Страхи мудреца. Книга 1 - Ротфусс Патрик

Магистр Дал поднял широкую керамическую чашу.

— Ну, за то, чтобы суеверы не сожгли нас заживо! — сказал он.

Я невольно улыбнулся, невзирая на свое замешательство, и поднял свою деревянную кружку.

— Недурная традиция!

Мы оба выпили. Дал одобрительно крякнул.

И посмотрел на меня через стол.

— Тогда скажите, вы когда-нибудь задумывались о том, что станете делать со своей жизнью, когда покончите со здешними делами? Ну, когда получите гильдер.

— Об этом я пока что особо не задумывался, — честно признался я. — Мне кажется, до этого еще так далеко…

— При той скорости, с какой вы продвигаетесь, возможно, не так уж и далеко. Вы уже ре'лар, а ведь вам всего… сколько вам лет?

— Семнадцать, — уверенно соврал я. Я был очень чувствителен к упоминаниям о своем возрасте. Большинству студентов было уже лет по двадцать, когда они поступили в Университет, не говоря уже о том, когда они присоединились к аркануму.

— Семнадцать… — задумчиво произнес Дал. — Об этом легко забыть. Вы так уверенно держитесь…

Его взгляд слегка затуманился.

— Господь и владычица, я в семнадцать лет был в таком раздрае! Учился, пытался отыскать свое место в мире… А женщины…

Он медленно покачал головой.

— Знаете, потом станет лучше. Пройдет года три-четыре, и все понемногу устаканится.

Он приподнял свою чашку навстречу мне и отпил еще.

— Хотя у вас, похоже, все более или менее в порядке. В семнадцать лет уже ре'лар! Значительное достижение.

Я немного покраснел, не зная, что ответить.

Вернулся трактирщик, принялся расставлять по столу блюда. Дощечку с разложенными на ней ломтиками разнообразных сыров. Мисочку с поджаренными ломтиками хлеба. Мисочку с клубничным вареньем. Мисочку с черничным повидлом. Блюдечко с лущеными грецкими орехами.

Дал взял ломтик хлеба и ломтик крошащегося белого сыра.

— Вы весьма недурной симпатист, — сказал он. — Перед таким мастером, как вы, открывается немало возможностей.

Я намазал клубничным вареньем бутерброд из хлеба с сыром и сунул его в рот, чтобы оттянуть время и подумать. Что Дал имеет в виду? Он хочет, чтобы я сосредоточился на изучении симпатии? Быть может, он хочет выдвинуть меня в эл'те?

Ре'ларом меня сделал Элодин, но я знал, что это можно переменить. Магистры временами оспаривали друг у друга особенно многообещающих студентов. Мола, к примеру, была хранистом, прежде чем Арвил переманил ее в медику.

— Ну да, мне нравится заниматься симпатией, — осторожно ответил я.

— Это и так очевидно, — усмехнулся Дал. — Могу вас заверить, некоторые из ваших соучеников предпочли бы, чтобы она нравилась вам поменьше.

Он съел еще ломтик сыра и продолжал:

— При всем при том так недолго и перетрудиться. Не сказал ли Теккам: «Избыток учения портит студента»?

— Это Эртрам Мудрейший сказал, — заметил я. Книга Эртрама была одной из тех, которые магистр Лоррен выбрал для ре'ларов в этой четверти.

— Как бы то ни было, это правда, — сказал Дал. — Быть может, вам не помешает отдохнуть хотя бы одну четверть. Попутешествовать, погреться на солнышке…

Он отхлебнул еще вина.

— А то мне как-то не по себе, когда я вижу эдема руэ незагорелым.

Я не знал, что и сказать на это. Мысль о том, чтобы сделать перерыв в учебе и отдохнуть от Университета, никогда не приходила мне в голову. И потом, куда я поеду?

Трактирщик принес блюда с рыбой, исходящей паром и благоухающей лимоном и маслом. На некоторое время оба мы занялись едой. Я был рад поводу помолчать подольше. С чего бы Далу хвалить мои успехи и тут же советовать мне бросить учебу?

Через некоторое время Элкса Дал удовлетворенно вздохнул и отодвинул тарелку.

— Позвольте, я расскажу вам одну историю, — сказал он. — История эта называется «Невежественный эдема руэ».

