Избранное - Павел Лукницкий

Шо-Пир и Ниссо сами не знали решительно ничего: ведь они ехали с другой стороны — к новостям, а не от новостей…

Бесконечным кажется путь. Людей нет. Только сурки верещат, вставая на задние лапки у своих норок, — жирные, непуганые сурки.

Шо-Пир и Ниссо спускаются с перевала. Закат все краснее, лучи его легли вдоль склона, как воздушные столбы, — это черные зубцы перевала нарезали его на отдельные полосы. Вот ручей и маленькая лужайка, — трава зелена, здесь, пожалуй, можно остановиться.

И вдруг из-за скалы — всадник. За ним другой, третий.

Шо-Пир останавливаются, смотрят из-под ладоней на неожиданно возникших перед ними людей. Те трое тоже останавливаются, смотрят, срываются, скачут навстречу, держа винтовки поперек седел.

— Красноармейцы это, Шо-Пир! — восклицает Ниссо. — Откуда они?

— Здорово! Привет путешественникам! Откуда держите путь? — осадив коней, спрашивают бойцы.

Шо-Пир смотрит на их здоровые, загорелые лица, — вороты полушубков расстегнуты, виднеются зеленые полоски петлиц.

— Никак пограничники? — обрадованный встречей Шо-Пир тянет каждому из них руку. — Из Волости мы. А вы издалека? Эге! Да вас, оказывается, много!…

Из-за скалы выезжает длинная цепочка всадников.

— Нас? Нас, товарищ, пожалуй, хватит… Постойте. Там будет не разминуться. Ну всего! Мы — дозор…

— Всего… — растерянно отвечает Шо-Пир вслед уже зарысившим дальше всадникам. Он надеялся поговорить с ними. Но он видит, что из-за скалы движется целый отряд. Вместе с Ниссо Шо-Пир съезжает с тропы на лужайку. Ниссо взволнована не меньше, чем он. Мимо, приветствуя встречных путников, проезжает головное охранение.

И едва Ниссо тронула повод, чтоб ехать дальше, новая вереница всадников выезжает из-за скалы. Это командиры, их много, и Шо-Пиру понятно: это штаб отряда, — каким большим должен быть весь отряд, если впереди него столько командиров!

Шо-Пир прикладывает руку к шлему, командиры отвечают ему. Один из них отделяется от колонны.

— Здравствуйте! — говорит ему Шо-Пир.

— Здравствуйте! Добрый путь… Из Волости?

У командира приветливое лицо. На зеленых петлицах — ромб, и Шо-Пир поражен этим высоким знаком различия, — что делать в Высоких Горах отряду с таким крупным начальником? На короткие расспросы Шо-Пир отвечает четко, — он снова чувствует себя красноармейцем.

— А мы, — заговорившись с Шо-Пиром и пропустив свой штаб далеко вперед, объясняет начальник отряда, — границу идем закрывать. Пора ваши горы обезопасить. Заставы везем… Да и время уже вашим селениям приобщиться к культуре. Кинопередвижки у нас, рации, движки для электростанций, типографские машины, шрифты для газет, библиотека, да мало ли что еще?! А это ваша жена? — и обращается к Ниссо: — Разрешите пожать вам руку!

Ниссо смущена и неожиданной встречей, и улыбкой командира, и этим словом «жена». Откуда он взял, что она стала женой Шо-Пира? Она крепко жмет протянутую руку.

Начальник отряда догоняет свой штаб, а мимо уже едут бойцы, — вот свернутое знамя в синем чехле, вот привьюченные на спинах коней пулеметы, вот белые кисейные платки под фуражками пограничников, прикрывающие их обветренные лица от высокогорного солнца; вот привьюченный к двум идущим одна за другой лошадям лазаретный паланкин на длинных носилках — красный крест на синем брезенте, он проплывает мимо. И снова бойцы, едущие гуськом, нескончаемой вереницей…

Шо-Пир и Ниссо спешиваются, стоят, держа своих лошадей в поводу, молча, восхищенно смотрят. Красные блики заката уже потухли, тени вечера быстро сгущаются, а бойцы все едут и едут, кажется, нет им числа.

