Космическая тетушка - Елена Хаецкая

– Мы можем и подождать, – согласился Риха Рабода, – но готовы ли вы отдать свою жизнь ради этого ожидания? Мы потеряем целое поколение, а это отразится на жизни и ваших детей, и ваших внуков… Они будут потомками слабовольных людей, побежденных, сдавшихся. Если вам, ценой невероятных усилий, удастся все же дать им образование – многие из них станут презирать вас. Вы готовы к этому?

– Нет, – сказала Оале Найу. – Конечно, я люблю порт и моих докеров, но не готова провести с ними всю жизнь…

– В таком случае, нам придется совершить ряд преступлений, караемых смертной казнью, – сказал учитель почти весело.

– Мы уже начали, – напомнил Иза Таган.

– Вы должны найти поставщика, – сказал Риха Рабода, пропустив замечание своего ученика мимо ушей. – К несчастью, мой человек в военном министерстве пока не готов открыто перейти на нашу сторону. В противном случае он нашел бы поставщика сам… Но, думаю, в решающий момент военные нас поддержат.

– Сколько нужно оружия? – спросил Иза.

– Не менее тысячи стволов. Собственно, восстание должно длиться меньше суток. Если нам навяжут долгие бои, с баррикадами, уличными боями и снайперами на крышах, – мы пропали.

– А такое возможно? – спросила Оале. И смутилась: – Простите…

Риха Рабода оттолкнул от себя сразу два шара, и они полетели к Оале, озаряя лицо девушки: оно было вдохновенным, как будто она слушала музыку.

– Мы просто перестреляем парламент, – сказал учитель. – Сопротивление окажет Стража Парламента. Им за это платят. Хорошее жалованье, я узнавал. Но нас будет значительно больше, поэтому, полагаю, все получится. Сейчас в государственных школах и на некоторых заводах вводят патриотические загородные лагеря. Хотят показать народу Овелэ, что заботятся о национальных чувствах. Заодно и занять рабочих и старших школьников военной муштрой. Пусть лучше ходят строем и жгут костры в походах, чем собираются за бутылкой и толкуют о том, насколько дурно руководство завода…

Иза Таган блеснул в темноте зубами.

Учитель мгновенно уловил это:

– Ты прав, Иза. Многие ребята научатся хорошо стрелять в цель… Но во время нашего выступления самым страшным будет даже не огонь охранников и не смерти глупых, рыхлых господ из правительства.

Он замолчал.

– Что? – подала голос Оале.

– Ненависть, – отозвался Риха Рабода. – Почти все жители Овелэ будут ненавидеть вас за то, что вы подняли смуту. Они боятся последствий неудачного мятежа – возможных репрессий и арестов, конфискаций имущества, обысков… А ведь у них по домам уже поприпрятано и сахарку, и сухариков, и круп. Всего-всего, с чем можно доскрипеть до могилки.

– Мы не должны презирать их за это, – сказал Иза Таган. – Люди не обязаны быть храбрыми.

– Мы и не презираем их, – возразил Риха Рабода. – Пока они не попытаются ударить нас в спину. Наши соседи, товарищи по работе, родственники, одноклассники. Самые неожиданные люди, которых мы, казалось бы, знаем вдоль и поперек… Почти сутки, пока идет восстание, вы будете жить, погруженные в море их ненависти. Зато потом, когда мы победим, они снова станут милыми и хорошими… Знайте и об этом, когда будете страдать от их неприязни. Не гневайтесь на них понапрасну.

– Хорошо, – сказала Оале Найу.

А Иза Таган спросил:

– Когда нам закупать оружие?

– Как только найдете подходящего поставщика. Ищите в портах. Ищите капитана, готового вас понять. Не подделывайтесь под чужие обычаи, оставайтесь собой: если вы сохраните себя, вам проще будет встретить достойного человека.

– Дальше, – потребовал Иза.

– У вас будет частота, на которой можно со мной связаться. Только один раз. Передадите координаты. Там будет ждать корабль. Прогулочная яхта.

– Сколько у нас времени? – спросила Оале.

– Не торопитесь, но и медлить не стоит. Не больше года.

Стало тихо. Сейчас им предстояло встать и покинуть этот дом, но они все медлили.

Наконец Иза спросил:

– А вы, господин Рабода?

– Я? – Он чуть удивился. – Я останусь здесь.

– Вы не считаете, что… после того, что случилось… Что вам лучше скрыться? – выговорил Иза. Ему было трудно произносить эти слова: как будто он говорил непристойности в присутствии достойной девушки.

– Нет, – повторил Риха Рабода. – Я останусь здесь. Я знаю, что все очень хрупко, до крайности хрупко, что все подвешено на тонкой нитке – как воздушный змей… Но я не могу уйти.

Иза Таган сказал отчаянно, с бесстыдством человека, которому предстоит умереть:

– Но если Гийан назовет ваше имя, все обвалится… Ничего не будет, ни мятежа, ни оружия, ни будущего…

Полоса света целомудренно коснулась щеки Тагана, и Риха Рабода увидел на ней блестящую полосу: Иза плакал и не знал об этом.

– Если я уйду, – тихо сказал Риха Рабода, – значит, я не верю Гийану. Это ослабит его. Они ничего не смогут доказать, пока он молчит. Они не посмеют поднять на меня руку, пока он молчит. И если он будет молчать до конца, через год на Овелэ все изменится. Я останусь в своем доме и будут ждать вашего возвращения.

– А если он все-таки не выдержит? – спросила Оале. Ее голос звякнул, как посуда из плохого олова, выброшенная в окно, на камни.

– Значит, я плохой учитель, – сказал Риха Рабода. Он встал, и шелк начал медленно стекать с его плеч на пол, а свет шаров струился по нему, скользя по поверхности ткани, но не проникая внутрь. – Пусть все остается как есть. Пусть все висит на нитке. – Он провел в воздухе рукавом, и на мгновение перед глазами молодых людей пронеслись воздушные змеи, белые, изрыгающие пламя, точно настоящие драконы.

Риха Рабода поцеловал их в щеки и глаза, и они ушли.

Ущелье осталось прежним: с отвесными стенами, наполненное пением воды, с узким клочком неба наверху. Видны были даже выцветшие шелковые лоскуты, оставшиеся от былых воздушных замков: зацепившиеся за уступы скалы, они едва шевелились разлохмаченными краями. Сильные теплые воздушные потоки достигали края ущелья, где стояли люди, и ласкали их лица.

Гийан втягивал воздух ноздрями, вздрагивая всем телом при каждом вдохе. Одежда на нем оставалась прежняя, с несколькими поясами, с кистями, ленивыми рукавами и волочащимся подолом. Она была теперь изорвана и испачкана, а рукава пропитались кровью. Длинные волосы слиплись и свалялись, но все еще оставались золотыми.

За это время он привык к прикосновениям чужих рук и не поморщился, когда они стиснули его локти и подвели к краю ущелья. Эти люди с ним не разговаривали.

Гийану трудно было стоять. Они поддерживали его, и неожиданно он ощутил благодарность. А потом все утратило вес и тяжесть, и он увидел ущелье изнутри: каждая красноватая жилка, каждый тончайший ручеек, ниточкой выбегающий из крохотной щели между камнями, каждая травинка, каждая застрявшая нитка – все было ему доступно.