А еще был случай… Записки репортера - Илья Борисович Гейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Самолетик на экране телевизора, установленного перед моим сидением, показывает продвижение воздушного лайнера по нашему маршруту. Он неуклонно стремится на юг. За окном ночь. В салоне стихают голоса. А мне не спится. Через несколько часов произойдет встреча с городом, который я покинул чуть ли не после своего ождения. Встреча с людьми, которых я никогда не встречал, но которые очень близки мне. Одна кровь.
Я вспоминаю в полумраке, как после письма от Кармен получил депешу от ее дочери Марсии. Она рассказала некоторые подробности о своей семье – я к ним еще вернусь, и снова – приглашение в гости, заверения в том, что ни языковых, ни каких-либо иных проблем перед нами не встанет.
Затем я получил e-mail из Сан Пауло от Клаудио Хелмана. Он писал, что его мать Ольга – это моя двоюродная сестра, а его бабушка Анита была родной сестрой моего отца Маркуса. Круг семьи начал расширяться и теперь уже имена приходилось записывать.
Из письма Клаудио я узнал, что родители моего отца прибыли из России. Вернее, приехала бабушка Ольга с детьми, потому что дедушка умер перед самым отъездом, незадолго до рождения самого младшего ребенка Лейба, Леона. Того самого Леона, который затерялся в начале тридцатых годов где-то на просторах России.
Но вот удивительное дело – мой дядя Леон, оказывается, не погиб. Как писал Клаудио, они знали о том, что он жив, до 1973 года. Леон работал переводчиком книг с португальского на русский язык и даже собирался приехать в Бразилию. Но что-то этому помешало. Затем письма приходить перестали и с тех пор о нем в Бразилии ничего не слышали.
“Я всегда мечтал найти родных моей бабушки, – писал Клаудио, – поэтому всегда листаю телефонные справочники всюду, где бываю. Совсем недавно я был в Сан-Франциско и нашел там Бориса Пятигорского. Он рассказал, что приехал из России 10 лет назад, но он не родственник нам. Пару лет назад я нашел в Лос-Анджелесе Софью Пятигорскую. Она приехала из Киева, но не знает, родственники ли мы. И вот нашелся ты. А я ведь несколько раз бывал за последние годы в Нью-Йорке, смотрел там телефонные справочники, но тебя не нашел, потому что у тебя другая фамилия.”
После этого письма Клаудио позвонил ко мне в Нью-Йорк по телефону. Я думаю, одной из причин звонка было нетерпеливое желание убедиться, реальный ли человек этот Илья, нежданно-негаданно оказавшийся их родственником. Сам же Клаудио представился мне общительным, доброжелательным и хорошо воспитанным человеком.
…Ночь пролетела незаметно. Вот и Рио-де-Жанейро. Выходим с женой в аэропорт и видим в толпе встречающих два прекрасных сияющих лица. Это были Кармен с Марсией.
Первое смущение проходит быстро. Мы чувствуем, что даже с нашим небогатым английским мы здесь не пропадем.
Машину ведет Марсия и на ходу рассказывает о местах, которые мы проезжаем. За окном вовсю сияет солнце, хотя в Бразилии сейчас, в конце августа, в разгаре зима. (Мы специально выбрали это время года, чтобы не страдать от жары.) Перед нами постепенно разворачивается город – белый, легкий, бескрайний.
Природа не поскупилась, создавая этот край. Живописный океанский прибой, нежно-голубая вода, золотой песок бесконечного пляжа и горы, нависающие над океаном. Только в одном пожадничала природа – слишком узкую полоску земли оставила она человеку между горами и водой для его существования в этом краю. Город теснится на крохотной равнине и, не уместившись на ней, начинает карабкаться на окружающие склоны, непонятно как цепляясь за скалистую землю.
…Однажды в далекой журналистской молодости брал я интервью у одного польского капитана. Мы расположились в его каюте, выпили немного, расслабились. Пошел разговор “не для печати”.
– Вы откуда сами? – спросил меня капитан.
– Издалека, – уклонился я от ответа.
– И все же?
– Родился я в Бразилии, в Рио-де-Жанейро…
– О, Рио, – радостно заулыбался поляк. – Знаете, что самое примечательное в вашем городе?
– ?
– Там на самой высокой горе стоит статуя Христа с раскинутыми руками. Она расположена настолько высоко, что когда корабль находится еще далеко от берега, эта стауя уже видна над морем. Будто Рио зовет вас в свои объятия.
И вот уже сегодня, в реальном Рио-де-Жанейро, перед нами встала настоящая гора Корковадо и на ней – подлинная огромная статуя, о которой говорил поляк.
Вообще-то Рио-де-Жанейро имеет две доминирующие точки. Помимо Корковадо есть еще так называемая Сахарная Голова (Sugar Loaf) – гора своебразной формы, придающая неповторимый акцент панораме прекрасного города.
…Мы проскочили даунтаун – деловую часть города, проехали по берегу живописной лагуны и подрулили к дому Кармен в районе Фламенго. Здание настолько велико, что ему потребовался трехэтажный подземный гараж. Подстать дому оказалась и квартира наших хозяев: большая гостиная, четыре спальни, три ванны-душа плюс жилье для прислуги. Кстати, несколько дней спустя я прочитал хозяйке дома письмо моего японского друга Накагава и спросил, не эта ли прислуга противилась разговору Роберто обо мне с Кармен? Оказалось, что ту служанку уже уволили.
Мы получили в наше распоряжение комнату с видом на лагуну и жизнь потекла своим чередом.
Парадный обед с участием всех членов семьи, знакомство, первые беседы… Судьба этих людей одновременно и счастлива, и трагична. Я уже упоминал, что глава семьи Залкинд умер. Он был сыном Рубина – брата моего отца и, соответственно, моим двоюродным братом, кузином. Это был уважаемый человек. Он работал судьей, был председателем совета судей штата Рио-де-Жанейро и вице-президентом ассоциации еврейских общин страны. Помимо всего прочего, Залкинд был еще и поэтом. Он издал семь поэтических сборников (два из них есть теперь и у меня, но, к сожалению, на португальском языке).
Умер мой кузин неожиданно. На его машине прокололась шина. Он вылез, начал менять колесо, сильно напрягся и что-то случилось с одним из его кровеносных сосудов. Сосуд лопнул, врачам не удалось спасти Залкинда. Мне представляется, что это была большая потеря не только для его семьи.
Женился Залкинд на девушке из крупного железнорудного района Минас-Жерайс. Кармен, как и ее муж, была юристом. Но она не была еврейкой. И вокруг этого обстоятельства развернулась любопытная интрига. Семьи Пятигорских – не только Рубина, но и Аниты – сестры моего отца – не одобрили этот брак. Возникла отчужденность и молодожены постепенно оказались как бы в изоляции. Образовавшаяся пропасть была такой ширины, что дети Залкинда лишь понаслышке знали, что у них имеется родня в Бразилии.
(Когда Кармен и Марсия получили от меня старые мамины
