Былое и выдумки - Юлия Винер

И вот пришло назначение на высокий пост. При всем своем хладнокровии Дадо принял его с волнением, очень радовался и не стеснялся это показывать. Обнял жену и долго прижимал ее к себе. Она, конечно, гордилась им, радовалась его радостью, но я уже знала, и он, разумеется, знал, что она этого поста боится, и, как вскоре выяснилось, не зря. Он прижимал ее к себе и с улыбкой бормотал что-то успокоительное. Потом обнял и меня и чмокнул в щеку. Я поздравила его и оставила их вдвоем.

На следующее утро он улетал. Но вечером еще успел сводить нас в театр, на рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда». Мне понравилось чрезвычайно, я тут же купила себе пластинку. И им тоже понравилось. В машине по дороге в гостиницу мы обсуждали музыку и главного персонажа.

Я, несколько преувеличивая от восторга, сказала, что для меня это как бы параллель к «Страстям по Иоанну» Баха. Дадо сказал, что «Страстей» не слышал, но что герой оперы Христос – очень увлекательная личность. Страстная и бесстрашная. Что людей таких среди нас очень мало, что все они, как правило, безумцы, но без них жизнь была бы гораздо бесцветнее и безвкуснее. Жаль, что из него сделали бога, сказал Дадо, как человек он куда интереснее. Я была полностью с ним согласна, и слова его не показались мне чем-то необычным. Это потом, в Израиле, я поняла, насколько они для этой страны необычные. Мне не раз доводилось встречать правоверных евреев, совсем не фанатиков, которые чуть не до истерики боялись самого имени Иисуса Христа. Я вспоминала реакцию Дадо и каждый раз думала, какой это был разумный, непредубежденный и цивилизованный человек.

Да, был. Его давно уже нет. И ушел он из жизни рано, незаслуженно оплеванный.

Жена Дадо недаром боялась его высокого и ответственного поста. Через два года началась война Судного дня. Началась тяжело и неудачно, со многими потерями и поражениями. Сразу и на севере, и на юге. Не мое дело анализировать подготовку к войне и ее ведение, но факт, что она почему-то оказалась неожиданностью для главных наших вождей, в то время как вся страна жила в ожидании ее со дня на день. Дадо предлагал заранее объявить всеобщую мобилизацию резервистов, но сделали это, только когда война уже началась. Закончилась она вроде бы нашей победой, но как-то не совсем. Очень дорого обошлась нам эта нетвердая победа.

И тут на Дадо навешали всех собак. На него нагрузили ответственность за все неудачи, поражения и потери в этой войне. Все, кто только мог, дружно скинули на него свои промахи и ошибки – и правительство, и глава его Голда Меир, и военный министр Моше Даян. Государственная комиссия (назначенная тем же правительством, чью деятельность должна была расследовать) заседала долго, свидетельств и фактов нарыла много, а заключения ее, если выразить их простыми словами, выглядели так: разведка наша недосмотрела, Голда и Даян недосообразили, а основная вина и ответственность лежат на начальнике Генштаба Давиде Эльазаре. И убрать его с занимаемого поста!

Правда, народное возмущение против правительственных оплошностей было так велико, что вскоре Голда вместе со своим правительством ушла в отставку. Но Дадо это не утешало. Его имя по-прежнему было замарано. Он впал в тяжелую депрессию и спустя два года, в возрасте едва полвека, умер от разрыва сердца.

И страна так до сих пор и не позаботилась снять пятно с его имени. А ведь все, кто жил в те времена, знают, что это был подлинный национальный герой.

По Европе без паспорта

Было это где-то в середине или ближе к концу восьмидесятых. Во всяком случае, Евросоюз еще не склеился, но зачатки его уже были, некоторые главные страны уже объединились по тем или иным параметрам. Писали и говорили об этом много, я следила за событиями не слишком внимательно, но было ощущение, что западная Европа – это уже более или менее единое пространство. Мы с мужем-голландцем, прибыв из Хайфы на пароходе в Италию, проехали на машине Италию – Швейцарию-Францию – Бельгию и добрались до Амстердама, и практически нигде на границах у нас не требовали документов. Глянут мельком в лицо – и машут рукой нетерпеливо, езжай, мол, не задерживай.

В Голландии у Джона были дела, а у меня никаких, я путешествовала ради путешествия. Кажется, впервые в жизни я ездила так удобно, бестревожно, с человеком, который хотел доставить мне удовольствие, без дел и без заботы (почти) о деньгах. В Амстердаме я бывала уже не раз, но всегда по делу. Бывала также и в Гааге, где находится музей старых голландцев, нежно мной любимый за небольшой размер, за обозримость и за гениальный автопортрет Ван Рейна в старости. Съездила туда, полюбовалась еще раз. Но это поездка всего на один день. Сходила в замечательный, единственный, наверное, в мире обувной магазин для страдальцев вроде меня, обладателей длинных и узких стоп. Купила там дорогие-предорогие, узкие-преузкие спортивные туфли на натуральном каучуке, которые ношу каждую зиму до сих пор (два с лишним десятка лет!). А дальше мне делать было нечего, и я решила, пока Джон занят, съездить к друзьям в Париж.

Никаких проблем, есть прямой поезд. Узнала расписание, заказала по телефону билет, сложила в сумку кое-какие манатки – и вперед. Подсаживая меня на подножку вагона, Джон спросил:

– Ничего не забыла? Деньги, паспорт, билет, записная книжка? Плащ, свитер, зонтик?

– Все при мне, – весело ответила я, не желая вдаваться в подробности, хотя паспорт и зонтик не взяла. Зонтик, потому что не люблю с ним ходить, а паспорт за ненадобностью. – Увидимся через неделю!

Уехала я из Советского Союза давно, но такое ощущение легкости, свободы и комфорта я испытывала, кажется, только в первые минуты в Израиле. Да и то тогда меня тревожили разные проблемы – справлюсь ли с языком, где буду жить и на что… Теперь это ощущение легкости и свободы было даже сильнее. Теперь за спиной у меня была надежная опора, дома ждала меня обжитая квартира, в кармане немного, но достаточно денег, притом в данный момент я была совершенно одна, совершенно свободна, никаких обязанностей и забот, еду в удобном поезде к близкой подруге в Париж…

Сиденья были мягкие, широкие, и для ног достаточно места, не то что в самолете туристического класса. Так получилось, что мое место было с краю у прохода, а рядом со мной сидели двое мужчин в плащах и шляпах, среднего возраста и облика. И напротив сидели трое того же типа, итого пятеро мужиков, каждый с развернутой газетой перед глазами. Когда я села, однако, все газеты на минуту приспустились на колени, все головы повернулись ко мне, и все рты произнесли невнятное общее приветствие. Один мужчина даже встал и закинул в верхнюю сетку мою сумку, которую я держала на коленях. Какой любезный, подумала я, наверняка француз. Но он заговорил со мной по-английски, спросил, не хочу ли я пересесть на его место у окна. Я с благодарностью отказалась, представив себе, как я буду пробираться между всеми этими мужскими коленями, если понадобится в туалет.