем я полагал. Это будет для меня очень большим огорчением. Ты спросил, каким будет мой следующий ход. Я отправляюсь в Сан-Франциско, чтобы поговорить со своей матерью. Намерен убедить ее вычеркнуть тебя из ее завещания, а это будет стоить тебе, Джимми, очень больших денег.

— Она не сделает этого! — прошипел Джимми. — Бабка меня любит!

— Нет, сделает, когда я порасскажу ей о твоих аферах. А теперь выметайся из моего вагона к чертям собачьим, после тебя здесь нужно хорошенько проветрить!

— Я натравлю на тебя Альму!

— Черт тебя побери, Джимми, твои угрозы похожи на клубы дыма. Делай, негодяй, что угодно. Если Альма настолько глупа, чтобы слушать тебя, пусть получает по заслугам! А теперь убирайся. Не желаю больше никогда тебя видеть! Вон!

Трясясь от ярости, Джимми схватил со стола шляпу и направился в дальний конец вагона. Потом вернулся и сказал:

— Если только бабка вычеркнет меня из завещания, я сделаю так, что весь остаток своей жалкой пропитой жизни мать будет горько жалеть об этом.

Оставив вагон, он выпрыгнул на железнодорожные пути. Несмотря на всю свою браваду, Джимми был панически напуган. «Записка! — думал он, шагая по путям к платформе. — Как же я мог так сглупить, что оставил записку на проклятом теле?!» Джимми никогда еще не видел дядю в такой ярости. Было чертовски необдуманно настроить против себя дядю Арчера! Эх, бабкины деньги, прекрасные жидовские деньги!.. Но она не может лишить его наследства!..

Он остановился, увидев, как пятится по железнодорожной колее паровоз, двигаясь к личному вагону дяди Арчера, чтобы прицепить этот вагон к поезду «Сан-Франциско Лимитед».

«Что ж, — подумал Джимми, — может быть, именно мне нужно съездить в Сан-Франциско? Поеду, переговорю с бабкой, установлю мирные отношения со всеми. Может, даже увижу Альму, пусть она обработает отца…»

Он побежал в здание вокзала, чтобы купить билет в вагон первого класса до Сан-Франциско.

Глава третья

В сан-францисской «Таймс-Диспетч» 17 апреля 1906 года появилась следующая заметка:

ГОРОДСКИЕ СПЛЕТНИ

ОБЩЕСТВЕННЫЕ НОВОСТИ ОТ СИДНИ ТОЛЛИВЕРА

Сегодня вечером мистер и миссис Дэвид Левин устраивают прием в своем особняке на Ноб-Хилл. На обеде будет присутствовать его честь мэр Юджин Шмиц, которому миссис Левин намерена сделать еще один направленный на благо города подарок. Миссис Левин, которую все жители Сан-Франциско знают как «Эмму», без сомнения, может считаться доброй феей и главной благотворительницей нашего города. Среди множества ее прошлых даров следует назвать Мемориальный госпиталь Арчера Коллингвуда, пожертвование десяти миллионов долларов в дар Калифорнийскому университету, пяти миллионов — нашему оперному театру, а также немало других, анонимных, пожертвований, все сейчас просто невозможно перечислить. Поговаривают, что сегодня вечером будет объявлено о ее пожертвовании на строительство Музея изящных искусств. Если о каком-нибудь жителе Сан-Франциско и можно сказать, что он представляет все самое лучшее, что есть в нашем городе, то это, без сомнения, наша дорогая и любимая Эмма.

Альма Коллингвуд Бретт выбирала драгоценности, которые она наденет на даваемый бабушкой обед, когда в ее берлингамской спальне зазвонил телефон.

— Трубочку можешь взять, сладенькая моя? — крикнул из ванной ее муж. — Я еще бреюсь…

Альма взяла два из десяти бриллиантовых браслетов, которые лежали в кожаном футляре флорентийской работы, затем прошла через всю огромную спальню и подняла трубку французского телефонного аппарата из слоновой кости и золота.

— Да?

— Альма, это Джимми.

Она подобралась, бросила взгляд на далекую дверь в ванную комнату, где возле умывальника стоял Себастьян.

— Нет, мне не требуется подписка на «Субботнюю вечернюю почту», — произнесла она, пользуясь их условленным кодом, что означало «муж рядом».

— Я должен увидеть тебя. Я только что приехал в Сан-Франциско.

— Мы идем на обед к бабушке, — прошептала она. — Будем там всю ночь.

— Я тоже буду там. Уточни номер моей комнаты у прислуги.

— Мне бы хотелось, чтобы вы прекратили докучать мне, — громко сказала она. — Я терпеть не могу вашу «Субботнюю вечернюю почту»! — И она швырнула трубку на рычаг.

— Кто это был, сладенькая моя? — крикнул правивший бритву Себастьян, великан около шести футов роста, который в бытность студентом играл нападающим за команду Йельского университета и был сейчас наследником огромного состояния, нажитого на добыче серебра.

— Звонил какой-то идиот, пытался уговорить меня подписаться на «Субботнюю вечернюю почту».

— Снова? Черт возьми, никак не хочет угомониться этот тип! Это, наверное, самый настырный распространитель журналов во всей Америке.

Альма чуть приподняла бровь, удивленная тем, до чего же все-таки глуп ее муж.

— Может, подписаться, чтобы уж он наконец заткнулся?

В комнату вошла служанка Альмы Лили.

— Мисс Альма, вы уже выбрали драгоценности?

— Да, заверните вот эти два браслета, — она передала украшения Лили, — а также сапфировое ожерелье и еще парные к нему серьги.

— О, с серебристым платьем эти сапфиры просто божественны!

— Для бабушки я должна выглядеть как можно привлекательней. Скажите Энтони, чтобы через двадцать минут подавал машину.