Безутешные - Кадзуо Исигуро

– Послушай, успокойся. Все будет хорошо. Никто тебя не освищет. Ты всегда говоришь, что публика тебя освищет, но до сих пор никто, ни один человек за все эти годы ни разу не свистнул.

– Ты, видно, не понимаешь, о чем я говорю? Этот вечер не чета другим. Мои родители приезжают. Если сегодня публика меня освищет, это будет… это будет…

– Да не освищут они тебя, – вновь прервала меня Софи. – Ты говоришь так каждый раз. Звонишь с разных концов земли и повторяешь то же самое. Перед каждым концертом. Они меня освищут, они меня раскусят. И что бывает? Через несколько часов ты звонишь снова, успокоенный и довольный собой. Я спрашиваю, как прошло выступление, а ты вроде бы немного удивляешься, зачем я вообще задаю этот вопрос. «О, прекрасно», – отвечаешь ты. Всегда говоришь что-то в этом духе, а потом переводишь разговор на другие темы, словно концерт не стоит и упоминания…

– Погоди минуту. О чем это ты? О каких телефонных звонках? Ты хоть понимаешь, чего они мне стоят? Иной раз у меня дел выше головы, но я все же выкраиваю в расписании несколько минут, чтобы только узнать, в порядке ли ты. И чуть ли не каждый раз ты опрокидываешь на меня целый ушат своих проблем. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что я тебе жалуюсь…

– Какая разница, речь не о том. Я стараюсь доказать, что сегодняшний вечер пройдет как нельзя лучше…

– Тебе легко говорить. Ты как все они. Воображаешь, будто это ничего не стоит. Думаешь, мне нужно только явиться в зал, а все остальное происходит само собой… – Внезапно мне вспомнился Густав, лежащий на матрасе в пустой артистической уборной, и я мигом смолк.

– В чем дело? – спросила Софи.

Несколько мгновений я собирался с мыслями, потом произнес:

– Вот что. Я должен тебе кое-что сказать. Плохие новости. Мне очень жаль.

Софи на другом конце провода молчала.

– О твоем отце, – продолжал я. – Ему нездоровится. Он в концертном зале. Тебе нужно немедленно туда ехать.

Я снова сделал паузу, но Софи не произнесла ни звука.

– Он держится молодцом, – добавил я. – Но тебе нельзя медлить. Бориса тоже возьми. Собственно, потому я и звоню. У меня машина. Я еду за вами.

Молчание в трубке, казалось, никогда не кончится. Затем Софи отозвалась:

– Прости за вчерашний вечер. Я имею в виду галерею Карвинского. – Она помедлила, и я думал, что снова наступит затяжная пауза. Но в трубке вновь послышался ее голос: – Убожество. Я говорю о себе. Только не разубеждай меня. Я произвела жалкое впечатление. Не знаю, в чем дело, в подобных обстоятельствах я не умею себя вести. Приходится это признать. Я не могла бы сопровождать тебя из города в город и выполнять светские обязанности. Мне это недоступно. Прости.

– Какое это имеет значение? – сказал я мягко. – Я уже забыл, что там было вчера в галерее. Не все ли равно, какое впечатление ты произвела на подобную публику? Это ужасные люди, все без исключения. А ты там была самой красивой из женщин.

– Не может быть, – внезапно засмеялась она. – Я сейчас как ободранная ворона.

– Но ты прелестно старишься.

– Фу на тебя! – вновь хохотнула она. – Как ты смеешь так говорить?

– Прости. – Я тоже засмеялся. – Я хотел сказать: ты вовсе не изменилась. По тебе ничего не заметно.

– По мне ничего не заметно?!

– Не знаю… – Я сконфуженно хмыкнул. – Может, ты выглядела осунувшейся и страшной. Я уже не помню.

Софи снова рассмеялась и замолкла. Когда она заговорила, голос ее звучал серьезно:

– Но это было убожество. Куда мне с такими данными путешествовать с тобой по свету!

– Послушай, я обещаю, что сокращу свои разъезды. С сегодняшнего дня, если все пройдет удачно. Кто знает, может, и получится.

– А я прошу прощения, что до сих пор ничего не подыскала. Обещаю: в ближайшее время я что-нибудь для нас найду. Очень удобное и уютное.

Я не сразу нашелся, что ответить, и несколько мгновений мы оба молчали. Потом послышался ее голос:

– Тебя в самом деле не оттолкнуло то, как я вчера держалась? И как я всегда держусь?

– Ничуть. Мне абсолютно все равно, как ты ведешь себя на публичных сборищах вроде этого. Делай все, что тебе вздумается. Какое это имеет значение? Ты одна стоишь больше, чем целая комната таких, как они.

Софи не отозвалась. Помедлив, я продолжил:

– Это отчасти и моя вина. Я говорю о доме. Нечестно было с моей стороны полностью свалить поиски на тебя. Теперь, быть может, если вечер пройдет удачно, мы возьмемся за дело совсем иначе. Начнем искать вместе.

