Рыцарь надежды - Кристина Додд

— Меня научила этому жена.

— Неужели? Когда же это?! — От удивления у Эдлин округлились глаза.

— Милая, — сказал Хью, — увидев, как благодаря своей сообразительности ты дважды одержала верх над гораздо более сильным противником, я решил пойти по твоим стопам!

К ужасу Хью, глаза Эдлин медленно наполнялись слезами.

Она плачет! Он растерялся, ведь ему еще не приходилось иметь дела с плачущими женщинами. Он бы с радостью сбежал, но из-за ранений просто не мог двинуться с места.

— Эй, почему ты плачешь, ведь я, кажется, не сделал тебе ничего плохого. Разве я не признал твою правоту?

— Потому и плачу! — Вытащив из сумки полоску бинта, Эдлин вытерла ею нос. — Теперь мы действительно стали мужем и женой.

— Какие могут быть в этом сомнения? — Попытавшись подняться, Хью почувствовал, что она обнимает его за плечи. — Разве я не пользуюсь каждой возможностью, чтобы уложить тебя в постель?

— Все, все, больше я не желаю вас слушать! — Ричард принялся гудеть, стараясь заглушить их голоса.

— Ну и что? — не обращая на него внимания, спросила Эдлин у Хью.

— Как это «что»?! — искренне удивился Хью, всматриваясь в заплаканное лицо жены.

— Постель не главное!

От этих слов Уортон остолбенел, а Ричард, перестав прикидываться скромником, затих. В комнате повисло неловкое молчание — трое мужчин снисходительно силились вникнуть в этот женский вздор.

— Главное для мужчины и женщины не постель, а любовь, уважение и доверие, — продолжала Эдлин. — Вспомни, Хью, разве ты был счастлив, когда покидал мое ложе в прошлый раз?

— Я затыкаю уши, — громогласно объявил Ричард и осторожно, чтобы не потревожить сломанные ребра, накрыл голову подушкой.

От той ночи в памяти Хью остались только всепоглощающее стремление покорить Эдлин, восторг победы и восхищенное признание ее неодолимой власти над собой.

— Нет, ты не был счастлив, — напомнила Эдлин, — ты злился, требуя вернуть Ричарду подаренную сорочку. Помнишь? Ты был в ярости!

— Ложь! — приподняв подушку, воскликнул отлично все слышавший Ричард. — Не дарил я ей никаких сорочек!

Вот негодник, без всякого стеснения подслушивает! Хью досадливо поморщился, как от скрежета железа по стеклу.

— Заткни-ка уши получше! — в сердцах бросил он.

Осторожно перекатившись на другой край кровати, Ричард опять накрылся с головой. Но сомнительно, чтобы это принесло желаемый результат.

— Сорочку подарил один из ваших людей в благодарность за лечение, и Хью требовал отослать ее назад, — обернувшись в его сторону, объяснила Эдлин.

Из-под одеяла послышался глухой стон, еще раз свидетельствующий об отличном слухе Ричарда.

Эдлин снова повернулась к мужу.

— Когда ты отправлялся в поход, — сказала она, опуская глаза, словно застеснявшаяся девушка, — я хотела отдать ее тебе. Но все вышло совсем не так.

— Зачем? — спросил удивленный Хью, решив, что ему никогда не понять женщин.

— На счастье, как оберег.

Хью вспомнил ее силуэт на фоне утреннего неба с белым флагом в руках.

— Так это и был тот белый флаг, которым ты махала мне вслед? — воскликнул он.

— Белый флаг? — не поняла она.

— Ну, конечно! Весть о том, что ты решила сдаться!

— Я вовсе не собираюсь сдаваться! — упрямо выпятила подбородок Эдлин.

— Зачем же ты тогда махала белым флагом?

Эдлин начала сердиться. Она с досадой откинула со лба непослушную прядь.

— Нет, мне никогда не понять вас, мужчин! Я ведь только что объяснила…

— Что ты хотела мне сказать тогда? — перебил ее Хью, улыбаясь.

— Когда?

— Когда прибежала на стену с этой сорочкой?

Она смутилась, а Хью продолжал улыбаться.

— Ну наконец-то! — мерзко хохотнул Уортон. — Наконец-то она начала соображать, что ей вас не провести, правда, хозяин?

— Заткнись и выметайся! — сердито бросил ему Хью, не отрывая глаз от жены.

— Воля ваша, — пробормотал недовольный слуга и боком, словно краб, сделал несколько шажков к двери.

Тем временем Ричард, перевернувшись в их сторону головой, картинно высунулся из-под одеяла, чтобы получше слышать.

Надо было выставить их обоих вон, но Хью не решался отвести взгляд от Эдлин: она казалась ему нервной и трепетной, как полудикий сокол, — чуть отвлечешься, а птички и след простыл! Эдлин беззвучно пошевелила губами, силясь что-то сказать.

— Я только хотела… — наконец с трудом произнесла она, — просить тебя поберечься.

— Почему? Ты же не знала в замужестве ничего, кроме страданий. Разве моя смерть не принесла бы тебе облегчения? — спросил Хью, решив про себя, что мужчина все-таки в состоянии понять женщину, если хорошенько постарается и проживет для этого достаточно долго.

Зачем-то вытащив из сумки спутанные бинты, Эдлин принялась их аккуратно сматывать.

— Я никому не желаю зла, — ответила она, глядя в сторону.

Он с горестным видом потер сломанную ключицу.

— Напрасно надеешься меня обмануть, притворяясь, что тебе ужас как больно, — подняв на него глаза, заметила Эдлин. — Я знаю, чего ты добиваешься.

— Чего? — Он осторожно ощупал лицо, все в синяках и корках подсохших ран.

Ее руки заработали быстрее.

— Чтобы я тебя пожалела и сказала то, что собиралась сказать тогда.

— Зачем же ты упрямишься теперь, если была готова сделать это еще тогда?

— Тогда я боялась, что тебя убьют, а сейчас…

Нащупав особенно болезненный синяк, Хью поморщился.

— Сейчас я сама готова тебя убить! — выпалила она.

Он сделал совершенно несчастное лицо.

— Ну ладно, — наконец сдалась она, вздыхая с притворной досадой. — Я собиралась сказать, что ты меня победил!

Он попытался схватить ее и притянуть к себе, но его рука поймала только кучку льняных бинтов. Он хотел их отбросить, но мерзкие тряпки прилипли к свежим ссадинам, и он, чертыхаясь, ждал, пока их отцепит Эдлин. Она аккуратно уложила бинты в сумку и взяла его руки в свои. В первый момент он принял этот жест за выражение смирения, но она начала озабоченно рассматривать его ладони.

— Ты натер рукояткой меча волдыри.

— Эдлин…

Она полезла в сумку и рылась там довольно долго.

— Сейчас смажу их лекарством и перевяжу.

— Эдлин, я люблю тебя!

Она замерла, глядя на него огромными, зелеными до жути глазами.

От ужаса Хью чуть не прикусил себе язык. Что он наделал! Взял и выпалил заветные слова вот так просто, в присутствии Уортона и Ричарда, без всякой подготовки, без песни, подготовленной специально в честь возлюбленной! Надо было сказать: «Ты — повелительница моего сердца!» или «Любимая, твоя краса затмевает солнце!» — короче, какую-нибудь красивую благоглупость из тех, которые положено говорить влюбленным. В душе он всегда смеялся над подобными вещами, но женщинам они нравились, а ему так хотелось, чтобы Эдлин почувствовала себя счастливой!