Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль

– Вполне, сударыня. – Тон Андре-Луи был суров, и при желании в нем можно было расслышать укор. – Но даже если допустить, что ваши предположения верны, вы не учитываете силу характера мадемуазель де Керкадью и ее добродетель.

Графиня де Бальби поджала полные губки, но потом улыбнулась.

– Да, вы просто образцовый влюбленный. Только влюбленный может верить, что добродетель его избранницы тверже скалы. А я всего лишь женщина, но именно поэтому я знаю женщин. Я немного старше вас и почти всю жизнь провела при дворе. Поверьте моему опыту, сударь, с вашей стороны было бы неблагоразумно полагаться только на добродетель мадемуазель де Керкадью. Добродетель, в конечном счете, всего лишь идея. А идеи формируются под воздействием окружения. И придворное окружение, друг мой, губительно для идеи добродетели. Уж поверьте мне на слово. Или по крайней мере согласитесь, что ничто не губит репутацию женщины вернее, чем внимание принца. Этот титул окружен романтическим ореолом, даже если его обладатель глуп и неуклюж. В глазах женщин принцы овеяны романтикой веков, и это справедливо даже по отношению к такой малоромантической личности, как наш бедный король Людовик.

– Вы не рассказали мне ничего нового, сударыня.

– Ах, верно! – В ее глазах вновь мелькнул насмешливый блеск. – Я и забыла, что вы республиканец.

– Это не так. Я сторонник конституционной монархии.

– Здесь, в Кобленце, подобные взгляды почитают едва ли не худшим грехом. – Графиня порывисто встала. – Что ж, я сказала все, что хотела. Дальнейшее зависит от вас.

– От меня и от мадемуазель де Керкадью.

Госпожа де Бальби медленно покачала головой и положила изящную руку ему на плечо. Ее лицо вновь осветилось лукавой улыбкой.

– Ах, какой терпеливый, услужливый и послушный влюбленный! Только, друг мой, когда женщина отдает избраннику свое сердце, она дает ему и право повелевать. Если вы не сумеете воспрепятствовать поездке мадемуазель де Керкадью в Турин, что ж, тогда, право слово, вы не заслуживаете своей невесты.

Андре-Луи слушал ее, сохраняя серьезный вид.

– Не думаю, что я отличаюсь проницательностью в отношении женщин, сударыня. – По-видимому, он впервые признался в том, что его умственные способности небезграничны.

– Вам недостает опыта. Но это поправимо. – Она придвинулась ближе. Ее великолепные сияющие глаза оказывали на молодого человека тревожное, едва ли не магнетическое воздействие. – Или вы приберегаете дерзость и смелость для мужчин?

Андре-Луи смущенно рассмеялся. Графиня поразила, почти победила его посредством какого-то странного гипноза. Она вздохнула.

– Пожалуй, так оно и есть. Ну-ну. Возможно, время наставит вас лучше меня. Я буду поминать вас в своих молитвах, господин Моро.

Она протянула ему руку. Он принял ее и склонился, чтобы поцеловать, – и, по его собственному (удивительному для подобной натуры) признанию, почти ощутил, как она отозвалась на прикосновение его губ.

– Сударыня, я сознаю, что теперь я ваш должник.

– Отплатите мне своей дружбой, сударь. Будьте снисходительны к Анне де Бальби, хотя бы потому, что она думает о вас с теплотой.

Шелестя юбками, гостья прошествовала к выходу, одарила хозяина, придержавшего перед нею дверь, прощальной улыбкой и укатила. А Андре-Луи погрузился в глубокую, тревожную задумчивость.

Он знал, что суждение графини о нем справедливо. Искусный во всем прочем, Андре не был искушен в любовных интригах. Более того, он полагал, что любовь несовместима с какими-либо ухищрениями. Любовь нельзя вызвать искусственно, к ней невозможно принудить насильно. Любовь только тогда чего-то стоит, когда ее дарят по своей воле.

