Вкус яда - Тессония Одетт

того, чтобы помогать ему рисовать портреты, даже когда призывал меня покинуть дворец и сделать хоть что-то для себя… Он знал то, чего я раньше не понимала, – что я могу показать свое истинное лицо. Могу открыть свое сердце и довериться кому-то, точно так же как делала с ним. Слезы наворачиваются у меня на глазах, когда я вспоминаю, как отреагировала на его предложение. Какие гадости наговорила ему в тот последний раз, когда мы спорили. Еще больнее от того, что он выслушал их с сочувствующей улыбкой.

Я прерывисто выдыхаю и возвращаю свое внимание к королеве, которая все еще не заметила моего присутствия. Я подхожу ближе и чувствую, как моя магия гудит, обволакивая меня, защищая. Предвкушая момент, когда Трис обернется и встретится со мной взглядом.

Я могла бы оставить свой щит. Я всегда так поступала с Трис.

Но больше я этого не хочу. Мне не нужна магия, чтобы защитить себя, потому что я уже столкнулась с источником того самого страха, что вынуждал использовать ее. Теперь мне известна правда. И я сильнее ее.

С медленным выдохом я отключаю свою магию и приближаюсь к королеве.

– Ваше величество, – говорю я, приседая в не слишком-то грациозном реверансе. Похоже, месяцы, проведенные вдали от дворца, сделали меня неуклюжей.

Трис медленно поворачивается ко мне лицом и хмурится, смотря мне прямо в глаза. Желание дотянуться до магии поражает меня с новой силой, но я не сдаюсь. Вместо этого я выдерживаю взгляд своей мачехи. Позволяю ей рассмотреть меня.

– Так вот как ты выглядишь на самом деле, – замечает Трис голосом более мягким, чем я когда-либо слышала.

Кажется, она совсем не удивлена.

– Ты… ты знаешь… – Я не могу найти слов, чтобы закончить.

– Торбен рассказал мне о твоей магии сегодня утром, – объясняет она.

Удивительно, что она называет его Торбеном, а не Охотником. Никогда я не слышала, чтобы кто-то обращался к нему по имени. Кроме меня, конечно. Меня охватывает беспокойство от того, что Трис знает мой секрет – секрет, раскрытие которого в прошлом приносило мне одни неприятности. Даже Мэрибет подвела меня. Возможно, она и приняла меня и мою магию, но передавала услышанное моему врагу. Только вмешательство Мирасы уберегло мой секрет от лап Даниэль, но и моя мать использовала эту информацию с недобрыми намерениями.

При мысли о Мирасе у меня скручивает живот. Я отгоняю воспоминания об огне, крови и виноградных лозах. О мутной воде и злобных зеленых глазах…

– Ее закончили вчера, – говорит Трис, отвлекая меня от мрачных мыслей. Она переводит взгляд на статую.

Благодарная за смену темы разговора, я тоже изучаю портрет своего отца. Несмотря на то что в присутствии королевы мне не удается полностью расслабиться, а при напоминании о том, что произошло сегодня утром, мой желудок завязывается узлом, смотря на статую, я чувствую легкость. Вблизи она выглядит еще более ошеломляющей.

– Скульптор проделал замечательную работу.

– Действительно. – На несколько мгновений между нами воцаряется тишина, пока мы стоим бок о бок, очарованные фигурой мужчины, которого любили. Трис снова поворачивается ко мне лицом. – Ты имеешь полное право ненавидеть меня.

Я не нахожу, что ответить. Я не могу отрицать ее слов, поэтому просто молчу.

Она продолжает:

– Я готова извиниться за все, кроме одного. Как бы ты ни злилась на меня, я не стану извиняться за убийство твоей матери. Как королева, я имею право принимать разумные решения в делах, касающихся моих земель. Твоя мать не только была ответственна за смерть Эдмунда, но и представляла собой опасность. Для тебя. Для моего королевства. Я сожалею только о том, что пришлось казнить ее у тебя на глазах. Ни один ребенок не должен видеть, как умирает родитель, а тем более оба из них.

Я слишком ошеломлена, поэтому, удивленная откровенностью Трис, только смотрю на нее. Ее слова не назовешь извинением, но то, что она сказала, очень важно.

– Я не виню тебя в смерти моей матери, – наконец произношу я. Когда слова слетают с моих губ, я знаю, что говорю правду. – Я благодарна, потому что не думаю, что смогла бы сделать это сама.

– Не следует вынуждать тебя нести такое бремя, – отвечает правительница Весеннего королевства. – За все остальное, Астрид, я прошу у тебя прощения. Словами не передать тот стыд, который я испытываю из-за того, как отреагировала на твою магию. Знай я правду с самого начала… – Она замолкает, будто обдумывает, что сказать дальше. – Нет, я не знаю точно, как бы отреагировала. Понимай я, что ты можешь видеть глубины моей души, написанные на моем лице… Не могу даже представить, на что это было бы похоже. Я уверена только в одном – я никогда не стану упрекать тебя из-за твоего дара или использовать тебя ради твоей силы. Обещаю.

Мне трудно поверить, что я все правильно расслышала. Женщина, которую я считала своим врагом, которую ненавидела так же сильно, как она ненавидела меня… только что дала мне обещание. Обязательное к исполнению обещание фейри. У меня ком встает в горле.

– Я очень ценю это.

– Как я уже сказала, ты имеешь полное право меня ненавидеть. Я не виню тебя за это. Но если ты дашь мне хотя бы маленький шанс загладить свою вину, я буду польщена… узнать настоящую тебя.

Эмоции кипят во мне, горькая ярость смешивается с теплой надеждой. Я не готова простить Трис за то, как она обошлась со мной, но я также не могу отрицать собственного, укореняющегося в моем сердце желания пойти с ней на контакт. Пока моя надежда не стала слишком большой, я противопоставляю ей логику.

– После смерти моего отца ты не обязана беспокоиться обо мне, ваше высочество. Тебе следует знать, что… что он никогда не был… не был тем мужчиной, что произвел меня на свет.

– Но он был твоим отцом, – возражает Трис, совсем не удивленная моим сообщением. Неужели она уже знала? Неужели отец рассказал ей, при этом скрыв правду от меня? Я не знаю, как к этому относиться.

Трис продолжает:

– Узы крови не имеют для меня значения. Важнее то, что Эдмунд любил тебя как родную дочь. Ты была для него целым миром задолго до того, как я вошла в его жизнь. Он хотел для тебя лучшего. Узнай Эдмунд, о чем я попросила Торбена Дэвенпорта, он бы… – Она подносит руку к дрожащим губам и бросает на статую взгляд, полный непролитых слез. – Безусловно, он презирал бы меня, но только наполовину так же сильно, как я презираю