Аркадий Райкин - Елизавета Уварова

Артист уступил — и все-таки продолжал отстаивать свою позицию. Исполняя вступительный монолог, хотя и с купюрами, в спектакле на сцене ленинградского Дворца культуры им. Первой пятилетки, он вступал в бой с противником, явно превосходящим его по силам. Пришлось на некоторое время отказаться от манекенов, песенкой которых начинались и завершались премьерные спектакли. Позднее, в «Избранном», он вернется к манекенам, а в 1975 году появится четырехсерийный телефильм «Люди и манекены», снятый по его сценарию и предваряющий эпоху «гламура», людей-манекенов.

Исполнение монолога (точнее, его начала — «Уже тридцать лет я выхожу на сцену этого театра...»), по счастью, было заснято Мариной Голдовской и вошло в ее документальный телефильм «Аркадий Райкин». Неподвижно стоя перед занавесом, совсем без жестов, со строгим выражением лица, артист — даже не артист, а просто человек — как бы мыслит вслух. Меняется лишь выражение глаз, особенно в момент, когда он вспоминает тех, кто уже не смог прийти. На самом деле, зачем слова? Кажется, Райкин мог бы передать этот текст только при помощи глаз. Он справедливо утверждал, что вместо убранных цензурой слов может несколько минут промолчать и зритель всё поймет.

«Удел сатирика — фронт. Первая линия фронта. Результат — больничная палата», — говорил Аркадий Райкин, вспоминая этот тяжелый период.

Приведу еще один записанный на магнитофон рассказ А. И. Райкина: «Трудно сказать, что вызвало недовольство заведующего отделом культуры ЦК партии В. Ф. Шауро. Когда я доставал текст и предлагал посмотреть — нет, нет, что вы! Текст — это ваше дело. Говорили, что он бывал на наших спектаклях, но никогда не заходил за кулисы, не высказывал своего мнения. Не знаю, получил ли он в данном случае от кого-то информацию или то было его собственное мнение, но в одном из высокопоставленных кабинетов его хозяин выговаривал мне, глядя прямо в глаза: «Что там ‘Голос Америки’ или Би-би-си! Стоит в центре Москвы человек и несет антисоветчину!» Хорошо еще — не назвал врагом народа! Если я антисоветчик, то, выходит, бюрократы, которых я высмеивал, — советская власть! Продолжать дальше работу, казалось, невозможно».

Прямо в кабинете на Старой площади[18] Райкину стало плохо. Артиста с тяжелым инфарктом положили на носилки «скорой помощи» и отправили в Кунцевскую больницу. По его словам, сожаление высказала только женщина, работавшая в гардеробе. Владелец кабинета не шелохнулся. «Нам свойственно сваливать неприятности на время, но время — оно безразлично ко всему, — продолжал свои размышления Аркадий Исаакович. — Это люди, живущие в это время, люди проходят мимо нас, вырастают, творят, замечают или не замечают актера».

В больнице он получил дружеское письмо М. В. Зимянина, тогдашнего главного редактора «Правды». Они познакомились во время гастролей в Чехословакии, в бытность Зимянина послом. Позднее, когда Зимянин стал секретарем ЦК КПСС, Шауро резко изменил свое отношение к Райкину. Он даже высказал желание поближе познакомиться и пригласил артиста приехать с женой к нему на дачу. Нечего и говорить, что приглашением Райкин не воспользовался.

Но в тот момент массированная атака на артиста продолжалась. Он лежал в больнице (1970), когда в Ленинграде, Москве и других городах распространился слух, что Райкин отправил в Израиль гроб с останками матери и положил туда золотые вещи, подготовив себе материальную базу для побега. Об этом говорилось открыто на различных собраниях, семинарах. (На самом деле Елизавета Борисовна была похоронена в 1965 году в Ленинграде на Преображенском кладбище.)

Однажды Роме позвонила ее знакомая, работавшая в большом научно-исследовательском институте. Волнуясь, она рассказала, что у них на только что закончившемся партийном собрании секретарь парткома во время доклада упомянул имя Аркадия Исааковича: «Вот возьмите Райкина, так широко было отмечено его шестидесятилетие, а он на это ответил — послал в Израиль гроб с останками матери и с золотом». Собрание по местной трансляции слушал весь институт, и, конечно, эта новость взволновала и удивила многих. Рома позвонила секретарю райкома партии, к которому территориально относился этот институт. Он обещал всё разузнать, но ничего не сделал, а слух между тем продолжал распространяться уже далеко за пределами Ленинграда, обрастая новыми подробностями.

Будучи с театром на гастролях в Тамбове, директор Ростислав Ткачев услышал расширенную версию: будто бы в дополнение к вышесказанному Рома финансирует и возглавляет крупную сионистскую организацию на Украине, а дети Райкиных давно эмигрировали в Израиль. Ткачев дозвонился второму секретарю обкома, пересказал эту историю, добавив, что Аркадий Исаакович будет жаловаться на клевету в ЦК. После продолжительной паузы ему также ответили, что разберутся и сообщат. Когда, не дождавшись обещанного сообщения, Ткачев снова дозвонился до партийных начальников, то услышал от них, что лектор, по молодости лет решивший украсить свое выступление услышанной где-то историей, снят с работы и куда-то уехал.

Гастроли без Райкина обычного успеха не имели, и чтобы зарабатывать на жизнь, пришлось ездить по городам и весям. Слухи преследовали театр, дополнялись новыми подробностями, разрастались; поговаривали, что Райкин вовсе не болен, а находится под следствием, посажен в тюрьму. По-видимому, какой-то партийный мудрец практиковал подобный способ борьбы с неугодными людьми.

Аркадию Исааковичу Райкину пришлось еще раз побывать у В. Ф. Шауро. Он предложил сыграть в открытую: «Вы будете говорить всё, что знаете обо мне, а я — о вас. Мы оба занимаемся пропагандой. Но вы упорно не замечаете и не хотите замечать то, что видят все, — как растет бюрократический аппарат, как расцветает коррупция... Я взял на себя смелость говорить об этом. В ответ звучат выстрелы. Откуда пошла сплетня? Почему она получила такое распространение, что звучит даже на партсобраниях?» Чиновник не возражал — просто сделал вид, что не понимает, о чем речь, и перевел разговор на другую тему. «Но самое смешное — это помогло. Как возникла легенда, так она и умерла», — закончил свой невеселый рассказ Аркадий Исаакович.

После больницы он некоторое время всё же продолжал исполнять спектакль «Плюс-минус» на сцене ленинградского Дворца культуры им. Первой пятилетки. Но название как спектакля, так и вступительного монолога теперь исчезло с афиши. Тогда мне довелось увидеть этот странный спектакль без названия, о чем напоминает сохранившаяся программка: на титульном листе — название театра, фото А. И. Райкина, слово «ПРОГРАММА»; указано место (г. Ленинград) и год (1971).