Прагматик до мозга костей, в любви Андре-Луи был законченным идеалистом. Как мог он допустить хозяйский тон, как мог приказывать той, которую боготворил? Он мог просить, умолять, но, если Алина пожелает ехать в Турин (а Моро хорошо понимал стремление повидать мир), на каком основании он будет уговаривать ее отказаться от этой поездки? Неужели он так мало доверяет невесте, что сомневается в ее способности противостоять искушению? Да и о каком искушении, собственно, идет речь? Андре-Луи усмехнулся, представив графа Прованского в роли воздыхателя Алины. В таком амплуа он в лучшем случае будет смешон ей.

Безоговорочное доверие к Алине принесло было Андре-Луи душевный покой, но тут его посетила иная тревога. Какую бы твердость ни проявила Алина, любовные притязания принца определенно поставят ее в унизительное, мучительное положение. Сама мысль об этом была для него невыносима. Он должен помешать ее поездке в Турин. А раз у него нет надежды добиться успеха просьбами и мольбами, которые показались бы его возлюбленной необоснованными и эгоистичными, он вынужден прибегнуть к оружию Скарамуша – интриге.

Андре-Луи отправился к крестному и встал у его постели.

– Вы опасно больны, сударь, – сообщил он ему.

Большая голова в ночном колпаке приподнялась над подушками; в глазах господина де Керкадью промелькнуло беспокойство.

– С чего ты взял, Андре?

– Так мы оба должны сказать Алине. Я только что узнал о намерении принцессы включить ее в свою свиту для поездки в Турин. Я не знаю другого способа помешать вашей племяннице, кроме как вызвать в ней тревогу за вас. Следовательно, вы должны серьезно заболеть.

Седеющие брови крестного сошлись у переносицы.

– В Турин, вот как! А ты не хочешь, чтобы она ехала.

– А вы, сударь?

Господин де Керкадью задумался. Мысль о разлуке с Алиной его огорчала. Присутствие племянницы скрашивало ему одиночество изгнания, смягчало тоску жизни среди чужих людей в этом временном пристанище. Но господин де Керкадью всегда угождал желаниям других, забывая о себе.

– Если девочка так хочет… Здешняя жизнь так скучна…

– Зато куда более безопасна, сударь. – И Андре-Луи заговорил о фривольности жизни двора, которая полна всевозможных угроз. Если бы госпожа де Плугастель тоже сопровождала Мадам, дело обстояло бы иначе. Но Алина будет совсем одна, и неопытность сделает ее уязвимой для неприятностей, поджидающих привлекательную девушку в светском обществе. И потом, какие бы радужные надежды ни питала она сейчас, в далекой Савойе все, возможно, обернется по-другому. Алина может почувствовать себя одинокой, несчастной, а рядом не будет никого из близких, чтобы прийти ей на помощь.

Господин де Керкадью сел в постели и, поразмыслив, признал правоту крестника. И потому вернувшаяся вскоре Алина застала обоих заговорщиков, ожидавших ее, во всеоружии.

Андре-Луи встретил ее в гостиной. Они не виделись с того самого момента, как не слишком тепло расстались в Шенборнлусте.

– Я так рад тебе, Алина. Господин де Керкадью совсем нездоров. Его состояние серьезно беспокоит меня. Какая удача, что ты вот-вот освободишься от своих обязанностей при Мадам! Твоему дядюшке требуется гораздо больше заботы, чем та, которой его могут окружить чужие люди или неумеха вроде меня.

На лице девушки отразился испуг. Андре-Луи понял, что причиной тому – не только страх за дядюшку, как бы ни глубока была ее нежная любовь к нему. Ее решимость держаться при виде жениха с надменным достоинством мигом испарилась.

– Я должна была сопровождать Мадам в поездке в Турин, – произнесла она тоном глубочайшего разочарования, уязвившим Андре-Луи до глубины души.

– Что ж, нет худа без добра, – сказал он спокойно. – Болезнь дяди избавит тебя от неудобств скучного путешествия.

– Скучного?! О Андре!

Он притворился изумленным.

– Ты полагаешь, оно не будет скучным? О, я уверяю тебя: путешествия почти всегда скучны. И потом, этот туринский двор! Он печально знаменит своей серостью и однообразием. Дорогая, можешь считать, что необходимость остаться – это чудесное избавление. У тебя появилась очень веская причина просить Мадам об отставке. Сходи проведай господина де Керкадью и скажи потом, не следует ли вызвать врача.

Андре-Луи увлек невесту наверх, и таким образом обсуждение было закрыто.