Осада, или Шахматы со смертью - Артуро Перес-Реверте

Постояв так несколько минут, отступает под свод арки, чиркает спичкой о стену и собирается наконец прикурить сигару, которую все это время держал во рту. Загораживая огонек ладонью, несет его к лицу, но вдруг, передумав, гасит. Чтобы найти то, что ищет — если это и вправду существует, — нужно обострить нюх, насторожить все остальные чувства. И потому прячет сигару в портсигар и медленно идет по улице Силенсио, внимательно и осторожно, как выслеживающий дичь охотник, стараясь сквозь стук своих каблуков уловить все, что можно услышать ли, почувствовать в темных провалах и впадинах города. Он сам не мог бы сказать, что ищет. Пустоту, быть может. Или запах. Дуновение бриза или внезапное его отсутствие.

Он пытается высчитать, куда и когда упадет первая бомба.

13

За беломраморным фасадом с черными буквами «Кафе дель Коррео», за открытой настежь дверью, за одной из арок, ведущих в окруженный колоннами внутренний дворик, комиссар Тисон и профессор Барруль доигрывают вторую партию. На клетках доски медленно остывает жар битвы: белый король безжалостно стиснут конем и королевой. Чуть поодаль две пешки, растерянно переглядываясь, блокируют друг друга. Тисон зализывает раны, однако разговор идет о другом. И о том, что происходит на другой доске.

— Она упала вон там, профессор. Пять часов спустя. На углу улицы Силенсио, как раз рядом с аркой Гуардиамаринас… В тридцати шагах по прямой от плаца, где была обнаружена убитая.

Иполито Барруль, протирая стекла платком, внимательно слушает. Они сидят за своим обычным столиком: Тисон вплотную придвинул стул к стене, вытянул ноги под столом. Перед каждым, среди съеденных фигур, — чашечки кофе и стаканы с водой.

— Эта бомба — была. И та, что упала у часовни Дивина Пастора, — тоже. А на улицу Лаурель, где тоже обнаружили погибшую девушку, никакая бомба тем не менее не падала. Ни раньше, ни потом. Это частично меняет дело. Путает, так сказать, схему.

— Не согласен, — возражает профессор. — Это может означать всего лишь, что и убийца не застрахован от ошибки. Что и его метод — или назовите его как хотите — несовершенен.

— Но есть места… — неуверенно перебивает Тисон.

Профессор, внимательно глядя на него, ждет продолжения.

— Есть такие места… — продолжает комиссар. — Я заметил их. И условия в этих местах — другие.

Барруль задумчиво кивает. После резни и бойни на шахматной доске лошадиное лицо его вновь обрело всегдашнюю учтивость. Он уже не тот беспощадный воин, что пять минут назад с кровожадной свирепостью двигая фигуры, осыпал Тисона бранью и чудовищными угрозами: я вырву вам печенку, комиссар, и прочее в том же роде.

— Понимаю, — говорит он. — И вы уже не в первый раз говорите мне об этом. Как давно вы носитесь с этой идеей? Несколько недель?

— Несколько месяцев. И с каждым днем убеждаюсь в своей правоте.

Барруль мотает головой, тряся седеющей гривой. Потом аккуратно поправляет очки.

— Может быть, тут как с «Аянтом»? Или как с пойманным вами шпионом… Идея, которой вы одержимы, туманит ваш разум. Ложные приметы ведут к ошибочным выводам. Это ненаучно. Это впору какому-нибудь романисту. И знаете ли что?.. Для хорошего полицейского у вас чересчур богатое воображение.

— Менять профессию все равно уже поздно.

Реплику встречает быстрая сочувственная усмешка Барруля. Потом он показывает на шахматную доску. Кое-что в вас мне открылось благодаря этому. И я сомневаюсь, что словом «выдумщик» можно охарактеризовать вас исчерпывающе. Я сказал, что у вас — богатое воображение? Нет. Скорей наоборот. В игре вы проявляете редкостное чутье, ну или назовем это интуицией. Вы умеете видеть. Когда сидите напротив, вы — отнюдь не сочинитель романов. Вы — не из тех, кто делает эффектно-красивые и глупые ходы, облегчая противнику победу.

— И потому я наслаждаюсь, играя с вами, — заключает Барруль. — Вы не выдерживаете методичной осады.