Наконец цепочка бойцов обрывается, тропа свободна — видимо, прошли все. Но из-за скалы выплывают новые всадники… Нет, это всадницы: женщины, одетые, как и бойцы, в полушубки… Это жены командиров, конечно, — значит, надолго едут сюда. За всадницами целый поезд привьюченных к лошадям паланкинов, в них тоже женщины — эти, вероятно, не умеют ездить верхом.

— Смотри, Шо-Пир, смотри! — восклицает Ниссо. — Дети!

В самом деле: идут лошади с большими вьючными люльками. За занавесками — детские лица. Они прижимаются к деревянным прутьям люлек. Дети пограничников, юные путешественники, — им весело ехать так!

Снова интервал, и медленно шагают верблюды. Впереди на маленьком осле караванщик. К хвосту первого верблюда привязан второй, веревка продета сквозь его ноздри; ко второму привязан третий… Шо-Пир невольно считает: пятьдесят верблюдов. И снова ослик с сидящим на нем караванщиком, и снова верблюды, верблюды с огромными вьюками да изредка обгоняющий их всадник-боец. Под шеей у каждого верблюда медная звонница, все кругом наполняется мерным, спокойным звоном, звон плывет над тропой, над лужайкой, над горами, кажется, сами горы наливаются этим звоном… Уже темно, уже всходит луна, зеленый, призрачный свет ее сливается с мерным звоном. Верблюды идут, идут, покачиваясь, кивая, мягко вышагивая по каменистой тропе…

Шо-Пир стоит, обняв плечи Ниссо. Оба смотрят, забыв обо всем на свете. В лунном сиянии верблюды кажутся таинственными плывущими над землей существами… Ни Шо-Пир, ни Ниссо никогда не видали такого зрелища. Им кажется, что вместе с горами, луной, облаками они сами плывут вперед мимо взмахивающих ногами, качающихся верблюдов.

— Да сколько вас! — наконец восклицает Шо-Пир. И кажется, совсем не человеческий голос из лунного света отвечает ему:

— Пять тысяч верблюдов, пять тысяч…

Движется время, движется ночь. Плывут и плывут таинственные тени верблюдов. Шо-Пир и Ниссо уже давно лежат на кошме. Их стреноженные кони мирно пасутся в густой траве. Ночной холод неощутим, — лежат, укрывшись своим одеялом, подперев подбородки руками. Лежат, молчат, смотрят, не в силах оторвать глаз от загораживающего шествия верблюдов, опьяненные нескончаемым звоном, Колыбельною песнью мира, рождающей фантастические неопределенные образы… Лежат и не спят, и ощущают медленное биение своих сердец, и Шо-Пир курит, курит, беспрерывно курит свою старую трубку…

Луна ложится на гребень горы, зеленые блики уходят вверх по горному склону, а верблюды идут, идут…

1939 — 1941 и 1946 годы

Ленинград

БАСМАЧИ НА АЛАЕ

Глава первая

НА ПАМИР

1

Не раз убеждался я, что стоит только очень сильно чего-либо захотеть, как сами обстоятельства начинают помогать осуществлению желания. В молодости я всегда упорно искал возможности отправиться в любое дальнее путешествие. Так было и в тридцатом году. В марте того года я вдруг услышал телефонный звонок:

— С вами говорит начальник памирской геолого-разведочной партии Юдин. Вы поехали бы на Памир?

Я, конечно, не раздумывал ни минуты.

На все подробные расспросы Юдина я ответил с волнением. Нет, участвовать в экспедициях мне прежде не приходилось, но я много ходил по горам. Да, я здоров, да, сердце мое в порядке, и разреженного воздуха памирских высот мне можно не опасаться!… Я готов ехать на любых условиях. Могу быть младшим коллектором. Рабочим? Да, хорошо,-рабочим!

