Доверься мне (ЛП) - Мак Бекка

— Что происходит? — спрашиваю я, на этот раз немного более мягко.

— Ну… — Хэнк разминает руки, когда Дублин треплет его по щеке. — Собакам разрешено приходить в гости.

— Но…

— Но им не разрешается оставаться.

— Что? — я снова кричу. Я кручусь на своем сиденье, и рука Оливии находит мое бедро. — Почему, черт возьми, нет? Ты слепой! Он тебе нужен! Они не могут этого сделать!

— Домашние животные, постоянно проживающие в доме престарелых, не обязательны, — объясняет Оливия.

— Ты знала об этом?

— Твоя мама предупредила меня. Мы собирались поговорить с тобой об этом сегодня вечером, — в ее лице сожаление, что не сказала мне об этом сразу. — Доплата за домашних животных стоит астрономических денег, и есть люди, которым не нравится…

— Кому бы не понравилось эта мордочка? — я все еще кричу. И машу руками. Дублин мотает головой из стороны в сторону, словно не может поверить, что он кому-то не нравится. Я вдыхаю, чтобы успокоиться. Не уверен, что это работает, но, по крайней мере, я больше не кричу. — Хэнк, тебе не обязательно жить здесь. Мы найдем другое место.

— Картер, так повсюду. Твоя мама узнавала. И кроме того, — он нащупывает голову Дублина, почесывая ее, — за последние пару недель Дубсу понравилось, что у него много места и есть задний двор. — Дублин кладет голову на колени Хэнка, и на лице Хэнка появляется грустная улыбка. — Если быть честным, у меня будет много помощников. Я больше не могу заботиться о нем сам, не так, как он того заслуживает.

— Но где он будет жить? — у меня болит грудь. Я ненавижу это.

Хэнк прочищает горло.

— Ты знаешь, я ненавижу просить тебя о чем-то, а ты и так много для меня делаешь. Но Дублин, он много значит для меня. И Оливия переезжает к тебе, и, ну…

Мой взгляд переходит на мою девушку. У нее такой грустный щенячий взгляд, чертовски похожий на тот, что был у Дублина — она очень сильно хочет, чтобы я согласился.

— Ты хочешь, чтобы мы взяли Дублина?

— Если это не будет слишком сложно, — уточняет Хэнк. — А если так, то это не проблема. Твоя мама сказала, что будет рада ему. Я подумал, что ты всегда хотел собаку, и ты, кажется, сильно его любишь.

— Да, — шепчу я. — Я действительно люблю его, — я смотрю на Оливию. Это будет ее дом, в равной степени, как и мой, и это наша жизнь. Это не то решение, которое я могу принять один.

Она поднимает одно плечо, сдерживая улыбку.

— У нас достаточно большая кровать для собачки или двух.

— Знаешь, — усмехается Хэнк, взъерошивая шерсть Дублина. — Он хоть и собака-повадырь, но он чертовски хороший друг.

Потянувшись на заднее сиденье, я сжимаю руку Хэнка.

— Дублин всегда будет с нами как дома.

— Выглядит так по-домашнему, — руки Хэнка лежат на бедрах, он делает вид, что осматривает свою новую комнату.

Эмметт хихикает, хлопая его по плечу.

— Ты просто лучший, Хэнк, я хочу, чтобы ты это знал.

Адам отходит от телевизора, который он только что поставил на комод, когда Гарретт движется вокруг него, держа в руках кресло Хэнка.

— Будешь слушать игру завтра вечером?

— Ты шутишь? — он опускается в кресло, когда Гаррет подводит его к нему. — Шестая игра, ни за что не пропущу! Я не выключаю телевизор даже когда вы проигрываете, — его палец обводит комнату. — Но вам всем лучше выиграть и сравнять счет в этой серии. Привезите седьмую игру домой и выиграйте ее на родине.

— Так мы и планируем. Ты будешь сидеть за скамейкой запасных вместе с Олли, мамой и сестрой.

Его глаза загораются.

— А Кара? Я люблю эту вздорную женщину.

— Моя вздорная женщина там тоже будет, — Эммет вздыхает. — Возможно, она будет самой громкой на всей этой чертовой арене.

Когда парни уходят, Хэнк, Дублин и я отдыхаем на балконе. В Ванкувере прекрасный день, голубое небо и светит солнце, и он становится в тысячу раз прекраснее, когда в дверь входит Оливия с огромной улыбкой, которая освещает все мои внутренности.

