Охотники за сказками - Иван Симонов

Повела меня через качающийся лес на белую землю. И под ногами мягкий белый камень, и сторонами — белый камень, и впереди каменная стена белеет.

Блестящий ключик у меня в руке шевелится. Сам находит узкую щель, отпирает тяжелую дверь.

Тут открылась просторная комната. Нет в ней ни окон широких, ни переплетов решетчатых, а светло, как в солнечный день на улице. Стены в комнате белым изразцом обложены, высокий потолок голубым светит. По четырем углам четыре печки жарким огнем пылают. На каменном полу сердитая старуха сидит, длинной кочергой горячие поленья ворошит — густой дым из подземелья кверху тянется.

«Так вот почему, — приходит догадка, — поля и луга за нашим селом, озера и перелески сквозь прохладную росу начинают вдруг густым дымом куриться. То подземные печи топятся».

От жары старуха совсем разомлела, а дело свое не бросает: длинная кочерга от печки к печке так и летает, нам дорогу перегораживает.

Повеяла сова ленивым крылом, опахнула старую свежим воздухом — задремала она, как сидела. Длинная кочерга вдоль стенки легла.

— Спи, не просыпайся! На обратном пути не встречайся! Т-ш-ш, т-ш-ш, — шепчет сова.

А чудесный ключик мою руку сам направляет, потайную дверь открывает, помогает пробраться через узкие норы, через темные коридоры, выводит к серебряной площадке, за которой стоит золотая дверь. На литом серебре чугунные сторожа стоят, тяжелые копья в руках держат.

— Слушай, слушай! Здесь Улыбинка живет, — шепчет издали притихшая сова. — В золотую дверь один, один пойдет, кто волшебный ключик Ясинки несет. Подходи смелей к затворенным дверям, покажи его чугунным сторожам.

— Здесь моя дорога кончается, здесь твоя забота начинается.

Сказала-пропала, а напутственное слово мне оставила.

Под ногами литое серебро звенит, тонкий ключик подземную стражу слепит. Чугунные сторожа расступаются, золотая дверь открывается.

Ох, какое под землей великолепие! На гранитных подпорах огромный зал весь зеркальным хрусталем блестит, разукрашен драгоценными каменьями. Под мраморным сводом рубиновые звезды горят, тонкий месяц над ними по кругу ходит. Маленькие кузнецы по веселым наковаленкам бойкими молоточками бьют, певучие струны куют. Дверей в большом зале перечесть нельзя.

По плитчатому полу живые куклы бегают, красными каблуками звонко постукивают.

— Улыбинка! Где ты прячешься, Улыбинка? — закричали дружно, обрадовавшись маленькому бушлатику со светлыми пуговицами. — Сюда беги скорее! К нам новая игрушка пришла.

И выходит на зов золотокудрая девочка, в голубое одетая. Настоящая девочка, какие на земле живут. Ласковая она, и немножко печальная.

— Правду подружки мои говорят, что ты новая игрушка? — тихо спрашивает Улыбинка.

А я и в самом деле словно заводная игрушка стал: ничего ей не отвечаю, только согласно головой покачиваю. Черный бушлатик без меня моими руками управляет — опускает их и поднимает.

— Игрушка, игрушка! — наперебой кричат развеселившиеся куклы.

— Давай с нами в кораблики играть.

— Давайте в кораблики играть, — согласилась Улыбинка. — По воде будем плавать.

Маленькой рукой гладкую плиту подняла — быстрая река под высокими сводами вспенилась. По волнам две легкие лодки плывут, белыми парусами покачивают. И представляется мне, что я — это уже не я, а бывалый матрос с большого корабля. Знаю, как нужно крепкие узлы вязать, умею летучим парусом управлять.

Хорошо идет наша лодочка. Довольна Улыбинка, что умею я руль держать, с волны на волну перескакивать. Приотставшим подружкам платком помахивает.

— Нет, ты не игрушка, — говорит мне задумчиво. — Игрушки всегда смеются. Игрушки такими не бывают. Ты человек с красивой земли. На земле живет моя матушка. Там зовут ее Добринкой. Унеси меня к моей матушке!

Лишь сказала — подул в подземелье ветер, замерцали под сводом рубиновые звезды, тонкий месяц над ними быстрее заходил по кругу: распахнул высокие двери сердитый подземный царь.

— Где ты бегаешь, Улыбинка? — грохочет он громким голосом. — С каким гостем там разговариваешь?

— У нас новая игрушка! К нам новая игрушка пришла! — отзываются быстро живые куклы. — Мы в корабликах по воде плаваем.

— К берегу приставайте! Сюда проворно бегите! — ветром дышит на волны подземный царь.

Паруса гнутся и выпрямляются. Ускользает наша лодка дальше-дальше, правит к двери по сверкающей струе.

Распахнулась на миг золотая дверь, тут же накрепко со звоном захлопнулась. Над чугунной стражей, над серебряными ступенями мелькнула наша лодка — упала в темноту.

От погони бежали — ушастая сова нас крыльями заслоняла, желтыми фонарями путь освещала, пока не звякнул в землянке широкий железный лист.

Далеко осталось подземное царство, быстроходная лодка там осталась, и я уже снова не бывалый моряк, а просто Костя Крайнов из Зеленого Дола, которому жалко с Улы-бинкой расставаться. Стоит она посреди землянки, вся голубая, светло и грустно со м, ной прощается:

— Я на волю, к матушке побегу. Мы с тобой, не огорчайся, еще встретимся.

Не останься наяву приметного следа удивительного ночного приключения — может быть, сомневался, может быть, раздумывал бы я: не во сне ли мне все это привиделось? Но с рассветом Ленька Зинцов каждому пильщику маленькую подковку показывал.

— Вот здесь она, у самого приступка лежала. Шипами в землю так и врезалась.

Степан Осипов ничего не сказал, только засохшую портянку через колено с нажимом перепустил, а дедушка Дружков плечами пожал — усомнился:

— Как же раньше мы ее не заметили?

Одному мне известно, что раньше ее здесь и не было. Пусть громом меня пристукнет, если против правды скажу: не простая это подкова. Пожелает в нужный час Ясинка — превратятся три подковных шипа в три маленьких зубчика на чудесном ключе: открывай им любые волшебные двери, за которые тебе проникнуть хочется!

И другая примета укрепляет меня в своей правоте: морская форма старшего Зинцова в точности по тому образцу изготовлена, который ушастая сова давным-давно для подземных моряков придумала.

Ранним часом

Длинному Степану Гуляеву подниматься с короткой постели всех сподручнее. Стоит ему, повернувшись с боку на спину, ноги поперек землянки вытянуть — они сами маленькую голову вывешивают. Очень маленькая, не по росту, голова у Степана Гуляева. Плечи костистые, угловатые.

Прижимая руки под грудь, он долго и страшно кашляет, перегибаясь в три погибели, хватая воздух раскрытым ртом. Раскачавшиеся кости хрустят и потрескивают — вот-вот Гуляев по частям рассыплется.