Ответы мои вполне удовлетворили Юдина.

…В Геолкоме меня встретил рослый здоровяк с узкими прищуренными глазами и такими мягкими интонациями в голосе, что, казалось, самое большое удовольствие для этого человека-забота о собеседнике, Я полагал, что Юдину не меньше тридцати лет. В действительности ему только что исполнилось двадцать четыре года.

Судьба моя была решена. Из Геолкома мы вышли вместе и совершили прогулку по линиям Васильевского острова. Юдин привел к себе — в маленькую, по-студенчески обставленную комнату, угощал меня виноградным соком, показывал фотографии Памира, дал мне толстый том Мушкетова.

На изучение литературы о Памире у меня оставался месяц.

2

В ту пору я мало знал о Памире. Я знал, что эту страну гигантских гор называют «Подножием смерти» и «Крышею мира», что до середины XVIII века сведений о ней вообще почти не было, они ограничивались лишь несколькими строками в дневниках путешественника Суань Цзана, кем впервые (в VI веке) упомянут Памир, и венецианца Марка Поло, прошедшего через Памир в XIII веке.

В 1930 году эта область, вдвигающаяся на карте клином в Индию, Афганистан и Китай, была все еще мало исследована. Русские геологи, ботаники, этнографы проникали на Памир с семидесятых годов прошлого века, но им удавалось изучить лишь склоны тех хребтов, что высились над узенькими линиями их маршрутов. Чуть в сторону от этих маршрутов все горы оставались неведомыми науке.

Первым европейцем, прошедшим (в 1878 году) с севера на Памир до Аличурской долины, был Н. А. Северцев. В 1882 году русский ботаник А. Э. Регель первым 13 европейцев посетил Шугнан — ханство на Юго-Западном Памире (ныне Горно-Бадахшанской автономной области). Горный инженер Г. Л. Иванов был первым русским геологом, прошедшим по Восточному Памиру. Ряд других исследователей Памира позже совершали только отдельные маршруты, а начало систематическому всестороннему изучению Памира было положено лишь в 1928 году комплексной экспедицией Академии наук СССР, руководимой Н. П. Горбуновым. Ее участники прошли и изучили неведомую область самого большого на Памире «белого пятна» — область исполинского современного оледенения. Дотоле никто не знал, что собою представляет высокогорный бассейн ледника Федченко, открытого и названного так энтомологом Ошаниным в 1878 году. Исследуя хребет Петра I, Ошанин увидел издали «язык» этого гигантского ледника и дал ему имя своего знаменитого предшественника, открывшего для науки Заалайский хребет и через несколько лет трагически погибшего в Альпах. Топограф Н. И. Косиненко в 1908 году поднялся на ледник Федченко, прошел вверх по нему километров тридцать, но дальше проникнуть не мог. И только в 1928 году экспедиция Академии наук впервые прошла и нанесла на карту все главные ледники этого бассейна и основной ледник — ледник Федченко. Он оказался крупнейшим в средних широтах мира. Огромная работа, с опасностью для жизни, была проделана топографом И. Г. Дорофеевым и многими другими участниками экспедиции. Здесь были открыты десятки высочайших пиков, высотою от шести до семи с половиной тысяч метров над уровнем моря. Рухнули фантастические представления об этой дотоле загадочной области, созданные прежними иностранными путешественниками, иной раз даже близко сюда не подходившими. Ни выдуманного датчанином Олуфсепом «племени карликов», будто бы обитавшего здесь, ни других чудес в ледяных высях не оказалось. Появились первые точные знания — географические, климатические, глациологические… Нужны были и точные геологические знания обо всем Памире, на котором и после 1928 года все еще оставались «белые пятна», хоть и меньших размеров.