Молчание в трубке продолжалось, и я на секунду подумал, что Софи ушла. Но она произнесла далеким, отрешенным голосом:

– Мы непременно в скором времени что-нибудь найдем, правда?

– Да, конечно. Мы будем искать вместе. Борис тоже. Найдем обязательно.

– Ты скоро приедешь, верно? Чтобы отвезти нас к папе?

– Да, да. Буду торопиться изо всех сил. Так что готовьтесь, вы оба.

– Да, хорошо. – Ее голос по-прежнему звучал тихо и вяло. – Я разбужу Бориса. Да, хорошо.

Когда я выходил из телефонной будки, мне почудились на небе явственные признаки рассвета. Бродского окружала толпа, и, подойдя поближе, я разглядел хирурга, который стоял на коленях и орудовал ножовкой. Бродский, казалось, относился к этой процедуре вполне спокойно, но когда я достиг машины, издал Душераздирающий крик, эхом пронесшийся между деревьев.

– Мне нужно уезжать, – сказал я, не обращаясь ни к кому в отдельности, да меня, наверное, никто и не слушал. Но когда я закрыл дверцу и завел двигатель, все лица с испугом обратились ко мне. Прежде чем я успел поднять стекло, к автомобилю сломя голову подбежал Джеффри Сондерс.

– Послушай, – зло проговорил он. – Послушай. Тебе нельзя сейчас уезжать. Когда мистера Бродского освободят, придется отвезти его куда-нибудь. Нам нужна будет твоя машина, неужели не понимаешь? Это даже ребенку ясно.

– Вот что, Сондерс, – отозвался я твердо. – Я ценю твою участливость. Я сделал все, что мог, хотя рад бы сделать больше. Теперь мне пора обратиться к своим собственным заботам.

– Похоже на тебя, старик, – бросил Сондерс. – Очень похоже.

– Слушай, ты не имеешь ни малейшего… В самом деле, Сондерс, ни малейшего… На мне навешено столько, что ты даже представить себе не можешь. Я живу совсем не так, как ты!

Последнюю фразу я проревел так оглушительно, что даже хирург оторвался от своей работы и посмотрел на меня. Бродский наверняка тоже забыл о боли и поднял глаза. Я почувствовал себя уверенней и произнес более миролюбивым тоном:

– Прости, но у меня срочное дело. К тому времени, когда вы справитесь и мистера Бродского можно будет перевозить, «скорая помощь», уверен, уже прибудет. В любом случае, мне жаль, но я не могу задерживаться ни на минуту.

С этими словами я поднял стекло и снова пустился в путь.

31

Некоторое время дорога шла через лес. Но наконец он начал редеть, и я увидел, что вдали едва заметно разгорается заря. Деревья совсем исчезли – и я очутился на пустынных городских улицах.

Мне пришлось затормозить на перекрестке у светофора. Ожидая в тишине (поблизости не было других автомобилей), я огляделся и стал смутно узнавать этот район. С облегчением определил, что нахожусь уже поблизости от дома Софи; в самом деле, улица, которая передо мной лежала, должна была привести меня прямо туда. Мне вспомнилось также, что квартира располагается над парикмахерской, и когда зажегся зеленый свет, я миновал перекресток и покатил по тихой улице, внимательно оглядывая дома. Когда вдали, на краю тротуара, замаячили две фигуры, я нажал на акселератор.

Софи и Борис были одеты в легкие куртки и, как мне показалось, поеживались от утренней прохлады. Они подбежали к машине, и Софи, наклонившись, сердито крикнула:

– Мы уже заждались! Отчего ты так долго? Прежде чем я успел ответить, Борис тронул Софи за руку и сказал:

– Все в порядке. Мы успеем. Все в порядке.

Я посмотрел на мальчика. Он держал большой портфель, похожий на чемоданчик врача, что придавало ему комично-важный вид. Тем не менее держался он на удивление уверенно и, кажется, сумел успокоить и свою мать. Я ожидал, что Софи сядет рядом со мной, но она с Борисом предпочла заднее сиденье.

– Прости, – произнес я, делая поворот, – я еще не очень хорошо ориентируюсь.

– Кто с ним теперь? – спросила Софи; в ее голосе вновь звучало напряжение. – Кто-нибудь за ним присматривает?

– Он со своими коллегами. Они все собрались. До единого.

– Видишь? – мягко прозвучал сзади голос Бориса. – я говорил. Так что успокойся. Все будет в порядке.

Софи тяжело вздохнула, но, казалось, Борису и на сей раз удалось ее успокоить.

– Они делают все, что нужно, – добавил он. – Так что не волнуйся. Они ведь делают все, что нужно?

Вопрос был, очевидно, обращен ко мне. Я был несколько задет тем, какую роль Борис себе присвоил, не нравилось мне также, что они вдвоем уселись сзади, словно я был шофером, поэтому я решил не отвечать.