Избранное - Ник Хоакин

— Ах вот как, признаете? Моя жена решает бросить меня, лишить сына, а вы это одобряете?

— Но ведь уже сколько времени прошло с тех пор, как она ушла из-под твоей крыши? Ты протестовал? Нет. А почему нет? Потому что чувствовал себя виноватым. Потому что знал, что она права.

— Так вот в какую веру она вас обратила, вас, старого соглашателя…

— Па, ради бога! — воскликнул Андре, схватив отца за руку. — Это же день рождения дедушки!

Алекс вырвал руку и повернулся к Чеденг, которая все еще стояла, не глядя на него.

— Чеденг, я долго терпел это. Теперь я категорически возражаю против такого поведения и даю тебе двадцать четыре часа, чтобы вернуться в мой дом. И пусть все будут свидетелями: я требую, чтобы эта женщина вновь приступила к своим супружеским обязанностям.

Она молчала.

Андре встал, подошел к отцу и положил руки ему на плечи.

— Па, давайте вы, мама и я поднимемся наверх и обсудим все между собой, втроем.

Алекс оттолкнул сына и шагнул к жене — теперь он стоял позади кресла своего отца.

— Мы все выясним здесь и сейчас. Предупреждаю тебя, Чеденг: если ты попытаешься покинуть страну, я ведь могу и остановить тебя. Твоя контора — это мои деньги. Юридически мы не разведены, ты все еще моя жена и подчиняешься мне. Андре несовершеннолетний и тоже подчиняется мне. Любые бумаги, которые ты заставила меня подписать, я могу опротестовать. И если ты…

Тут он неожиданно отлетел в сторону, потому что дон Андонг резко оттолкнул кресло и встал спиной к столу, лицом к лицу с сыном.

— Чеденг, поди сюда, — сказал старик, отодвигая кресло, чтобы дать ей пройти. — И ты, Андре, стань здесь, рядом со мной.

Когда они подошли к нему, он обнял сноху левой рукой, внука — правой. Так они стояли все трое, глядя на Алекса.

Старец улыбнулся:

— Когда ты, говоришь, уезжаешь, Чеденг? В среду? Тогда позволь мне заверить тебя, что ты и Андре можете спокойно лететь в среду или когда вам заблагорассудится. Пусть тебя не пугают угрозы моего сына. Он ничего не сможет сделать, я обещаю. У меня еще есть кое-какая власть, и я сумею остановить его даже раньше, чем он попробует помешать вам. А теперь мы выпьем за это — в добрый путь!

— Минутку! — воскликнул Алекс и, шагнув вперед, стал напротив сына. — Андре, ты действительно хочешь уехать вместе с матерью?

— Отец, ну пожалуйста! Дедушка же только…

— И ты слушаешь своего деда?

— Но я люблю его. И маму.

— А если я докажу тебе, что твоя мать и твой дед — оба мошенники?

Остальные трое — Почоло, Моника и Джек — вскочили на ноги и бросились к Алексу.

— Спокойно, Алекс, старина, — сказал Почоло.

— Кончай это, — попросил Джек.

— Ты совсем сошел с ума, Алекс? — вскричала Моника.

— А вы, черт вас побери, не лезьте не в свое дело! — крикнул Алекс. — Андре, ты слышал, что я сказал? Твой дед — мошенник, и твоя мать — тоже. Помнишь чудо в пещере — дождь из розовых лепестков? Так вот это жульничество, и оба они знали, что это жульничество, но тем не менее они…

— Простите, па, — сказал Андре, еще теснее прижимаясь к деду, — но я думаю, вы со злости возводите на них напраслину.

— Ты не веришь, что чудо было жульничеством?

— Я не знаю, да мне и все равно. Моя вера не сводится к чудесам. Я только знаю, что дедушка и мама не способны на такой подлог.

— Этого я не говорил. Я сказал, что им было известно о жульничестве и они не разоблачили его, позволили дурачить людей. Разве от этого они меньше жулики, чем те, кто устроил этот обман?

— Отец, это просто ваше…

— Нет! Почему бы тебе не спросить твою мать?

— Я не настолько глуп!

— Или ты боишься?

— Боюсь?

— Боишься того, что может всплыть. Но ведь это так легко, мальчик. Задай ей простой вопрос: правда это или нет?

— Хватит, па. Я и так запутался. Мама, прости меня, пожалуйста, но ты…

— Не спрашивай свою мать, — сказал вдруг дон Андонг, высвобождая из объятий сноху и внука. — Она ни в чем не виновата. Она только делала то, о чем я ее просил.

Юноша уставился на него:

— Так мошенничество было?

— Да. Но ни твоя мать, ни я — мы не имеем к этому никакого отношения.

— Да, не имеете! — возликовал Алекс. — Но ведь вы и не сделали ничего, чтобы положить ему конец!

