Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Они его убили, — заметил Хомс. — Но не сломили.

— Это одно и то же, — возмутился Джейк. — Какая разница?

— Не знаю. — Хомс решил сдаться. — Наверно, никакой.

Но он понимал, что разница есть. И голос выдавал его.

— Нет, — сказал Слейтер. — Джейк не прав. Разница очень большая. Дилинджера не сломили. Отдайте ему должное, Джейк, почему не быть честным до конца?

Джейк густо покраснел.

— Вам этого не понять. — Слейтер подчеркнул слово «вам». — Но я Дилинджера понять могу. И думаю, ваш Динамит тоже.

Джейк, весь красный, опустился в кресло, поднес к губам стакан и отхлебнул, а Слейтер продолжал пристально и без всякой жалости смотреть на него.

— Но главное, что его все же убили, как всегда убивают таких, как он. Дилинджер был индивидуалист — это единственное, что его погубило, и вам этого не понять, Джейк. Но именно поэтому его и убили. От закона не уйдешь, понимаете? — Он усмехнулся.

У Хомса гора с плеч свалилась, но, слушая Слейтера, он вдруг с удивительной ясностью представил себе, как такая же незначительная разница во мнении, скажем между рядовым и сержантом, могла неисповедимым образом привести человека в тюрьму, а оттуда — если он не изменил точку зрения, если его не сломили — шаг за шагом бесповоротно проложить путь к той глухой улице, где он остановил ночью свой «шевроле»-пикап и, в гневном страхе сжимая в руке тупоносый «тридцать восьмой», ждал, когда из темноты посыпятся пули, причем все это происходило в мирной стране и не во времена войны. Это была жуткая мысль, и Хомса пробрала дрожь. Он еле удержался, чтобы не представить себя на его месте, но тотчас вспомнил, как Слейтер объяснял, почему некоторые не могут стрелять в птиц. Все окружающее показалось ему сейчас до странности нереальным. Сила воображения, подумал он, а ведь толчок дала совершенно невинная мысль.

— Капитан, — сдавленно сказал Джейк. — Пока еще есть время подготовить Пруита к товарищеским, но если он не перестанет дурить, я вам настоятельно рекомендую с ним не цацкаться и применить все ваши дисциплинарные права.

— Я так и собирался, сэр. Просто надеялся, что это не понадобится. — Хомсу было сейчас даже немного жалко старикашку.

— Понадобится, — жестко сказал Джейк. — Можете мне поверить. И это приказ, капитан. — Он откинулся в кресле.

Но Хомса это ничуть не встревожило. Погоны полкового майора, на которые он давно целился, были ерундой по сравнению с возможной должностью в штабе бригады. И даже если с должностью не выйдет, Делберт все равно ничего ему не сделает, пока он на виду у Слейтера.

— Главное, — Сэм Слейтер вступил в их разговор, как учитель фехтования, воспользовавшийся паузой в тренировочном бою своих питомцев, чтобы дать им еще несколько советов, — главное — за мелочами не забывать о логике. Вы же не допустите, чтобы один упрямый мул застопорил весь вьючный обоз и помешал доставить боеприпасы на хребет Вайанайе? Если вы не сумеете заставить его сдвинуться с места, вы просто столкнете его в обрыв, не так ли?

— Нет, — сказал Хомс. — То есть да.

— А больше ничего и не требуется.

— Вот, значит, что. Понятно, — нервно сказал Хомс. — Значит, нужно думать о большинстве и о конечной цели? И в интересах главной цели, вероятно, нужно быть даже жестоким? Суть в этом?

— Совершенно верно, — с удовольствием подтвердил Слейтер, и, как ни странно, в нем на миг проглянуло что-то женское. — Любой, в чьих руках власть, должен быть жестоким.

— Ясно. — У Хомса неожиданно возникло ощущение, будто его лишили невинности. Наверно, так чувствуют себя соблазненные девушки.

— Вы быстро схватываете, — похвалил его Слейтер.

После этого Джейк больше не пытался сменить тему. Слейтер опять вернулся к своей теории и говорил теперь чуть ли не захлебываясь. Они с Хомссм все еще разговаривали, когда вошли два полковых майора и, в должной степени пораженные присутствием генерала, начали с опаской слоняться по комнате, мечтая пропустить для храбрости по стаканчику, а как только убедились, что их по-прежнему не замечают, с опаской подобрались к столу и выпили.

Штаб-сержант Джеферсон привез женщин, а они все еще продолжали говорить. Говорили и говорили. Хомс слушал с неослабевающим вниманием, теперь он понимал, что из-за Пруита попал в такое положение, когда нельзя больше оставаться в стороне, он должен либо довести дело до конца, либо сдаться. Слейтер развивал эту мысль с внушающей доверие убежденностью — с ним самим однажды случилось нечто подобное, — и глаза его поблескивали.

