Избранное - Ник Хоакин

На лестнице появилась служанка:

— Сеньора Моника, бренди кончилось.

— Подожди здесь, Джек, — сказала Моника, сунув пальцы в вырез блузки. — Я вернусь.

И она заторопилась прочь, позвякивая ключами.

Джек постоял неподвижно, потом сел у телефона и набрал номер отеля. Назвав себя, он спросил:

— Не могли бы вы дать мне информацию? Насчет этого официанта, который уволился, Томаса Милана. Вы не знаете, был ли он рекомендован отелю и кем? Это очень важно.

Портье попросил его подождать — он должен заглянуть в книги. Затем, снова-взяв трубку, подтвердил, что мистер Милан был рекомендован, и очень важным лицом.

— Кем? — спросил Джек, чувствуя, как у него снова оборвалось сердце. Теперь придется смотреть фактам в лицо, это раньше он отказывался принимать очевидное. На этот раз, если опять…

— Простите, я не слушал. Кто, вы говорите, рекомендовал мистера Милана?

— Сенатор Алехандро Мансано, — был ответ.

Когда Моника вернулась, Джек еще сидел у телефона.

— Пересядь, я позвоню в твой отель.

— Я уже звонил, — сказал он.

— И что выяснил?

— Ничего. Томас Бык поступил к ним по рекомендации другого отеля, который с тех пор прогорел.

— Ну не будь таким мрачным, у меня еще будут идеи. Разве я плохой доктор Ватсон? Кстати, вот одна ниточка… Джек, почему ты на меня так смотришь?

— Элементарно просто, доктор. Я принял три пива и ничего не ел.

— Сейчас сюда доставят еще пива и еду! Или нет, мы сами спустимся. Но теперь там спокойнее. Толпа поредела, боятся тайфуна, который вот-вот грянет, — так, во всяком случае, предупреждают средства массовой информации. Поэтому сделай приличное лицо, дорогой, и положи руку мне на талию. Мы продемонстрировали уход, теперь изобразим выход.

За окнами дико выл черный ветер августа.

К трем часам большой зал опустел, только у главного стола еще пировали. Два длинных ряда столов, стоявших напротив, являли собой зрелище, которое может только в кошмаре привидеться судомойке. Дальние родственники из провинции, слишком застенчивые, чтобы подойти ближе, сидели там и сям или стояли вдоль стен. Буфет лежал в руинах, единственный уцелевший официант обслуживал бар. Люстры слегка покачивались и сияли ярче, потому что снаружи потемнело. Было слышно, как ветер несся с предписанной ему скоростью девяносто миль в час, сотрясая крышу, стены, деревья и землю. Закрытые и запертые на засовы окна во всю стену дребезжали стеклом и металлом, словно передавая внутрь каденции тайфуна.

Дождя пока не было.

За главным столом сидели в ряд семь человек. В центре дон Андонг в новой тагальской рубашке, между сыном и внуком. Слева от Андре разместились Чеденг и Почоло Гатмэйтан в зеленой рубахе навыпуск. Чеденг в бежевом брючном костюме неспешно потягивала вино, невольно хмурясь всякий раз, когда ее жемчуга со стуком задевали за край бокала. Моника сияла золотым и зеленым.

Они скорее закусывали, нежели обедали, хотя на столе было представлено все богатырское меню праздника, и из каждого блюда, словно указка для любителей покушать, торчала огромная вилка или ложка. Только именинный торт был истреблен почти полностью, оставался лишь последний кусок с четырьмя покосившимися свечами, переживший нашествие. Празднеству не суждено было закончиться ночным апофеозом. Над городом были подняты сигналы тайфуна, банкет пришлось отменить. И семеро за столом, лениво жуя, потягивая напитки и переговариваясь вполголоса, испытывали глубокое облегчение. Все были слегка пьяны. Разоренный и почти пустой зал, простиравшийся перед ними, говорил: торжество кончилось.

Разговор вернулся к кошмарной ночи, выпавшей Джеку накануне («Три кошмарные ночи подряд», — усмехнулась Моника), о которой он поведал с большими подробностями, но промолчал о белой машине.

— Алекс, — сказал он, — когда я первый раз встретил эту девушку, она сообщила, что знает тебя.

— Ах вот как? Очень может быть. Весь мир — мой кабинет. Бедняжка. Полицейские знают, кто убил ее или приказал убить. Заправилы уголовного бизнеса. Но кто донес на нее — вот в чем вопрос.

— У меня двое на подозрении, — сказал Джек. — Один — парень по имени Исагани Сеговия.

— Так это же приятель отца Грегги Вирая, — вставил Андре. — Мы его знаем.

— Да, он был с нами в пещере, — добавил дон Андонг.

— А теперь он с язычниками, — сказал Почоло. — А кто твой второй подозреваемый, Джек?