— Это ложь, — сказал старец. — Я прекратил это, как только узнал, в чем дело.

— Но вы не выступили с разоблачением, ни тогда, ни позже. Значит, вы все еще дурачите людей, которые и сейчас верят, что жульничество было чудом. Андре, в прежние времена, до обращения, твой дед не колеблясь разоблачил бы мошенничество. Потому что тогда он верил, что народ нельзя обманывать ни при каких обстоятельствах. Но теперь, кажется, он стал менее честен. Раз это жульничество с дождем из розовых лепестков укрепляло веру, значит, разоблачать его нельзя. Цель оправдывает средства.

— Андре, — сказал дон Андонг, — я признаю, что не нашел в себе сил разоблачать то, что требовало разоблачения. Кстати, Алекс, как ты узнал об этом?

— Кто-то прислал мне анонимное письмо, я и проверил.

— Понятно. Что ж, Андре, говорят, понять — значит простить. Так что позволь мне объяснить тебе, что произошло. Там в деревне есть начальная школа, и, когда пещера стала местом паломничества, я решил помочь этой школе частными пожертвованиями в честь Эрманы. Твоя мать присоединилась ко мне, но мы не распространялись об этом. Раз в месяц мы заезжали туда — я с некоторой суммой денег и школьными принадлежностями, она — с продуктами и одеждой для детей. Директриса там некая миссис Крус, особа весьма разумная и заслуживающая доверия. И вот в конце ноября прошлого года, когда мы, как обычно, встретились в деревенской часовне, она показала нам нечто весьма любопытное, что сама обнаружила утром того же дня: большую корзину розовых лепестков, спрятанную под алтарем. Поскольку как раз в то время происходили все эти чудеса, я сразу же почуял, что корзина здесь не случайно. Посоветовался с церковными властями. Они об этом ничего не знали, и мы сошлись на том, что отцу Грегги Вираю придется прекратить богослужения в пещере. Вот почему в декабре отца Вирая перевели, а пещеру закрыли, хотя до сего дня я не верю, чтобы отец Вирай был замешан в мошенничестве — если оно там вообще было, — и до сего дня не знаю, как это делалось. Но поскольку в его ведении были и пещера и часовня, он нес ответственность и должен был уйти. И службы тоже пришлось прекратить. Да, ужасно, что их использовали для такого обмана. Но я положил этому конец. Ты можешь спросить: почему не было проведено расследование, чтобы разоблачить мошенничество? Но ведь это ударило бы по невинным людям — всем, кто верил в чудо. Я просто не мог допустить скандала. И твоя мать тоже согласилась со мной. Если сокрытие жульничества превращает нас в мошенников, как выразился твой отец, то по меньшей мере наши намерения были чисты.

— И вся дорога в ад вымощена такими намерениями! — захохотал Алекс.

— Уж тебе-то это известно лучше, чем кому-нибудь другому.

— А я и не отрицаю, что достаточно хорошо знаю эту дорогу, — сказал он. — Но каково Андре увидеть на ней мамочку и дедушку!

— Я никогда не выдавала себя за святую, — сказала Чеденг, — и если я…

— Замолчите! — неожиданно воскликнул Андре. — Не будете ли вы все так любезны замолчать!

Воцарилась тишина. Потом заговорил дон Андонг:

— Андре, мальчик мой, мы все уважаем твои…

— Ну а я вас не уважаю! Отныне — нет! Так что замолчите! Вы все просто лжецы!

— Послушай, дурачок, — начала Чеденг, — если ты думаешь, что разбиваешь мне сердце, изображая обманутую невинность…

— Помолчи, Мерседес, — остановил ее дон Андонг. — Андре, поди сюда!

— Нет! — воскликнул юноша. — С меня хватит вашей лжи!

— Андре, я никогда не лгал тебе, — сказал его дед.

— О нет, вы лгали! Вы называли ту пещеру святой! И продолжали так называть ее, хотя знали, что это чушь! Неужели вы не видите, сколь себялюбивы, сколь безнравственны вы были, потому что не пускали туда других, потому что утверждали, будто она — для божьего дела, а в действительности использовали ее только для того, чтобы дурачить публику? Ну так вот — теперь надо все исправить. Пещера должна принадлежать людям, которым был запрещен доступ в нее. И я об этом позабочусь. Я намерен открыть пещеру, сегодня же. Я поведу демонстрацию к ней.

— Андре, ты сошел с ума! — воскликнул старец. — Я запрещаю тебе покидать этот дом!

— Попробуйте остановить меня!

— Ради бога, Андре, это же мой день рождения, ты хоть немного подумай обо мне! Поди сюда!

— Нет! Нет! Идите вы к черту! — И юноша выбежал из зала.

— Все будет хорошо, — сказал Почоло, — все будет хорошо. Я поговорю с ним. — Он выскочил вслед за Андре.