Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль

Страшные вести об этом достигли Кобленца примерно в одно время с новостями из Парижа. Национальный конвент на одном из первых своих заседаний провозгласил республику. Король был низложен, монархия упразднена.

Людовика XVI перевели в Тампль.[201] Теперь уже никто не скрывал, что король находится на положении узника. Ходили даже слухи, будто он должен предстать перед судом по обвинению в государственной измене. Ему вменялось в вину вторжение в страну иностранных армий.

С получением этих известий домик на Грюн-плац, снятый госпожой де Плугастель после отбытия принцев, охватило уныние. В отсутствие мужа она пригласила к себе пожить своего кузена Керкадью вместе с племянницей и Андре-Луи. Тревога, поселившаяся в доме, ощущалась тем острее, что последние пять недель здесь царила атмосфера счастья. Вскоре дошли слухи о прибытии принцев в Намюр. Граф де Плугастель приехал вместе с ними.

Госпоже де Плугастель ближайшее будущее не предвещало особых бедствий. Денег у нее имелось не много, но она захватила из Франции драгоценности, и суммы, вырученной от их продажи, должно было хватить надолго. А вот средства сеньора де Гаврийяка подошли к концу, и благородному господину впервые в жизни пришлось отяготить свой ум такой низменной материей, как добывание хлеба насущного.

Моро поспешил ему на выручку. В дни процветания своей фехтовальной академии в Париже он предусмотрительно вложил накопленные им немалые сбережения в небольшую ферму в Саксонии. В то время он уплатил за землю пятьдесят тысяч ливров и сейчас предложил снова обратить ее в столь необходимое золото.

Андре-Луи занял у госпожи де Плугастель двадцать луидоров (половину этой суммы она ему просто навязала) и отправился в Дрезден договариваться о продаже фермы. О его деятельности в последующие четыре месяца мы можем почерпнуть сведения всего из двух источников – писем к близким, оставшимся в Кобленце. Первое из них отправлено из Дрездена в конце декабря.

Дорогой крестный!

Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки. Мне предлагают за землю в Хеймтале 6000 крон, то есть около 30 000 ливров. Если вы помните, два года назад я заплатил за нее свыше 2000 луидоров, и в то время сделка представлялась мне выгодной. Насколько можно судить по нынешнему состоянию дел, я не ошибался. Предложение исходит от моего арендатора-саксонца, настоящего мошенника. Он одержим духом стяжательства, который обыкновенно и совершенно напрасно приписывают одним иудеям. Я утверждаю это с тем большим чувством, что мой здешний управляющий – еврей по имени Эфраим. Только благодаря честности этого человека я располагаю некоторыми средствами, столь необходимыми в теперешнем моем затруднительном положении. Действуя от моего имени, он регулярно взимал арендную плату и платил налоги, и в результате в моем распоряжении оказалось около шестисот крон – сумма по нынешним временам немалая. Поэтому у меня есть возможность послать Вам, дорогой крестный, чек на двести крон в банке Штоффеля в Кобленце. Эти деньги обеспечат Вам и моей дорогой Алине самое необходимое. Мой добрый Эфраим объяснил, что арендатор, в духе общего отношения немцев к французским эмигрантам, надеется нажиться на моей нужде и получить ферму за полцены. Если я не хочу, чтобы меня ограбили, нужно избавиться от арендатора и, покуда не появится достойный покупатель, фермерствовать самому. Это занятие определенно дает средства к существованию, хотя бы и скромные. Но я не ощущаю особой склонности к сельскому хозяйству. Учитывая, что положение дел во Франции неуклонно ухудшается и оставляет мало надежды на скорое возвращение в Гаврийяк, который к тому же наверняка будет конфискован, нам необходимо что-то предпринять, чтобы продержаться на плаву. Я все больше склоняюсь к мысли обратить себе на пользу умение владеть шпагой. Я уже поговорил об этом с Эфраимом, и он готов одолжить мне необходимые средства под залог хеймтальской фермы. Они позволят мне оборудовать и открыть здесь, в Дрездене, академию фехтования. Не сомневаюсь, что мои способности позволят сделать ее столь же процветающей, как и моя прежняя академия на улице Случая. Дрезден – симпатичный городок, жители славные. Когда местное общество понимает, что человек независим, он встречает здесь самый сердечный прием. Прошу Вас, дорогой крестный, обдумайте мое предложение и напишите мне. Если решите ко мне присоединиться, я сразу же возьмусь за осуществление своего замысла и начну подыскивать подходящее для всех нас жилье. Я не предлагаю Вам Перу, но по крайней мере скромный достаток и спокойную жизнь обещаю. Прилагаю также короткое письмо для Алины.

