Жертвы Северной войны - Варвара Мадоши

— Отлично, — весело сказал Джон. — Ты принят, Тед.

— Садись, — один из парней подвинулся на диване, что стоило ему порядочных усилий, и хлопнул по ткани рядом с собой. — Я Брюс.

— А меня зовут Саймон, — сказал парень, сидящий на стуле рядом с диваном. — Как ты думаешь, война с Германией начнется?..

— Да ни за что! — перебил Саймона Брюс. — Правительство не хочет воевать. Это все чистой воды недоразумение! Кому какое дело, напал фюрер на Польшу или нет?.. Полякам давно было пора подпалить усы! Все дело в том, что из-за этих дурацких гарантий премьер-министр просто не мог отступить…

— Одну секунду! — Джон повысил голос. — Друзья, напоминаю, что мы хотели сегодня поговорить на другую тему. Я достал это! — он помахал над головой несколькими отпечатанными на машинке листочками, которые до того нес в руке. — Достал! Речь фюрера в Рейхстаге от 1 сентября!

По комнате прокатился одобрительный гул.

— Уилл, прочти, пожалуйста! — Джон сунул листочки парню, сидящему неподалеку от него.

Тот встал, откашлялся, пробежал глазами верхний листок и начал медленно, четко читать хорошо поставленным голосом:

— Депутаты германского Рейхстага! В течение долгого времени мы страдали от ужасной проблемы, проблемы созданной Версальским диктатом, которая усугублялась, пока не стала невыносимой для нас. Данциг был — и есть германский город. Коридор был — и есть германский. Обе эти территории по их культурному развитию принадлежат исключительно германскому народу. Данциг был отнят у нас, Коридор был аннексирован Польшей. Как и на других германских территориях на востоке, со всеми немецкими меньшинствами, проживающими там, обращались всё хуже и хуже. Более чем миллион человек немецкой крови в 1919-20 годах были отрезаны от их родины. Как всегда, я пытался мирным путём добиться пересмотра, изменения этого невыносимого положения. Это — ложь, когда мир говорит, что мы хотим добиться перемен силой. За 15 лет до того, как национал-социалистическая партия пришла к власти, была возможность мирного урегулирования…

— Все-таки до чего он хорошо говорит! — шепнул Саймон Теду. — Ты, кстати, все понимаешь?.. Твой английский вполне на уровне, но…

— Спасибо, мне все понятно, — ответил Тед.

Ему действительно было все понятно.

Версальский мир действительно был позорен и унизителен для Германии. Данциг действительно мог бы — ну, по крайней мере, имелись некоторые основания для этого — считаться немецким. В Судетской области в Чехословакии, куда в тридцать восьмом году вторглись немецкие войска, действительно проживало более миллиона этнических немцев. Австрия действительно спала и видела, как бы присоединиться к Германии, с которой ее связывала общая история, общая культура, общие чаяния и враги.

Уничтожение евреев — отчасти перекос, отчасти необходимая мера.

Этнические чистки — мобилизация национального самосознания.

Тед все понимал.

— Друг моего отца, — шепнул Тед Саймону, — у которого мы сейчас живем… он говорит, что война все равно будет. Не позже зимы. Что нерешительность парламента — на поверхности. Что если бы Гитлер просто так напал на Польшу, то, может, наши бы еще и не вмешались, но ведь Германия союз со Сталиным подписала, а Чемберлен слишком ненавидит коммунистов и теперь он по-настоящему напуган.

— Чушь… — неуверенно возразил Саймон. — Вот как раз из-за союза со Сталиным он и не будет воевать…

Уилл прервался и беспомощно посмотрел на собравшихся. Джон строго сказал:

— Тед, Саймон, о чем вы так жарко спорите?.. Может быть, поделитесь?..

— Да так… — Тед слегка покраснел. Ему было неловко, что Уилл из-за него перестал читать.

— Нет, Джон, стой, это может быть важно! — заспорил Саймон. — Тед считает…

— Да я могу ошибаться, — запротестовал Тед. — Мало ли, что дядя Мейсон говорил… Может, я не так расслышал!

Все теперь смотрели на Теда. Он вздохнул и сказал:

— Ну… если хотите, я…

— Очень хотим, — заметил Джон.

Тем же Вечером Тед разговаривал с Мейсоном Хьюзом в домашнем кабинете последнего, в присутствии Альфонса Элрика. Эта комната на типичный английский начальственный кабинет не походила: здесь не было массивного шкафа темного дерева, лампы с красноватым абажуром и тяжелых портьер, зато имелась легкая этажерка, заваленная бумагами, какая-то очень техничного вида лампа с раздвижной стойкой, а окна прикрывали легонькие бежевые занавески. Но работали здесь много и плодотворно — это становилось ясно хотя бы по количеству чашек из-под кофе, скапливающихся под бумажными завалами.

— Ну, как все прошло? — спросил полковник Хьюз.

