Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

Буша, что Горбачев «не приедет в Лондон с просьбой о 100 миллиардах». Советский посланник, по всей видимости, рассчитывал, что американский президент предложит меньшую сумму, но тот промолчал. Буш так и не понял, в чем состояла подлинная цель миссии Примакова-Щербакова. Нужны им все-таки деньги или нет? «Эти ребята сами толком не знают, чего они хотят, не так ли?» – сказал он Скоукрофту[809]. На обеде с советской делегацией Буш с гордостью продемонстрировал свой новый настольный компьютер и попытался что-то с него распечатать. Пожилая секретарша подсказывала американскому президенту, какие кнопки нужно нажимать. Вернувшись в Москву, Примаков вручил Горбачеву листок бумаги с отпечатанным на новом принтере посланием от Буша: «Дорогой Михаил: мы только что прекрасно пообедали с твоим достойным представителем господином Примаковым. Хочу передать тебе это мое первое послание иностранному лидеру, подготовленное на моем новом компьютере. Удачи тебе и всего самого лучшего. Джордж Буш». Было ясно, что переговоры закончились ничем[810].

Через несколько дней Павлов получил адресованное Министерству финансов одобрение Горбачева на внутренний кредит в размере 68 миллиардов рублей для затыкания дыр в бюджете, созданных неуплатой налогов госпредприятиями и республиками. Это было крупнейшее включение денежного печатного станка в советской истории. Госбанк также заимствовал деньги из сбережений населения. Эти меры применялись в полной тайне, и известно о них стало лишь в последние дни существования Советского Союза[811]. В такой ситуации вопрос о западных кредитах и инвестициях становился для советского бюджета и советской экономики вопросом жизни и смерти.

5 июня, после полугодичной отсрочки, Горбачев вылетел в Осло для произнесения своей Нобелевской речи. Главный смысл подготовленного Черняевым выступления состоял в следующем: перестройка дала миру больше, чем Советскому Союзу, не может ли Запад в этой связи отплатить добром теперь, когда страна попала в такой кризис, который может обернуться бедой для всех? Вопрос непосредственно о денежной помощи Горбачев велел своему помощнику из речи вычеркнуть. Свое обращение нобелевский лауреат хотел сформулировать в терминах большой стратегии: без реформированного Советского Союза западные державы не смогут выстроить прочный и мирный миропорядок. И все же в речи в Осло Горбачев решился обратиться к западным лидерам и западной общественности с призывом начать на встрече G7 серьезный «разговор» о помощи советским реформам «на самом пике перестроечного кризиса… чтобы не допустить социального и политического взрыва»[812]. Накануне вылета в Осло Горбачев получил неформальное сообщение из Вашингтона. Черняев записал у себя в дневнике, что «Буш окончательно решил пригласить М. С.» в Лондон. Как считал Черняев, лондонский саммит станет «событием, поворотным в отказе от “социалистического выбора”» и настоящим приглашением Горбачеву и его стране присоединиться к западному либеральному порядку[813]. 15 июня британский посол Родрик Брейтвейт передал Горбачеву официальное приглашение от премьер-министра Джона Мейджора на лондонский саммит.

«ПРЕВРАТИТЬ ИХ В ТРЕТЬЕСТЕПЕННУЮ ДЕРЖАВУ»

Пока мысли Горбачева были заняты дефицитом денег и местом СССР в мировом западном мироустройстве, Буш и Скоукрофт думали о Договоре об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ) и советско-американском Договоре о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ). Два этих договора были главным приоритетом политики Буша в его отношениях с Советским Союзом. Начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР маршал Моисеев сказал на встрече с британскими и американскими дипломатами и военными экспертами, что Верховный Совет не станет ратифицировать ДОВСЕ до тех пор, пока Советской армии не увеличат квоты допустимых размеров развертывания на собственной территории. Он имел в виду, что СССР уже потерял всех своих союзников в Восточной Европе и в новых геополитических условиях договор обрекает советские вооруженные силы на неравенство в отношении США и его союзников[814]. По подсказке министра иностранных дел Александра Бессмертных американцы решили вовлечь Моисеева напрямую в переговоры, пытаясь добиться от него уступок. Этот подход в конечном счете сработал. Стороны согласились на компромисс. На заседании Верховного Совета 23 мая 1991 года маршал Ахромеев, близкий по взглядам к Моисееву, взял на себя «моральную ответственность» за ДОВСЕ и призвал ратифицировать договор. 14 июня на чрезвычайной конференции послов в Вене поправки к Договору были ратифицированы. Одно из главных препятствий к московскому саммиту было устранено[815]. Переговоры по СНВ, однако, по-прежнему сталкивались с сопротивлением советской стороны. Моисеев считал проект Договора несправедливым: он давал США преимущество в количестве ракет и боеголовок в соотношении 1,7:1. Американцы рассчитывали, что советская сторона пойдет на уступки, и отказывались идти ей навстречу. Горбачев, который вместе с Шеварднадзе неоднократно продавливал сопротивление советских военных, на этот раз решил, что пришла пора американцам проявить большую гибкость, и солидаризировался со своим Генштабом[816].

«Большая сделка» не нравилась Бушу и Скоукрофту с самого начала. Американские СМИ разгромили проект в пух и прах. Уильям Сэфайр в «Нью-Йорк Таймс» обозвал Явлинского и Аллисона простофилями с благими намерениями, придумавшими дурацкую схему, чтобы «капитализм оплатил костыли для коммунистической системы, чтобы она осталась на ходу». Если Советы на самом деле хотят избежать национального банкротства, писал Сэфайр, им следует сократить Красную армию, перестать давать деньги Фиделю Кастро на Кубе и режиму в Афганистане, начать продажу недвижимости, земли и предприятий частным лицам и задействовать мотивацию получения прибыли. «Необходимый для этого политический климат называется свободой», – заключал он[817]. За кулисами люди из ельцинского лагеря умоляли американцев не давать денег кабинету «реакционера» Павлова. Андрей Козырев говорил помощникам Бейкера: «Любые деньги, которые вы дадите центру, будут растрачены впустую и, того хуже, пойдут на поддержание на плаву системы, которой нужно дать утонуть»[818].

Проект Явлинского-Аллисона тем не менее не остался без политической поддержки. Уже отставленная с поста премьер-министра Маргарет Тэтчер призвала Буша возглавить кампанию за предоставление помощи СССР по примеру того, как он стал лидером помощи Кувейту в войне в Персидском заливе. Американский посол Мэтлок после встречи с Железной леди записал у себя в дневнике, что Тэтчер права: «Наши лидеры потеряют право называться мудрыми и мужественными, если окажутся не в состоянии ответить на этот вызов»[819].

Буш не знал, можно ли продолжать ожидать от Горбачева подвижек в вопросе разоружения, не предоставляя ему каких-либо финансовых стимулов. После отъезда Примакова и Щербакова из Вашингтона президент попросил Скоукрофта созвать специальное заседание Кабинета, чтобы обсудить, какие именно «подарки» он сможет привезти Горбачеву на лондонский саммит. В записке членам Кабинета в преддверии заседания Скоукрофт призвал их всесторонне взглянуть на этот вопрос, сопроводив это предисловие важными оговорками: все отношения с советской стороной должны вестись согласованно с Германией