Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот

любой ценой вернуть себе бразды правления. Эти смутьяны отстанут от него и прекратят беспокоить нас, только если Хикар утратит всякую надежду на твое благоволение.

— Я мог бы пренебречь недовольством народа, — возразил Синкариб, — ибо не обязан отчитываться перед ним в своих действиях. И я приму во внимание твои соображения, если только они не придут в противоречие с моим собственным взглядом на вещи. Однако я не позволю унижать Зефани, ибо обязан выказывать ей почтение как сестре моего отца, и ради нее не стану ничего менять в почестях, коих удостаивается ее муж.

Надан был слишком искушенным царедворцем, чтобы не оценить доводы повелителя и не понять, что для достижения своих целей ему придется прибегнуть к более изощренным хитростям.

Ассирийский двор вел переговоры с Персией по поводу обмена двумя приграничными областями, и всё было уже обговорено и закончено, но знал об этом только Надан. Лишь в скором времени гонец должен был принести эту новость царю.

Хикар получил письмо от находившегося в Персии человека, в чьей преданности он не сомневался. Но письмо было поддельным. Этот человек якобы сообщал, что персидский царь не намерен следовать соглашению, и, как только его войска расположатся в той области, которую уступают им ассирийцы, другие его отряды по никому не известным подземным ходам проникнут в крепость, занятую армией Синкариба, и убьют царя Ассирии. Осуществить этот злодейский план персиянин намеревался уже после того, как обе стороны обменяются заложниками.

Письмо Надан сочинил сам, и всё в нем выглядело столь убедительно, что Хикар задрожал от негодования, узнав о задуманном злодеянии.

Надан редко покидал царский дворец. Получив от дяди просьбу немедленно прийти к нему, он поспешно явился, всем своим видом выражая готовность услужить своему благодетелю.

— Что случилось, дядя? Ты напугал меня! По тому, как передали мне твое приглашение, я уже решил, что ты при смерти! Но, слава Аллаху, ты вполне здоров, и я могу успокоиться. По какому такому срочному делу ты позвал меня?

— По твоему делу, по делу Синкариба и всей Ассирии. Взгляни на это письмо.

Надан хотел вывести Хикара из себя не только словами, но и поведением своим. Он прочел письмо с хладнокровной и презрительной миной и сказал:

— Дядя, ты не должен думать ни о чем, кроме как о своем покое. Подобные сведения нарушают его. Я полностью полагаюсь на разумность мер, принятых государем нашим с моей помощью, а также на верность донесений, которые мы получаем. Тебе не стоит поддерживать отношения с людьми, которые осаждают тебя со всех сторон и тревожат. Царь беспокоится о твоем здоровье, он будет признателен тебе за невмешательство, да и дела пойдут намного лучше, ежели ты наконец соизволишь доверить их нам.

После этой оскорбительной речи Надан поклонился и вернулся в царский дворец.

Слова племянника ошеломили доблестного Хикара. Он направился к Зефани и выплакался у нее на груди. Жена прекрасно поняла, что причиной его слез послужили неблагодарность и недостойное поведение Надана. Этот дерзкий себялюбец, презрев мудрость старого визиря, доведет Ассирию до войны, страна понесет бесчисленные жертвы и попадет в унизительное рабство.

— Ступай к племяннику моему Синкарибу, — сказала Зефани, — и отнеси ему письмо из Персии. Как бы ни был он ослеплен заслугами Надана, собственные интересы раскроют ему глаза. Ты никогда не простишь себе, если всё погибнет, а ты даже палец о палец не ударил, чтобы предотвратить беду.

— Да, я пойду к царю, — согласился Хикар, — хотя душа моя противится.

И бывший визирь направился во дворец и испросил дозволения говорить с государем с глазу на глаз.

— Я поговорю с тобою, но только в присутствии Надана, — отвечал царь. — Он предупредил меня о причинах твоего беспокойства. Ты мучаешься из-за ложных донесений, но, к счастью, меня они не тревожат. Только что прибыл гонец от моего посланника в Персии. Он принес прекрасные известия. Подземные ходы, о которых тебе сообщили, — это злонамеренная выдумка, а предательство царя Персии — измышление, за которое его автор непременно был бы казнен, если бы смерть, о которой нам только что стало известно, не избавила его от наказания. Я хотел бы, чтобы такая судьба ждала всех, кто стремится дать тебе извращенное представление о современном состоянии дел в государстве. Во всей Ассирии только ты один недоволен им, возвращайся к себе, живи в мире — вот всё, чего я жду и требую от тебя.

Так, с холодным презрением, невзирая на прошлые заслуги и почтенный возраст, Хикара выпроводили. Он вернулся к своей мудрой жене и рассказал об оказанном ему приеме.

— Звезда Надана взошла на твою погибель, — сказала Зефани. — Он порочит тебя и твоих друзей и ставит под сомнение мои советы. К сожалению, именно его звезда управляет Ассирией, и мне кажется, что стране нашей грозят большие беды. Но, если такова воля Неба и это царство падет от его рук, почему мы должны беспокоиться о его судьбе, когда первые лица в государстве предпочитают бездействовать? Отойдем в сторону, пусть они или сами пекутся о благе страны, или закроют глаза на то, что с нею происходит. Синкариб приказал тебе жить, ни о чем не беспокоясь, по-моему, в твои лета этот приказ выполнить легче любого другого. Ты любишь науку, так займись ею и забудь о царях и их визирях.

Хикар прислушался к советам жены и перестал докучать государю, не желая давать Надану поводов для ревности. Он закрыл двери для всех, кого можно было подозревать в желании говорить с ним о делах, но, как и прежде, поддерживал связь с учеными разных стран. Вся семья была счастлива, видя, как весел и ровен стал нрав Хикара, он уже начал забывать о племяннике, когда тот, для кого само существование этого великого человека было невыносимо, решил уничтожить его путем коварной и преступной интриги.

После того как Хикар удалился от двора, Синкарибу стало не по себе из-за того, как он обошелся с человеком, который оказал стране неоценимые услуги. Вид почтенного старца смутил царя, несмотря на происки Надана, но одного взгляда молодого визиря хватило, чтобы его господин ослушался собственного сердца, ибо Синкариб отличался слабым характером и легко поддавался чужому влиянию. И всё же царь Ассирии был недоволен собою.

Несколько дней его мучали угрызения совести, и наконец на душе у него стало так тяжело, что он не выдержал и заговорил с Наданом:

— Боюсь,