Глубокоуважаемый микроб (сборник) - Кир Булычев

Болото, известное всем грибникам, окружало истоки ручья Комсомольского, который, зародившись в тростниках, питаемый ключами, протекал с километр по густой чащобе и давал жизнь затем самому озеру Копенгаген. Надо сказать, что Удалов, как и Михаил Стендаль, не надеялся, что пришельцы из Москвы навсегда сгинут в зыбучих глубинах болота – не было там таких глубин. Главное было оттянуть время, дать возможность Стендалю предупредить своих на озере, эвакуировать кого успеется.

Так что Удалов с каждым шагом сбивался все левее, и, по его расчетам, они уже были близки к цели.

Под ногами уже начало всхлипывать, почва теряла свою изначальную твердость, и это смутило чуткого Салисова, который спросил:

– А правильно идем, а?

– Видишь, мокрее стало, – откликнулся Удалов. – Значит, приближаемся к водному резервуару.

– Не завязнуть бы в этом резервуаре! – передразнил Удалова Собачко.

– Не завязнете, – серьезно ответил Удалов. – Вы же мягкий.

Нельзя сказать, что Собачко воспринял слова Удалова как комплимент, но выругался он сдержанно, без истерики – приходилось смотреть под ноги, чтобы не провалиться между кочек.

Теперь надо было уже подумывать об отступлении, ведь кладоискатели добровольно не сдадутся. Но для этого следовало завести их поглубже в болото.

– Я дальше не пойду, – заявил Салисов.

– И не надо, – откликнулся Удалов. – Пошли обратно.

– Помолчи! – рявкнул Собачко.

Он вышел вперед и начал продвигаться сквозь тростники, с каждым шагом поднимая фонтаны брызг.

Попискивая от страха, махонький Салисов следовал за ним, быстро промокнув до пояса. Удалов замыкал шествие, стараясь отыскивать глазами и ногами незаметные для посторонних кочки. Но все равно промок.

Чтобы не было так страшно, Собачко начал петь бодрую песню прежних эпох:

Сердце мое ты отыщешь всегда

Там, за облаками, там, за облаками,

Там, та-та-там, та-та-там!

Под этот шум и плеск Удалов затормозил.

Громкое пение Собачко удалялось к непроходимому центру болота. Салисов пытался подтягивать, но голос его срывался на хриплый визг. Удалова тянуло за язык крикнуть кладоискателям, что им не повезло, так как они встретили на своем пути современного Ивана Сусанина в лице Корнелия Ивановича. Конечно, приятно кинуть врагам в лицо описание их ужасного будущего, но опасно, что в таком случае они кинутся к Удалову, догонят его и побьют. Не оставалось ничего иного, как незаметно отстать от кладоискателей и тропкой вдоль Комсомольского ручья, порой проваливаясь в грязь, побежать в сторону озера Копенгаген.

Вскоре Удалова догнали возмущенные крики заведенных им в трясину неприятелей, но он взял себя в руки, не поворачивал назад, не давая жалости овладеть собою.

Пробежав с полкилометра, Удалов услышал встречное хлюпанье по грязи и увидел, что сквозь кусты и камыши пробивается к нему Михаил Стендаль в сопровождении молодой девушки в скромном синем сарафане и платочке.

– Ну и что? – крикнул запыхавшийся Стендаль.

– Поляки заплутались в глубоких снегах, – с облегчением ответил Удалов, который устал от своего приключения. – Можете брать их голыми руками, товарищ Минин-Пожарский.

– А если без шуток? – спросила молодая девушка.

Она была привлекательна собой, хоть и бледна в прозелень, глаза у нее были завлекательного болотного цвета, губы полные и светло-розовые.

– Где они?

В ответ издалека донесся крик о помощи.

– Ясно, – отсекла девушка возможные пояснения. – Пока они выбираются из Куриной лужи, ими займется дедушка Водограй, я уже попросила.

– Вот и ладушки, – заметил Удалов. – Надеюсь, он их не утопит?

– Гарантирую, что к темноте они снова будут на шоссе, – сказала девушка.

– Какая ты у меня умница! – восторженно произнес Стендаль, глядя на девушку нежным взором.

– А как на озере? – спросил Удалов. – Меры приняты?

– Тетя все сделает, – ответила девушка. – Наша задача – не пропустить их на Копенгаген с этой стороны.

– Я бы к вам зашел погреться, – сказал Удалов.

– Правильно, – сказал Стендаль. – Не дай бог, простудишься.

Они поспешили к озеру, полагая, что им удалось отвлечь кладоискателей от цели. Они весело разговаривали и даже смеялись, представляя, как их противники возятся в жидкой грязи, марая импортные кожаные куртки.

Но на самом деле никаких оснований для радости у них не было – никогда нельзя недооценивать противника.