Услышав это, я поднял глаза, медленно пережевывая рыбу, что была у меня во рту. Я очень старался ничем не выказать своих чувств.

Он приподнял бровь, как бы ожидая возражений.

Видя, что я молчу, он продолжал:

— Жил-был однажды ученый-арканист. Он знал все о симпатии, и о сигалдри, и об алхимии. В голове у него надежно хранилось десять дюжин разных имен, он владел восемью языками, и почерк его был безупречен. По правде говоря, единственное, чего ему не хватало, чтобы сделаться магистром, — это умения выбрать нужный момент, да еще любезности и общительности.

Дал отхлебнул вина.

— И вот этот человек некоторое время странствовал по свету, надеясь отыскать свое счастье. И как-то раз, по пути в Тинуэ, ему попалось озеро, которое надобно было пересечь.

Дал широко улыбнулся.

— По счастью, на берегу был лодочник из эдема руэ, который вызвался перевезти его на ту сторону. Арканист, видя, что поездка займет несколько часов, попытался завязать беседу.

«Что вы думаете о теории Теккама касательно того, что энергия является не столько свойством материи, сколько одной из изначальных субстанций?» — спросил он у лодочника.

Лодочник отвечал, что отродясь о таком не думал, да и впредь не собирается.

«Но ведь ваше образование, несомненно, включало в себя „Теофанию“ Теккама?»[2] — осведомился арканист.

«Да у меня и образования-то нету, ваша честь, — отвечал ему лодочник. — Я бы этого вашего Теккама и не признал, даже если бы он самолично явился продавать иголки моей женушке».

Арканисту сделалось любопытно. Он задал эдема руэ еще несколько вопросов, и тот признался, что понятия не имеет, кто такой Фелтеми Рейс и для чего надобен жар-винт. Арканист расспрашивал его добрый час, сначала с интересом, потом в смятении. Последней каплей стало, когда он обнаружил, что лодочник вообще не умеет ни читать, ни писать.

— Как же вы это, сударь! — ужаснулся арканист. — Ведь каждый человек обязан работать над собой, постигать новое. А человек, лишенный преимуществ образования, немногим лучше животного!

Дал ухмыльнулся.

— Ну, как вы можете догадаться, после этого разговор как-то увял. Еще около часа они плыли в напряженном молчании, но как раз когда вдали показался дальний берег, внезапно налетела буря. Утлую лодчонку начало заливать волнами, борта скрипели и стенали.

Эдема пристально взглянул на тучи и промолвил: «Минут через пять станет совсем худо, потом еще хуже, а потом расчистится. Но моя лодчонка этого не выдержит. Надоть нам с вами пуститься вплавь». И, сказавши так, лодочник снимает с себя рубаху и принимается опоясываться ею.

«Но я же не умею плавать!» — восклицает арканист.

Дал допил вино, перевернул чашку вверх дном и твердо поставил ее на стол. И молча, выжидающе уставился на меня. Лицо у него сделалось несколько самодовольное.

— История недурна, — признал я. — Только вот эдема руэ у вас разговаривает чересчур уж простецки. Тут вы перегнули.

Дал склонился передо мной в коротком насмешливом поклоне.

— Учту на будущее, — сказал он, потом поднял палец и заговорщицки взглянул на меня. — Надо сказать, что история моя предназначена не только для развлечения: в ней сокрыто зерно истины, которое способен отыскать лишь умнейший из студентов.

Он сделал загадочное лицо.

— Ведь в сказках и историях содержатся все истины на свете, знаете ли.

В тот же вечер я рассказал об этой встрече друзьям, сидя с ними за картами у Анкера.

— Да он же тебе намекал, тупица! — раздраженно сказал Манет. Нам с ним не везло нынче вечером, мы отставали уже на пять сдач. — Ты просто ничего не желаешь слушать!

— Он намекал, чтобы я на четверть забросил симпатию? — спросил я.

— Нет! — отрезал Манет. — Он тебе пытался сказать то, о чем я тебе уже два раза говорил. Если ты в этой четверти попрешься сдавать экзамены, это будет просто-таки царственная глупость.

— Чего? — спросил я. — Почему это?

Манет с подчеркнутым спокойствием положил карты на стол.

— Квоут. Ты неглупый малый, но ты решительно отказываешься слушать то, чего тебе не хочется слышать.