Участники Январского восстания, сосланные в Западную Сибирь, в восприятии российской администрации и жителей Сибири - Коллектив авторов -- История

На родине он успел отвоевать родовитость и гонор и оставить за собою стремление в противоположную сторону от работ, которые награждаются мозолями на руках. На родине они бросались на государственную службу, учились грамоте, кончали гимназический курс, искали мест управляющих, поступали в чиновники, иные богатели и делались панами; из шляхты этой образовалось почти все местное православное и католическое духовенство. Рассчитывать на таких сельских хозяев у Сибири мало прав, дожидаться от них верного и твердого земледельческого населения нет никаких оснований. Шляхтич, и на родине очень часто не владевший собственными угодьями, век кочевал, переходя с земли одного владельца к другому. Ему некогда было привыкнуть к усидчивому труду, сделаться земледельцем; он стоял на перепутье между деревенским и городским жителем и возымел наклонность более к городскому быту. Он только потому не дворянин, что не доказал своих прав, утерявши документы или, прогоняемый поднятой платой с возделанного им уголка земли, предпочел записаться в крепостные. Есть много достаточных оснований предполагать, что эта шляхта, жившая на наемных землях, в городах элемент наиболее безопасный при облегченном надзоре и заработках. И проживши в деревне, он не утратил характера горожанина. Земледельцы они были плохие и на местах родины, где приходилось им переменять место, хозяйство их было скудно, неряшливо. Вместо обыкновенных шляхетских горенок они жили в клетушках с земляным полом, без окон, если только можно считать за окна узенькие, продолговатые щели с осколками стекол; крыша прорвалась, забор рассыпался, ворота покосились; нагорожено — наляпано. В деревне он живет (что в том краю величайшая редкость) на деревянных полах с красными окнами, уставленными бальзаминами, геранью и гортензиями. Настоящие городские горенки служили обыкновенным жилищем шляхты. Шляхтянки наряжаются в белые, как снег юбки, щеголяют в перчатках, в праздничное время распускают зонтики; они не поют народных песен и употребляют все силы, чтобы, как масло на воде, отделяться от крестьянок всем и во всем. Шляхтичи, в сношениях с соседями-крестьянами, оказывались всегда людьми высшей породы. Шляхтич в корчме требует почета, говорит громко, не прочь и подраться (белорус ему уступает, старовер спорит), но зато шляхтич владеет всем тем искусством выиграть перед высшим городским обществом — искусством, в котором у него мало соперников. Для сибирских городов у него все блестящие задатки. Но не то сулила ему безрасчетная и слепая судьба. Для Сибири обстоятельств этих не взвесили и, несмотря на указания и предостережения сведущих и опытных людей, поступили иначе.

Сибирские города, находящиеся вообще на низком промышленном уровне, ввиду представлявшейся возможности при помощи этих людей подняться в вопросе промышленности обрабатывающей, сибирские города не наделены этим полезным классом водворенцев, стоящих на степени высшего развитая. В то время, когда эти люди, в массе которых преобладают ремесленники, могли бы найти средства в два-три года сделаться полезными гражданами — их бесполезно и бесследно прикрепили к деревням. Между ними оказались получившее образование в средних учебных заведениях и даже воспитавшееся в высших, и, стало быть, поставленные в обидную, чуждую и безнадежную среду крестьянской обстановки и деревенского быта. Шляхтич, сидевшей на приготовленной земле, очутился таким образом в Сибири на новых участках, требующих — как известно — долговременного опыта, громадного терпения и необычайных трудов при расчистке вековых залежей, так называемых новей. Только такие места, поросшие мелким березняком и осинником, сибирские общества приняли за обычай выделять прибылым и готовых земель для них не отрезывают. — «Новый пришелец должен занимать и новый участок» — таково старожилое правило, с которым в Сибири нет никакой возможности спорить. Два года тяжелых условий для того, чтобы воспользоваться только первым плодом трудов своих, представляются обязательными даже для того замечательного меньшинства, которое владеет привычкою и уменьем возделывать землю. Плодоносная земля лежит в Сибири под лиственным лесом; его надо срубить, оставить пенья сохнуть, чтобы на будущий год иметь силы и возможность их выкорчевать, пройтись сохой, посеять и лишь на третий год получить жатву. Таким образом, для водворенцев польских ссудный хлеб на три года (и лишь по малой мере на два) стал для казны обязательным. — Прибавилась лишняя тягость.

Переселенцев, для успеха водворения, казна сочла нужным снабдить пособиями. Эти пособия состояли: в выдаче 55 руб [лей] на семейство — суммы, обыкновенно определяемой переселенцам из государственных крестьян: 35 руб[лей] на обзаведение домом и 20 на приобретение земледельческих орудий, в снабжении одеждою (в случае надобности) и подводами до самых мест водворения. В дороге взрослые получали по 16 коп[еек] в день, малолетние по 8 (все эти расходы отнесены на 10 % сбор в западных губерниях и на суммы Царства Польского)[467]. Для водворения указаны волости с свободными казенными землями, и в них положено водворять, либо образованием из переселенцев отдельных деревень. В том и другом случае сделано обязательным избегать соседства городов и больших трактов, но принято водворять в местностях, изобилующих свободными и удобными угодьями, годною для пользования водою, не ощущающими недостатка в лесе для строений. Таковы были распоряжения общин.

Частные распоряжения на водворение, каковые сделаны были по Тобольской губернии (судя по напечатанной инструкции) заключались, между прочим, в заблаговременном обеспечении продовольствия, в заготовлении подвод; в стараниях и хлопотах установить мирные и кроткие отношения между пришельцами и старожилами, в домах которых размещались па первое время прибылые водворенцы. По водворении уступлено было туманное право отлучек на рынки и торжки и других округов губернии для сбыта ремесленных изделий или сельских произведений. Одиночкам дозволено соединяться по двое на первое время[468], признанные неспособными к устройству самостоятельного хозяйства (старики и малолетки) назначены для призрения в семейства самих переселенцев или к старожилам, с выдачей за взрослого 10 руб[лей], за малолетнего до десятилетнего возраста по 5 руб[лей] в год с правом занимать посильными работами. Из ближайших запасных сельских магазинов выдавался хлеб и для продовольствия, и для обсеменения полей; в первом случае на каждые три месяца вперед. Тот и другой хлеб выдавался заимообразно. Частные распоряжения сумели облегчить уплату займа на более продолжительные сроки (в четыре года после первых шести, необходимых для знакомства с требованиями новой страны). Переселенцы домохозяева наравне с прочими крестьянами приобретали право участия в мирских угодьях и оброчных статьях и проч [ее].

Но не все волости и угодья, назначенные для водворения, оказались удобными и соответствующими требованиям Западного комитета. Томская комиссия, водворявшая этих переселенцев, нашла, что пособие, вообще недостаточное и для переселенцев из государственных крестьян, для польских выходцев еще сильнее и безвыходнее усиливало затруднения. Переселенцы внутренних губерний приходили совершенно обеспеченными, приводили скот (лошадей) или приносили деньги, вырученные от продаж его и назначенные