— Я принесла обед, — восклицает она, распаковывая большой греческий салат и несколько пит. Она роется в своей сумке и достает три бутылки. — И чай со льдом!

— Обожаю, — говорит Хэнк, обхватывая рукой бутылку.

— Отвали, — говорю я ему. — Я знаю, что ты говоришь о моей девушке, а не о холодном чае.

Он хмыкает в бутылку, пока Оливия разворачивает питу и кладет ее перед ним.

— Черт.

— Ты ангел, — я прижимаюсь губами к ее губам. — Сколько у тебя времени?

— Только двадцать минут, если я хочу успеть вернуться к следующему уроку.

— Думаю, вопрос в том, хочешь ты этого или нет, — я играю бровями, предлагая ей прогулять занятия.

— Осталось всего полторы недели.

— И ты будешь в моем распоряжении все лето.

— Не хочу говорить тебе, сынок, — говорит Хэнк, — но ты должен разделить ее с остальными.

— Ни хрена я не должен. Я весь год делился ею с кучей озабоченных подростков. Я уже своим наделился.

Хэнк улыбается, его глаза блестят под солнцем.

— Не могу поверить, что через несколько дней вы официально будете жить вместе. Я так счастлив, что вы нашли друг друга, — он кладет свою руку поверх руки Оливии, когда она сжимает ее. — Тебе грустно прощаться со своим домом?

Оливия, жуя, на мгновение задумывается. Ее глаза находят мои, и она улыбается, с энтузиазмом мотая головой.

— Честно говоря, нет. Я думала, что буду, но правда в том, что я никогда не чувствовала себя дома. Не могу дождаться, когда буду жить с Картером в одном доме, — она подмигивает мне. — Но по большей части я не могу дождаться, когда у меня будет семь каминов.

— М-м-м… — я тянусь под столом, просовываю руку под ее юбку и глажу ее бедро. — Продолжай говорить, малышка Олли, — я продолжаю свой путь, но останавливаюсь и гримасничаю, когда не добираюсь до трусиков. — Что это за хрень?

Она сдвигается, демонстрируя мне свои подтянутые ноги под зеленой армейской юбкой.

— Это юбка-шорты.

— Юбка-шорты? Что это за хрень?

— Против таких же озабоченных маленьких засранцев, как ты, — она хмыкает про себя, разглаживая ткань. — Юбка с шортами под ней. Идеально подходит для уроков физкультуры летом.

— Мне это не нравится, — это не легкодоступно. — Сними ее.

— Уверена, мальчики оценят, — она испытующе приподнимает бровь.

Блять.

— Нет. Не снимай.

Хэнк вздыхает.

— Я никогда не чувствовал себя беспомощно слепым, как сейчас.

Оливия съедает только половину своей питы, поэтому, когда я заканчиваю свои две, я поглощаю оставшуюся часть ее.

Она снимает свои сандалии и шевелит пальцами, прежде чем прижать свою голую ногу к моей.

— У тебя огромные ноги.

— А у тебя детские ножки, — возражаю я.

Она вскидывает брови, и смотрит на меня с хитрым, невпечатленным хмурым выражением лица.

— Знаешь, что говорят о гигантских ногах? — шепчу я, целуя уголок ее рта.

— Гигантское эго.

— Гигантский член, — говорим мы с Хэнком вместе, отчего моя прекрасная леди возмущенно вздыхает.

— Честно, — говорит Оливия, собирая мусор, и покачивая головой. — Удивительно, что вы двое не родственники.

— Есть шанс, что ваши дети будут такими же, как он, — добавляет Хэнк.

— Отлично. Не могу дождаться, — она проверяет часы и вздыхает. — Мне пора.

— Я провожу тебя, — предлагаю я. — Ты хочешь прогуляться, Хэнк? Река совсем рядом.

Он кивает, и, когда он встает, к нему мчится Дублин.

Снаружи я наблюдаю, как Оливия с легкостью забирается на переднее сиденье грузовика. За последние несколько месяцев она привыкла к нему.

— Знаешь, от человека, который так сопротивлялся вождению этой штуки, ты, похоже, ее полюбила, — я делаю вид, что осматриваюсь. — Я не вижу никакого снега.

Она перегибается через руль.

— Я привыкла к силе, которая приходит с такой высоты. Я люблю ее, не забирай ее у меня.

Конечно, я никогда не сделаю этого. Несколько ночей назад она позволила мне трахнуть ее на заднем сиденье. Я проехал пятьдесят минут до кинотеатра только ради это.