Былое и выдумки - Юлия Винер

Уехала я из Советского Союза давно, но такое ощущение легкости, свободы и комфорта я испытывала, кажется, только в первые минуты в Израиле. Да и то тогда меня тревожили разные проблемы – справлюсь ли с языком, где буду жить и на что… Теперь это ощущение легкости и свободы было даже сильнее. Теперь за спиной у меня была надежная опора, дома ждала меня обжитая квартира, в кармане немного, но достаточно денег, притом в данный момент я была совершенно одна, совершенно свободна, никаких обязанностей и забот, еду в удобном поезде к близкой подруге в Париж…

Сиденья были мягкие, широкие, и для ног достаточно места, не то что в самолете туристического класса. Так получилось, что мое место было с краю у прохода, а рядом со мной сидели двое мужчин в плащах и шляпах, среднего возраста и облика. И напротив сидели трое того же типа, итого пятеро мужиков, каждый с развернутой газетой перед глазами. Когда я села, однако, все газеты на минуту приспустились на колени, все головы повернулись ко мне, и все рты произнесли невнятное общее приветствие. Один мужчина даже встал и закинул в верхнюю сетку мою сумку, которую я держала на коленях. Какой любезный, подумала я, наверняка француз. Но он заговорил со мной по-английски, спросил, не хочу ли я пересесть на его место у окна. Я с благодарностью отказалась, представив себе, как я буду пробираться между всеми этими мужскими коленями, если понадобится в туалет.

Ощущение легкости и свободы так меня распирало, что я позволила себе заговорить с соседом. Какой национальности были все эти мужчины, я понятия не имела. Может быть, англичане – тогда заговаривать не следовало. Возможно, французы – и тем более. Но, скорее всего, голландцы – попробовать можно. Голландский язык я освоила очень слабо, ибо на мои попытки взяться за него всерьез Джон категорически заявил, что мне не нужен еще один язык малой страны, язык, на котором никто, кроме голландцев, не говорит. И что если хочу что-то изучать, то это должен быть арабский. Он был прав, конечно. Между собой мы говорили по-английски, Джон много лет прожил в Америке, вообще, многие голландцы хорошо знают языки, особенно родственный немецкий и двоюродный английский.

Короче, я обратилась к соседу и спросила, надолго ли мы остановимся в Бельгии. Судя по акценту, он таки был голландец. Ответил охотно, сказал, что ненадолго, только он выйдет да таможенники войдут. Жаль, сказала я, хотелось немного погулять. Второй раз проеду через Бельгию, а страны так и не увижу. Да, жаль, согласился он, в моей стране есть на что посмотреть. А, значит, фламандец. Постепенно к разговору подключились остальные, все по-английски, каждый со своим акцентом. Там был один немец и один француз, остальные, кроме моего соседа, голландцы. Я их всех определила по акцентам, а они моего явно определить не могли. У меня акцент на английском сложный, с отзвуками русского, голландского (от Джона) и иврита. Видела, что им любопытно, но спрашивать, судя по всему, считали невежливым. А я, начав разговор, продолжать его не торопилась, говорила мало, боясь в таком интернациональном обществе ляпнуть что-нибудь несообразное.

Француз, узнав, что в Париже я уже бывала, начал расхваливать свою страну, уверяя меня, что Париж – это не настоящая Франция. Ну, насчет столиц это обычный разговор, то же и про Нью-Йорк с Америкой говорят, и про Токио с Японией, и уж конечно про Москву с Россией. Даже про наш Иерусалим так говорят, и это правда. Немец тоже что-то сказанул, его я не поняла, однако мило ему улыбнулась. Короче, в нашем отсеке началось оживленное общение, говорили уже между собой, вмешался даже кто-то из соседнего отсека. Газеты моих соседей лежали у них на коленях. Я их всех слушала и думала с умилением – какие все-таки эти европейцы славные, дружелюбные люди. И вовсе они не замкнутые, не холодные, не высокомерные, просто цивилизованные. И поболтать любят не хуже моих израильтян, надо только подтолкнуть их, запустить говорильню в ход. И я довольна была, что мне это удалось. Настроение мое все повышалось, хотя казалось, куда уж лучше.

По радио что-то сказали, сосед объяснил мне, что въезжаем в Бельгию. Он встал, снял сверху свой портфель, вежливо попрощался со всеми и пошел к выходу. Все зашевелились, начали копаться в портфелях и внутренних карманах пиджаков, я тоже вытащила свой билет. Интересно, думаю, как они делают досмотр? Неужели роются в сумках и чемоданах? Вряд ли. Скорее всего, просто спрашивают и принимают на веру. Тут ведь все на доверии. Может, там и сям что-нибудь проверят для порядка – мне даже хотелось, чтобы открыли мою сумку, пусть убедятся, какая я добродетельная и законопослушная.

В вагон вошли двое полицейских и отправились по рядам – один по правому, другой по левому. Никаких вещей они не проверяли, а брали у пассажиров какой-то документ… явно не билет… открывали его… всматривались в лица…

У меня похолодели руки.

Они проверяли… да, я видела это ясно… они проверяли паспорта!

Но как же так?! Тут ведь паспорта не нужны?

И что мне теперь делать?

– Это бельгийцы? – спросила я у соседа напротив.

– Да нет, Бельгию мы уже почти проскочили, – улыбнулся мне сосед. – Это уже французы.

Я даже не заметила короткой бельгийской остановки.

Что делать? Встать и уйти в туалет, пересидеть там? Поздно. Только что кто-то позади меня привстал, и полицейский, проверявший наш ряд, коротко приказал:

– Попрошу не вставать! Еще две минуты.

Упасть в обморок? Я была близка к нему, но это только затянет процедуру. Не дай бог, еще в больницу отправят! Скорее, конечно, приведут в чувство на месте, а паспорт все-таки спросят.

Эх, черт, поздно сообразила! Можно было залезть под скамью, там порядочное пустое место, а за ногами не видно. Доброжелательные соседи наверняка не выдали бы! Но поздно, поздно, полицейский был уже в двух шагах от меня.

И вот он прямо передо мной.

– Votre passeport, madame, s’il vous plaît!

– У меня нет с собой паспорта, – ответила я ему по-французски.

– Нет с собой? А где он?

– Я его забыла дома.

– Забыла. Хорошо. Сидите, пожалуйста, здесь и ждите меня.

– Как глупо с моей стороны… – начала было я объяснять соседям, но объяснять было некому.

Передо мной стояла сплошная завеса развернутых газет. Ни единого человеческого лица. Я глянула вбок, на соседнюю скамью. То же самое. Только из глубины вагона смотрело на меня несколько пар любопытных глаз, но и они, встретив мой взгляд, немедленно загораживались газетами или книгами. Я сидела и изнывала от стыда.

Минут через десять оба полицейских вернулись. «Следуйте за мной, – сказал мне первый, – и захватите свои вещи». Он собирается ссадить меня с поезда! Или просто сразу в тюрьму?