Читатели историй о Великом Гусляре привыкли к их оптимизму, к тому, что пришельцы, как правило, оказываются доброжелательными или, по крайней мере, миролюбивыми созданиями, изобретения идут на благо человечеству, негодяи раскаиваются и перевоспитываются или послушно уходят со сцены.

К сожалению, в реальной жизни такое случается все реже и реже.

В том числе и в Великом Гусляре.

История, которую я рассказываю, начавшаяся на тревожной ноте, закончится, предупреждаю, на ноте грустной. Так что не желающие встречаться с горькой правдой жизни прекратите, пожалуйста, чтение. Возьмите в руки «Тома Сойера» или «Дэвида Копперфилда».

Молодая женщина, которую Стендаль называл Машенькой, а Удалов – Марией, вывела друзей не к самому озеру, а, миновав его, к непроходимой чаще леса, где в зеленых ветвях открылся туннель, приведший их к заросшим листвой и опутанным корнями развалинам погибшего еще в революцию имения помещика Гуля.

Раздвинув ветви малины, Мария толкнула деревянную дверцу, и та послушно, хоть и со скрипом, отворилась. В низком кое-как освещенном помещении – некогда винном погребе имения Гуля – стоял большой бак, наполовину налитый водой.

Пришедшие первым делом кинулись к этому баку и заглянули внутрь.

Михаил Стендаль шевелил губами и загибал пальцы, Удалов улыбался. Послышались шаги. В погребе появилась женщина средних лет, похожая на Марию. Она несла ведро.

– Вроде все, – сказала она Марии, а потом поздоровалась с Удаловым и вылила ведро в бак.

– Поосторожнее, тетя Поля, – сказала Мария.

Она подошла поближе к баку и склонилась над ним, помешивая в нем пальцем. Удалов последовал ее примеру.

– Агу! – произнес он. – Агусеньки!

В баке плавали друг за дружкой, взволнованные необычной обстановкой, шустрые головастики крупного размера.

– Осторожнее, – предупредила молодая женщина. – Для них это большая душевная травма.

– Это так, – согласился вошедший в погреб известный в Европе ветеринар-ихтиолог, член Ганноверской академии болезней рыб и лягушек Иван Шлотфельдт. – Я тут привез витамины для малышей.

Пока женщины вместе с ихтиологом занимались подготовкой к уколам, Стендаль метался по погребу, заламывая руки и взывая к небу.

– Что делать? – кричал он. – Куда эвакуироваться?

Женщина, которую называли тетей Полей, заметила:

– Не иначе как у них есть осведомитель в нашей среде.

– Наверняка, и не один! – воскликнул Удалов. Он разулся и сушил сапоги над железной печкой-буржуйкой, стоявшей рядом с баком. – Я никогда не доверял женским коллективам. В них всегда найдутся сладострастные или корыстные особы.

– Ну, ты, Корнелий, поосторожнее, – оборвала его тетя Поля. – Дурные люди и в Гусляре водятся.

Корнелий не ответил. Он глядел, как ветеринар Иван Андреевич вытащил из воды головастика. Тот был размером с пол-литровую бутылку, снабжен зеленым хвостиком, и в облике его была одна необычная черта – совершенно человеческие ручки и девичья, хоть еще и не до конца оформившаяся головка с короткими черными волосами. То есть, судя по всему, ветеринар держал в руке маленькую русалочку, которая еще жила под водой и не сбросила хвоста.

– Боже мой, осторожнее, Иван Андреевич! – воскликнул Стендаль.

– Ох уж эти мне молодые папаши! – в сердцах ответил ихтиолог. – Вы, наверное, не представляете, сколько русалочек я перехватал в жизни.

– Наверное, чаще взрослых, – сказал уже частично обсохший Удалов, за что был награжден негодующим взглядом Маши, которая тоже подошла к ветеринару и любовалась маленьким земноводным созданием.

Удалов заглянул в бак. Там кружилось десятка три русалочек. Посторонний взгляд наверняка спутал бы их с крупными головастиками, что, впрочем, и помогает русалкам выжить в наших отдаленных речках и озерах, иначе браконьеры давно бы их истребили.

Иван Андреевич делал русалочкам витаминные уколы, а Удалов дивился тому, как они похожи. Впрочем, что в этом удивительного, ведь они все вылупились из икринок, снесенных чудесной девушкой Машей.

За десять месяцев до описываемых событий редактор газеты «Гуслярское знамя» Малюжкин вызвал с утра Михаила Стендаля в свой кабинет, обшитый фанерными панелями под дуб.

– Тираж падает, – сказал Малюжкин. – Накладные расходы растут. Мы на краю краха.

Малюжкин являл собой внушительное зрелище – большую, благородных линий голову украшала буйная седая шевелюра, взгляд был пронзительный, орлиный. Однако редактор не любил вставать из-за стола – приходил в газету раньше всех, садился за стол и сидел до тех пор, пока все не разойдутся. Малюжкин стеснялся своего малого роста и коротких ног.