Сумрак - Пенелопа Дуглас

"Твой отец?" спросил я.

Адам Скотт погиб вместе с ее матерью много лет назад. Они оказались в машине, когда река разлилась во время урагана Фредерик, который обрушился на нас около пяти лет назад.

Но Эмми уточнила: "Мой дедушка. Ее муж. Иногда она думает, что я — это моя мать".

Я кивнул, не зная, что на это ответить. Для старшеклассницы это было очень сложно. В этот момент я был благодарен ей за то, что она уделила мне время, учитывая, что у нее были дела поважнее. Я был слишком строг к ней.

Мы вошли в ее комнату, и я включил свет.

Но она запротестовала: "Нет, оставь его выключенным". Она направилась к своей кровати. "Я так устала".

Она рухнула на кровать, даже не потрудившись раздеться, и я снова выключил свет, в комнате стало темно.

"Но я тоже не хочу спать", — сказала она, снова зевнув. "Потому что когда ночь заканчивается, она заканчивается. Больше никаких развлечений".

Я подошел к ней, не в силах сдержать улыбку на губах. "Ничего не заканчивается". Я потянул за ее плед, а затем за одеяла, вытаскивая их из-под нее, чтобы укрыть ее. "Для меня это было не просто веселье, Эмми. Разве ты этого не знаешь?"

Я смотрел на нее сверху вниз, когда она повернулась на бок, и я укрыл ее.

Мы не закончили. Мне нужно было больше.

"Ты все еще не доверяешь мне?" спросил я.

Она оставалась неподвижной и тихой, отказываясь смотреть на меня. Она уже спала?

Но потом я услышал, как она заговорила. "Часть меня хотела бы иметь тебя", — сказала она. "Часть меня хотела бы, чтобы ты был моим мужчиной, но…"

Я услышал, как она сглотнула, а затем вздохнула.

"Все станет реальным завтра", — сказала она мне.

Как будто это все объясняло.

Подойдя к ее окну, я закрыл шторы.

"Когда-нибудь ты станешь большим и сильным", — продолжала она.

Я повернулся и увидел, что она сидит в кровати и бьет подушки, пытаясь придать им нужную пушистость.

"Как я сейчас?" поддразнил я.

"И сногсшибательная в костюме-тройке, с потрясающей прической", — продолжала она, размышляя вслух, словно меня здесь и не было.

"В мокром виде я выгляжу лучше".

"И ты будешь нравиться всем". Она откинулась на подушки и легла на спину.

"Уже любят".

"И ты будешь главной звездой вечеринки".

Я подошел, поправил ее одеяла и сдержал улыбку. "Угу".

"С маленькими детьми, похожими на обложки журналов".

"О моей сперме будут слагать легенды", — пошутил я.

"И женат…"

"Несколько раз, я уверен".

"И на всех блондинках".

Мое тело сотрясалось от смеха, когда я склонился над ней, чувствуя ее и свой запах на ее коже и умирая от желания заползти с ней в эту постель.

Но она уже закончила на эту ночь.

"И единственный раз, когда ты заметишь, что я жива, — продолжала она, — это когда ты будешь подписывать чеки, оплачивая услуги моей службы выгула собак за то, что она каждую неделю заботится о твоих лабрадудлах".

"Как будто такой занятой, важный, сказочный бог, как я, будет беспокоиться о таких задачах?" спросил я. "Моя восемнадцатилетняя жена, бывшая "зайка из Плейбоя", Хайди, подпишет эти чеки".

На ее губах промелькнул оскал, и я фыркнул.

"Ты это запомнишь, Уилл Грейсон", — сказала она с жестким голосом. "Я взорвала твой мозг сегодня вечером. Даже на минуту".

Она повернулась ко мне спиной, и я улыбнулся, убирая волосы с ее лица и шеи.

Ты сносишь мне крышу уже целую вечность.

"А теперь убирайся отсюда", — сказала она, игриво толкнув меня и закрыв глаза.

Я смотрел на нее сверху вниз, тени от деревьев на улице плясали по ее спине, и мое тело гудело, желая ее больше.

Она была невероятной, и я ненавидел, что никто, кроме меня, не видел, насколько она прекрасна. Я умирал в этом автобусе и был чертовски счастлив от этого.

Ее тело двигалось в медленных, ровных вдохах, и я смотрел, как ее губы встречаются, так нежно, снова и снова, с каждым вдохом.

"Я люблю тебя", — пробормотал я.

Она не шевелилась и не открывала глаза, изнеможение брало верх, и она погружалась в сон все глубже и глубже.

Выпрямившись, я отошел, но потом опустил глаза на ее спину, разглядывая синяки и царапины.

Как она разрисовала свою спину? Помог ли ей брат?

Я сомневался в этом.

Присев на корточки, я наклонился ближе, изучая следы на ее руке и спине в лунном свете, проникающем сквозь занавески.

Облизав большой палец, я потерла темно-фиолетовый с красным вокруг него, но…

Макияж не стирался.

Я опустил глаза, снова облизнул большой палец и стал тереть сильнее.

Но тут она заскулила, отстраняясь от меня, как будто ей было больно.

Я потер палец о палец, не чувствуя ни жира, ни масла от макияжа.

Я остановился и поднял взгляд на ее лицо, изучая каплю крови, стекающую с брови, которая, как она сказала, была частью ее костюма.

Тепло наполнило мои вены, пульс отдавался эхом в ушах, а мысли неслись вскачь.

Синяки на ее ногах, которые я видел в бассейне…

Синяк на ее ноге на уроке литературы.

Слишком мешковатая одежда и то, что она почти никогда не показывала кожу.

Приподнявшись, я уставился на нее, испытывая искушение вытащить ее из этой постели.

Но было уже поздно, и ей нужно было поспать.

Сегодня была Ночь Дьявола. Я позволил ей пока отдохнуть.

Потому что позже сегодня я собирался выяснить, что, черт возьми, происходит, раз и навсегда.

Эмери

Настоящее

Я