Тисон закуривает сигару, добавляя своего дыму к плотному сизому облаку, висящему в воздухе под застекленной крышей, откуда, золотя верхний этаж, льется послеполуденный свет. Потом комиссар обводит присутствующих подозрительным взглядом — убеждается, что здесь нет нескромных ушей. Как обычно, в патио много посетителей, сидящих за столиками в деревянных и плетеных креслах. Хозяин, Пако Селис, зорко следит за всем происходящим из дверей на кухню; лакеи в белых передниках снуют по залу с кофейниками, кувшинчиками шоколада и стаканами с водой. За ближайшим столом в молчании читают газеты четверо — один из них священник. Соседство не беспокоит комиссара: эти господа — члены Испанской академии, бежавшие в Кадис из столицы. Завсегдатаи «Коррео», почему Тисон и знает их в лицо. А падре — дон Хоакин Лоренсо Вильянуэва — депутат кортесов от Валенсии, ярый сторонник конституции и, тонзуре вопреки, придерживается самых либеральных воззрений. Напротив сидит дон Диего Клеменсин — этот пятидесятилетний эрудит сейчас зарабатывает себе на жизнь, редактируя правительственную «Гасета де Рехенсия».

— Есть, есть такие места… — настойчиво и уверенно повторяет Тисон. — Особые места.

Умные глаза профессора, кажущиеся за стеклами очков меньше, чем на самом деле, осторожно смотрят на него из-под полуприкрытых век.

— Вы говорите «места»?

— Да.

— Ну что ж, может быть, в этом и есть нечто здравое…

Есть научная основа, поясняет он. Великие ученые упоминали порой что-то подобное. Дело в том, что наука, изучающая климат, — метеорология — пребывает пока в зачаточном состоянии, равно как и астрономия. Однако не вызывает сомнений, что существуют атмосферные феномены, присущие тому или иному конкретному месту. Солнечное тепло, к примеру, воздействует на поверхность земли и на окружающий ее воздух, и колебания температуры влияют на многое, включая зарождение бурь и штормов в определенных участках атмосферы.

— Под влиянием определенных условий — температуры, ветров, атмосферного давления — в определенный момент может создаваться совершенно определенная ситуация. Вызывающая дождь, грозу…

Перечисляя, Барруль тычет желтым от никотина пальцем в разные клетки шахматной доски. Рохелио Тисон, подавшись вперед, внимательно слушает. Снова оглядывает людей в кафе. И говорит, понизив голос:

— Вы хотите сказать, что это может вызвать также и убийство, и падение бомбы? Или то и другое сразу?

— Ничего подобного я не хочу сказать. Однако это возможно. Возможно все, пока не доказано обратное. Современная наука ежедневно удивляет новыми открытиями. И где границы познания, нам неведомо.

Он вздергивает брови, как бы уклоняясь от личной ответственности. Потом протягивает руку к струйке дыма, отвесно тянущейся с конца сигары, зажатой между пальцами комиссара, протыкает ее и ждет, когда спирали и завитки вновь станут прямой линией. Вот, скажем, взять ветер. Движущийся воздух. Комиссар, помнится, говорил о том, что он разный в разных частях города. Недавние исследования ветров и бризов позволили предположить, что за сутки бриз совершает полный оборот: в Северном полушарии — по часовой стрелке, в Южном — против. А это в свою очередь позволяет установить постоянную взаимосвязь между бризами, конкретными участками, атмосферным давлением и силой ветра. Сочетание постоянных и периодических факторов с факторами узколокальными, крайне непродолжительными по времени и с неизвестной пока периодичностью. Накопление подобных обстоятельств приводит к неким результатам… Тисон следит за его мыслью?

— Пытаюсь по мере сил, — отвечает тот.

Барруль достает из кармана своего давно немодного сюртука табакерку и поигрывает ею, не открывая.

— Если принять вашу гипотезу, то в таком городе, как наш, возможно все. Кадис — корабль посреди моря и в точке пересечения ветров. Даже улицы здесь проложены, даже дома построены с таким расчетом, чтобы отгораживаться от них, перенаправлять их и гасить. Вы говорили о ветрах, о звуках… Даже о запахах… Все это существует в воздухе. В атмосфере.

Комиссар снова смотрит на съеденные фигуры по обе стороны доски. Потом задумчиво снимает белого короля и ставит рядом с ними.

— Следует понимать так, что убийства семи молодых женщин были последствиями атмосферных явлений?

— Почему бы и нет? Доказано, что определенные ветры в зависимости от степени своей влажности и температуры прямо влияют на наши гуморы, горяча темперамент. Случаи буйного помешательства или убийства чаще встречаются в местах, подвергающихся их постоянному или периодическому воздействию. О, как мало мы знаем о самых темных безднах, таящихся в душе человеческой!

Профессор наконец открыл крышечку, взял понюшку рапе и негромко, аккуратно, с видимым удовольствием чихнул.

— Все это, конечно, очень зыбко, очень неопределенно, — продолжает он, стряхивая пылинки табака с жилета. — Я ведь не ученый. Однако любой всеобщий закон природы приложим к явлению самого ничтожного масштаба… То, что справедливо для континента или океана, справедливо и для улицы Кадиса.