Усевшиеся к ним на колени два мясистых женских экземпляра пили и озадаченно слушали. Джейк и оба майора давно плюнули на все это и отправились в другие комнаты заниматься тем делом, ради которого пришли.

Но Хомс забыл, зачем он здесь. Этот разговор приоткрывал ему новые, необозримые горизонты. Он теперь ясно видел многое, о чем раньше даже не догадывался. И он напряженно, сосредоточенно вглядывался в мелькавшие перед ним картины, успевая выхватить только отдельные детали, потому что облака снова все заволакивали; но тут же возникали новые картины, и у него не пропадала надежда, что, может быть, он разглядит их целиком.

— Разум, — говорил Слейтер, — величайшее из всех достижений человечества. Но относятся к нему самым пренебрежительным образом и применяют крайне редко. Неудивительно, что умные, тонкие люди становятся озлобленными циниками.

— Я всегда это чувствовал, — возбужденно сказал Хомс. — Я всю жизнь об этом догадывался. Только смутно.

— Все упирается в боязнь. Боязнь — ключ ко всему. Когда научишься определять степень боязни — а боязнь есть у любого, — ты можешь безошибочно предсказать, насколько человеку можно доверять и до какого предела можно его использовать. Следующий шаг, конечно, это стимулирование боязни искусственно. Она заложена в человеке, ее надо только пробудить и укрепить. Чем сильнее боязнь, тем сильнее контроль.

— Котик, что такое бой-азь? — спросила японка, сидевшая рядом со Слейтером на подлокотнике его кресла.

— Страх. — Слейтер улыбнулся.

— А-а. — Она озадаченно поглядела на свою напарницу.

— Слушайте, мальчики, чего это с вами? — спросила китаянка, сидевшая на коленях у Хомса.

— С нами? Ничего, — ответил Слейтер.

— Может, мы вам не нравимся? — спросила японка.

— Ну почему же? Вы очень славные девочки.

— Ты на меня сердишься? — спросила Хомса китаянка.

— За что мне на тебя сердиться?

— А я знаю? Может, я что не так сделала?

— Пошли, Айрис, — сказала японка. — Ну их к черту. Пойдем найдем того седого, толстенького. Он с Беулой. Может, там будет повеселее.

Айрис встала.

— Я тебя ничем не обидела? — заискивающе спросила она Хомса.

— Да нет же!

— Вот видите? — улыбнулся Слейтер, когда они ушли. — Теперь понимаете, что я имел в виду, когда говорил про боязнь?

Хомс рассмеялся.

— Знаете, — продолжал Слейтер, — я тысячу раз пытался объяснить это Джейку. Я это ему втолковываю с того дня, как сюда приехал. Джейк — человек весьма способный. Если бы он еще умел эти свои способности применить.

— Но он довольно стар, — осторожно сказал Хомс.

— Слишком стар. Вот уж кто действительно блуждает в потемках. А казалось бы, человек с его опытом и выучкой должен уловить дух времени. Но он не улавливает, он все еще боится. Джейк Делберт — трус и такой ханжа, что скорее готов всю жизнь верить в сентиментальную чушь, которую он пишет в своих обращениях к полку, чем попытаться помочь человечеству. А когда все это морализирование подступает ему к горлу, он облегчается с помощью таких вот мальчишников.

Вы не подумайте, что я не терплю подобных людей. Они мне вполне симпатичны, и я к ним прекрасно отношусь. Когда они на своем месте. Но посвящать им дело всей жизни нельзя. Иначе скатишься на дно. Человек должен верить в нечто большее, чем он сам.

— Именно, — горячо сказал Хомс. — Именно в нечто большее, чем он сам. Только где это большее в наше время найти?

— Нигде. Только в разуме. Знаете, Динамит, в капитанах вы уже пересидели, но в майоры вам еще рановато. В вашем возрасте я сам был всего лишь майором. И я тогда еще даже не начал постигать новую логику времени. Если бы не один умный человек, который стал меня продвигать, я бы и по сей день ходил в майорах и был бы Джейком Делбертом номер два.

— Но вы несколько другой случай, — заметил Хомс. — Когда вам объяснили, вы сами захотели прислушаться к голосу разума.

— Именно так. И мы сегодня должны выдвигать людей, которые способны усвоить эту теорию применительно к нашей профессии. А очень скоро их понадобится еще больше. И перед ними открываются совершенно безграничные возможности.

— Звание меня не волнует, — сказал Хомс. Он говорил это и раньше, он помнил, но сейчас это была правда, он говорил искренне. — Меня волнует только, как найти по-настоящему прочную почву, крепкий фундамент, который мыслящий человек мог бы взять за основу, как найти железную логику, которая не подведет. Дайте мне это, а звание пусть катится к черту.