— Нормально… обычно, — пожал плечами Тед. — Все как вы и говорили. Обычные ребята… нормальные. Вроде меня.

— А я тебя предупреждал, что это не то, о чем в авантюрных романах пишут, — пожал плечами Мейсон. — Да и не стал бы я допускать тебя к… как это… приключениям.

— А я и не стремлюсь… — вздохнул Тед. — Просто мне хотелось… ну, вы понимаете. Показать, что я понял.

— Что ты понял? — спросил полковник.

— На какой я стороне, — со вздохом ответил Тед. — Вы знаете… идеи герра Гитлера мне по-прежнему симпатичны. Вот если бы вся Европа объединилась… под Германией, под Англией, все равно… это было бы сколько пользы! И торговля бы процветала, и наука…

— А ты не веришь, что Европа сможет со временем объединиться и так, без чьего-либо главенства?.. — мягко спросил полковник Хьюз.

— Вряд ли, — пожал плечами Тед. — Мы ведь веками жили врозь… враждовали. Нас только общий враг и может объединить… ну хотя бы вроде России. А если будет еще одна война… то, конечно, мы еще сто лет не объединимся! Если вообще уцелеем… Или все-таки будем дружить против Советов или там Японии, когда она Китай проглотит, а сами между собой грызться по поводу и без…

Мейсон Хьюз улыбнулся.

— Знаешь, я бы боялся не грызни, а бюрократии… — задумчиво сказал он. — Бесконечной говорильни… Со времен Макиавелли наши дипломаты только и учились, что разговоры разговаривать… Но в целом в твоих размышлениях что-то есть. Ну ладно, так все-таки, почему же ты три месяца назад пришел ко мне и спросил, не можешь ли чем-нибудь помочь?..

— Я ведь уже говорил вам.

— А все-таки еще раз повтори. Возраст у меня уже. Склероз начинается.

Тед улыбнулся. Мейсон Хьюз совершенно не выглядел старым. Ну, поседел немножко, а так на вид лет сорок, не больше.

— Я сказал: «хорошо было бы, если бы Германия объединила Европу». Но им не удастся. Я не знаю, кто победит в войне, которая вот-вот начнется, но я знаю, что проиграют точно все. Я уверен, что от Германии вообще мало что останется. И чем дольше продлится война, тем меньше останется. Я бы хотел помочь… хотя бы самым малым. Ведь это тоже моя родина. Я там никогда не был, но я немец. Да и Швеция может пострадать.

Мейсон улыбнулся.

Тед сник.

— Я наивные глупости говорю, да? — спросил мальчик.

— Нет, что ты, — ответил полковник. — Наивно немного, да, но уж никак не глупо. Кроме того…. как тебе сказать, я ведь тоже так думаю. И тоже стараюсь помогать понемногу… чем могу. Ты молодец, Тед. Ходи на собрания этих сынов Ариев, и если вдруг…

— Если вдруг со мной попытается связаться, или я четко увижу, что они имеют связь с Верноном, какие-то немцы или еще кто в том же духе, я немедленно рассказываю вам! — от волнения Тед слегка путался в словах. — Да. Но знаете, там сплошные разговоры. Ну и несерьезно все. Зачем они разведчикам или там вербовщикам?..

— Ну вот и проверишь, — полковник вздохнул. — Помнишь, что я тебе еще говорил относительно успеха и неудачи в нашей работе?..

— Да, сэр, — ответил Тед. — Кстати, я бы тоже хотел, чтобы они с резидентами не были связаны. Хорошие ребята.

— Да ничем им не грозит, даже если связаны, — поморщился Хьюз. — По домам разгоним да на заметку возьмем, вот и все.

— Ну… — Тед поднялся. — Я пойду, ладно?.. Мама хотела со мной насчет школы поговорить.

— Иди, конечно, — кивнул полковник.

— До свидания, дядя Мейсон… Дядя Ал…

Тед вышел.

Когда за ним закрылась дверь, Мейсон Хьюз с иронией посмотрел на Ала.

— Ну, как тебе мальчик?.. Убедился, что ему ничего не грозит?..

— Хороший мальчик, — сдержанно ответил Ал. — Я по-прежнему не одобряю этой его затеи, но в данном случае запрещать будет только хуже. Уж настолько-то я подростков знаю — их хлебом не корми, дай что-нибудь доказать… себе, миру. Желательно, наперекор всему остальному человечеству. Да и я не могу ему запретить — я ведь не отец. А Уэнди говорить нельзя, вы абсолютно правы.

— У тебя ведь нет детей? — спросил Хьюз.

— Нет. Как и у вас.

— У тебя все еще впереди, — Хьюз встал из-за стола, подошел к окну, выглянул на улицу. — Успеешь и отцом побыть, и мужем, и… черт, да чем только не успеешь! Послушай, ты на сколько лет меня моложе?..