— Некий молодой человек по имени Томас Милан, официант в моем отеле.

— Томас Милан? — переспросил Алекс. — Имя вроде бы знакомо… И я знаю почему — потому что ты упомянул Сеговию. Томас Милан и Исагани Сеговия были в одной молодежной группе — «Кабатаанг Каюманги»[123]. Мне пришлось как-то вносить за них залог, когда их арестовали во время демонстрации у американской табачной фирмы. Это я устроил его на место официанта в твоем отеле, Джек.

— О Джек Энсон, а ты хитер! — воскликнула Моника. — Почему ты не сказал мне, что этого Томаса Милана рекомендовал…

— А почему ты держишь его на подозрении? — спросил Алекс.

— Он и эта девушка, Иветта, вместе работали в одном притоне, — ответил Джек, — и он же, кажется, был связан с этим типом, Сеговией.

— Томми и Гани оба отошли от молодежного активизма, — сказал Алекс, — так что я не знаю, что у них сейчас на уме.

— Как раз сейчас, — сказал Джек, — они уже за пределами города, причем оба покинули его чрезвычайно поспешно сегодня утром. И я почему-то связываю это с убийством Иветты прошлой ночью.

— Почоло, — сказал дон Андонг, — разыщи семью этой девушки. Хочу сделать пожертвование.

— Уже разыскали, дон Андонг. У нее только сумасшедшая мать. Я хороню ее за свой счет.

— Столько шума из-за уличной девки, — хмыкнула Моника.

— Но, дорогая, она же умерла, пытаясь помочь Джеку, — возразил дон Андонг. — Если она и не жила по-христиански, умерла-то она по-христиански. Почоло, напомни — я выпишу чек.

Андре, сделай мне еще виски с содовой… Чеденг, дитя мое, почему ты молчишь?

— С днем рождения, папа! — сказала она, поднимая бокал.

— Спасибо, дитя мое. Так вчера ты танцевала с Алексом?

— О нет, папа. С Джеком Энсоном. С Алексом мы занимались куда более серьезным делом.

— Услышать это — самый приятный подарок на мой день рождения. А, Андре, спасибо, мальчик. Сейчас мы с тобой выпьем за твоих маму и папу и за то, что они делали вчера вечером. До дна, мальчик. В чем дело?

— Я думаю, — сказал Андре, — мама хочет что-то сказать.

— Нет, Андре, говори ты.

— Но, мамочка, это же ты должна сделать.

— О чем это вы? — спросил Алекс, склоняясь к своему семейству.

— Подними бокал, Алекс, дорогой, — улыбнулась Чеденг, — и пожелай нам счастливого пути.

— О чем ты?

— О том, Алекс, что я получила американские визы, и на следующей неделе мы с Андре улетаем.

— Но ведь вчера…

— Что вчера? И вообще, зачем об этом так громко, при людях? О’кей, я переспала с тобой вчера — ну и что? Послушайте, люди, Алекс столь высокого мнения о своих мужских достоинствах, что не может поверить, как это я, переспав с ним, все-таки не решила вернуться к нему очарованной и обожающей женой.

— Я ведь понял так, что…

— Значит, неправильно понял, Алекс. Во всяком случае, все уже устроено. У нас с Андре билеты, и мы улетаем в следующую среду. Хоть кто-нибудь произнесет тост за наш отъезд?

Над столом нависло молчание.

— Это что же такое? — воскликнула Чеденг, поднимаясь на ноги. — Вы все на его стороне?

— Сядь, дитя мое, — сказал дон Андонг. — Ты не думаешь, что надо было посоветоваться с нами, прежде чем заказывать билеты?

— Но, папа, ведь вы же знали — я только ждала виз. Разве вы или хоть кто-нибудь возражал?

— Я возражаю сейчас! — воскликнул Алекс, тоже поднимаясь на ноги. — Ты не имеешь права отнимать у меня сына. Андре, и ты согласился на все это?

— Но, отец, не могу же я отпустить ее одну!

— А меня оставить одного можно, так получается?

— Алекс, дорогой, люди же смотрят, — пробормотала Моника.

— Пусть смотрят! Чеденг, если ты думаешь…

— Перестань кричать, сынок, и сядь, — потребовал дон Андонг. — Пожалуйста!

— А вы на ее стороне или на моей? — огрызнулся Алекс, так и оставшись стоять.

— Послушай, сынок, я могу только сожалеть о том, что Чеденг решила эмигрировать, но я признаю ее право на такое решение.

— Ах вот как, признаете? Моя жена решает бросить меня, лишить сына, а вы это одобряете?

— Но ведь уже сколько времени прошло с тех пор, как она ушла из-под твоей крыши? Ты протестовал? Нет. А почему нет? Потому что чувствовал себя виноватым. Потому что знал, что она права.