Моро также осведомляется об их здоровье и просит передать поклон госпоже де Плугастель.

Второе из сохранившихся писем принадлежит перу сеньора Гаврийяка. Оно тоже дает нам возможность составить представление о ходе событий. Письмо отправлено из Хамма в Вестфалии 4 февраля следующего года.

Дорогой крестник!

Пишу тебе спустя всего несколько часов после нашего прибытия в Хамм, где по приглашению короля Пруссии обосновались господин граф Прованский и господин граф д’Артуа. В их весьма немногочисленной свите состоит господин де Плугастель, который пожелал, чтобы к нему присоединилась супруга. Его высочество, узнав, что мы с госпожой де Плугастель держались в Кобленце вместе, необыкновенно растрогался – несомненно, движимый любовью к моему покойному брату, – а затем предложил и мне гостеприимство своего маленького двора. И вот мы все вместе приехали сюда и поселились в недорогой гостинице «Медведь», которую держат очень милые хозяева. Положение принцев крайне тягостно, а их квартиры в Хамме совершенно не подобают особам такого высокого ранга. Гостеприимство его величества короля Пруссии простирается не дальше позволения поселиться в городе. Надежды на улучшение, кажется, с каждым днем тают. И все же мужество и сила духа принцев невероятны и достойны восхищения. Они не изменили их высочествам даже в черную минуту, когда из Парижа пришло известие о чудовищном, немыслимом, святотатственном преступлении черни, предавшей короля лютой смерти. Принц издал указ, которым провозгласил королем Франции дофина и принял на себя регентство. Он с истинным благородством объявил, что его единственное стремление – отомстить за кровь брата, разбить цепи, которыми скована семья несчастного Людовика, возвести дофина на трон и восстановить во Франции освященный веками закон.

Нам, как Алина уже сообщала в своем последнем письме, по-прежнему трудно принять решение относительно будущего. Рабуйе, несмотря на грозящую ему опасность, ухитрился прислать мне 50 луидоров, припрятанных перед конфискацией. Добрая, верная душа! Еще он пишет, что ему удалось схоронить свое лучшее серебро так, что оно не попадет в руки грабителей. Я начинаю подумывать, что твой план, к которому мы в свое время отнеслись слишком легкомысленно, – единственный разумный выход из затруднительного положения. И все же, мой дорогой крестник, мне не хотелось бы становиться для тебя обузой, да я и не вправе.

Алина здорова и шлет тебе самый нежный привет. Она говорит о тебе постоянно, из чего следует, что ее мысли неотлучно с тобой и ей тебя недостает. Эта разлука занимает далеко не последнее место среди наших несчастий, но ты поступил мудро, не продав землю себе в убыток в те дни, когда мы не знали, где раздобыть средства к существованию.

Глава IX

Предложение

На третий день после получения этого письма и спустя неделю после его написания Андре-Луи неожиданно, не объявив о своем приезде, появился в Хамме. Городок в ту пору лежал под пеленой снега, рассекаемой чернильным потоком Липпе.

Этот внезапный приезд был следствием двух фраз в письме крестного – той, где говорилось о нежелании «становиться обузой», и намеком на страдание, вызванное разлукой.

Андре-Луи не стал отвечать, а явился сам, желая показать, что по крайней мере этому несчастью можно положить конец. Кроме того, он надеялся победить щепетильность крестного, не желавшего принимать помощь крестника, – щепетильность, с его точки зрения, нелепую.