Дорога надежды - Анн Голон

«Похищенный английский мальчик, — подумала Анжелика, — наверное, эту бедную женщину послали обменять его на еду».

На губах индианки появилась слабая улыбка, но глядела она все так же пристально, и это смущало Анжелику. На всякий случай она произнесла первое, что ей пришло в голову, по-французски:

— Здравствуй. Как тебя зовут?

Женщина взглянула на графиню де Пейрак с изумлением, и даже рот у нее приоткрылся. Ответила она также по-французски, четко выговаривая слова, но с несколько крикливой интонацией.

— Госпожа Анжелика! Вы не узнаете меня?

Вспоминая всех индеанок, виденных от Квебека до Салема, Анжелика вглядывалась в худое лицо с обшитой жемчугом повязкой на лбу. На лице индеанки появилось недоверчивое и одновременно испуганное выражение.

— Возможно ли? Значит, и вы тоже меня не узнаете? О, госпожа Анжелика, ведь я Женни Маниго!

Это было настолько невероятно, что в первый момент Анжелика не могла вымолвить ни слова, но затем раскрыла объятия, и «чужая» индеанка бросилась ей на шею.

— Женни! Бедная моя Женни!

— О, госпожа Анжелика! Вы-то не отказались меня обнять!

Анжелика чувствовала, как под потертой рваной кожаной одеждой дрожит худенькое тело По лицу Женин текли слезы, которые она не могла сдержать.

Пережив столько мук, она трепетала теперь от радости и признательности.

— Не будем плакать! — сказала она, отстраняясь и пытаясь опять улыбнуться.

Казалось, она не осознавала, как сильно изменилась с того рокового дня, когда ее похитили неизвестные индейцы и увели с собой в лес, где следы ее затерялись.

— Как я счастлива, что вновь вижу вас, госпожа Анжелика. Неужели это в самом деле вы? Я столько думала о вас, так молила небо оградить вас от опасностей, подстерегающих нас на этой проклятой земле, чтобы я могла надеяться хоть когда-нибудь вас увидеть.

К ней быстро возвращался ее французский, тот бойкий и слегка напевный говор ла-рошельских женщин.

В ее глазах блеснула лукавая искорка, когда она увидела, что Анжелика, помимо воли, вопросительно поглядывает на мальчика, ухватившегося за ее платье.

— Вы хотите знать, чей это ребенок? Но ведь… он мой!

— Конечно, но…

Женни расхохоталась, словно услышав удачную шутку, и вновь стала похожа на прежнюю непосредственную рошелезку.

— Вы уже несколько лет живете на американской земле и знаете не хуже меня, что для индейцев силой взять женщину, будь она пленницей, рабыней или женой, означает навлечь несчастье на вигвам. Не для того я день за днем отказывала господину моему Пассаконавею, чтобы прийти к своим родным с ублюдком, прижитым от индейца, и жить в позоре! Я сказала, что это мой сын, но другого у меня никогда и не было… И вы сами перерезали ему пуповину, и имя ему выбрали вы. Это Шарль-Анри, мой маленький Шарль-Анри…

— Шарль-Анри!

Приглядевшись к малышу, Анжелика действительно узнала Шарля-Анри с его вечно встревоженным взглядом, хотя на сей раз надо было отдать ему справедливость: он имел все основания для беспокойства.

— Я ничего больше не понимаю! Где же вы были, Женни?

— Я была на земле пемакуков и бежала оттуда. А затем мне пришлось бежать и из Голдсборо.

Они сели вдвоем на каменные плиты у камина, потому что Женни отказалась садиться в кресло или на скамейку. В очаге горел огонь, они тихо беседовали вдвоем, и старшая дочь супругов Маниго рассказала Анжелике обо всем, что пришлось ей пережить по милости несправедливой судьбы.

Она была схвачена одним из вождей племени пемакуков, который во главе небольшого отряда рыскал в окрестностях Голдсборо.

Род вонолансетов, к которому принадлежали пемакуки, состоял из множества племен, кочевавших в поисках пищи и добычи после распада союза Нарангезетов. Большая часть из них укрывалась в горах, изредка совершая походы к поселениям белых. Эти индейцы сторонились обычных путей, не желая вести меновую торговлю и принимать участие в войнах. Большей частью они занимались охотой и рыбной ловлей.

Женни Маниго провела несколько лет в зеленых горах, где было селение пемакуков, не имея ни малейшей возможности дать о себе весточку родным. Ее отдали матери сагамора Пассаконавея, что означает «медвежонок». Каждый вечер вождь Пассаконавей приходил к порогу хижины, где поселили молодую пленницу, возложив на нее обязанности служанки. Опустившись на колени, он ставил перед собой миску, наполненную сухими тыквенными семечками. Это было признанием в любви: вождь тем самым давал понять, что пленница пробудила пылкую страсть в его сердце и что он ждет от нее ответа на свое горячее желание. Если бы она взяла тыквенное семечко, это означало бы, что она дает ему согласие.

— Сначала я была в ужасе и со страхом ждала неизбежного, как мне казалось, позора. Но я быстро поняла, что все зависит только от меня. Никто не принудит меня силой, и за отказ меня не подвергнут наказанию. Удивительно, что любовь женщины, если она не дарит себя мужчине добровольно, не доставляет дикарям удовольствия и не ценится. В этом смысле женщина, которой приходится так тяжко работать, остается повелительницей и королевой, причем она не упускает случая показать свою власть. Тогда я успокоилась и стала думать только об одном: как ускользнуть от моих похитителей, как добраться до своих и увидеть мое дитя, маленького моего Шарля-Анри. Эта мысль буквально преследовала меня, ведь в груди моей еще сохранилось молоко, и женщины помогали мне сцеживать его. Я быстро поняла, что убежать будет совсем нелегко. Окружавшие нас горы казались такими безлюдными, словно находились на краю света. Мужчины уходили на охоту или отправлялись в набег, но к нам не показывался никто. Только два раза в селение пришли чужие люди.

В первый раз это был отряд воинов из племени алгонкинов и абенакисов.

Командовали ими знатные господа из Канады, очень любезные и веселые.

Услышав французскую речь, я готова была броситься к ним и молить о помощи.

Но я вспомнила, как мне говорили, что в Новой Франции нетерпимость папистов к протестантам проявляется даже сильнее, чем в самой Франции. Из-за этих фанатиков моя семья бежала в Америку. Если бы они узнали, что я гугенотка, то обошлись бы со мной точно так же, как с пленными англичанами: или увезли в Монреаль, чтобы там окрестить, или отдали бы своим абенакисам. Я осталась бы пленницей, но на гораздо худших условиях. Поэтому я не только не сделала попытку подойти к ним, но стала от них прятаться.

Они завербовали в свой отряд нескольких молодых воинов из нашего племени, обещая им, если примут участие в налетах на английские деревни, не только богатую добычу, но и то, что они наверняка попадут в рай. Они намеревались идти на Бостон и говорили, что скоро покончат с этими еретиками. Наши воины вскоре вернулись, потому что в деревнях, которые грабили уже много раз, больше нечего было взять.