Почему плакал Пушкин? - Александр Лацис

Таким образом, отпала почва для сомнений в достоверности ранее известных официальных документов. А они свидетельствуют, что супруга Дантеса, урожденная Екатерина Николаевна Гончарова, родила в положенный срок, в октябре 1837 года.

С тем, чтоб не провираться на каждом шагу, «дневник» в дальнейшем избегает упоминать о событиях, так или иначе связанных с историей дуэли.

– Не может быть! – скажет недоверчивый читатель. – Сотня страниц – и ничего? Но ведь чем-то они заполнены?

Именно чем-то, именно заполнены. А в сущности – ничего.

Такой почерк.

Из «дневника» ничего не удается узнать о Пушкине. Попробуем что-нибудь узнать о «публикаторе».

Что за фамилия – Армалинский? Сильно смахивает на псевдоним.

По-латыни «армалинус» – горностай. По-французски «горностай» имеет также и переносное значение: «человек безупречной чистоты».

Не будем спешить дурно думать о людях. По крайней мере, до тех пор, пока они сами не докажут обратное.

Вот что человек безупречной чистоты сообщает о себе. В конце 70-х годов он надумал отправиться из Ленинграда на новое местожительство, в Соединенные Штаты. Какой-то почтенных лет человек, по профессии историк, – Михаилу Армалинскому так и остались неизвестны его фамилия и домашний адрес, – так вот, таинственный незнакомец ни с того ни с сего преподнес отъезжающему подарок. То был рукописный перевод с французского.

Неправда ли, рассказ не вызывает доверия? Простите, но самая несуразность рассказа представляет собой единственную примету его возможной достоверности. Ибо, как сказал Марк Твен, «правда необычайнее вымысла: вымысел должен придерживаться правдоподобия, а правда в этом не нуждается».

И еще говорил Марк Твен: «Я лично готов поверить этому. Я чему угодно могу поверить».

Поверим и мы каждому слову. Особенно тому, что «французский оригинал», которого, как сказано выше, Армалинский в глаза не видел, давно утерян.

Но запасы нашей доверчивости иссякают, когда мы узнаём, что уже не существует и переданная неизвестным историком рукопись перевода. Она непонятным образом исчезла, улетучилась из квартиры примерно через год после прибытия М. Армалинского в США. Впрочем, к тому времени текст перевода был перепечатан на машинке. В конце концов Армалинский сей текст обнародовал в городе Миннеаполис, штат Миннесота, то есть в самом начале судоходной части реки Миссисипи.

Любопытно, что в составе текста имеется предсказание о том, что появится он спустя много лет, конечно же, не в России, а… «скорее всего в далекой Америке». «Пушкиным» предсказано все, кроме таких случайных подробностей, как Армалинский и Миссисипи.

Одновременно с выходом книжки был выпущен рекламный листок:

А. С. Пушкин. Тайные записки 1836–1837 годов. Записки А. С. Пушкина последних месяцев его жизни считались безвозвратно утерянными. Многие пушкиноведы полагали, что эти записки вообще никогда не существовали. Найденные, расшифрованные и тайно вывезенные на Запад из СССР,

Тайные Записки Пушкина издаются впервые!»

Оптовым покупателям листок предлагал значительную уступку с первоначально объявленной цены. Однако складывается впечатление, что владельцы книжных магазинов с заказами не спешили. Не потому ли в мае 1988 года в «Альманаке Панорама» выступил читатель Д. Баевский? Читатель начал с заверения, что он, мол, с Армалинским не знаком.

Давид Баевский всячески подчеркивает, что о книге он узнал случайно. Интересуясь перестройкой, он принялся просматривать годовые подборки Огонька». И в № 12 за 1987 год ему попалось на глаза выступление И. Зильберштейна, громившее осуществленную Армалинским публикацию «дневника».

Д. Баевский последовал правилу: если ругают, значит, надо читать. А ознакомившись с книгой – впал в недоумение: почему рецензент не привел цитат из «тайного дневника»? И почему эмигрантская пресса «никак не откликнулась на такое событие»? Не означает ли всеобщий заговор молчания, что в тексте «дневника» есть моменты, с которыми трудно спорить?

Любой беспристрастный читатель не стал бы задавать не требующие ответа вопросы. Не так уж трудно понять, что рецензент не излагал содержания по причине отсутствия в книге сколько-нибудь реальной фактической канвы.

Что за дневник, в котором ни одна запись не датирована, да и внутри записей – никаких опорных дат, сплошное «день был без числа»?

Приходится предположить, что нарочитое недоумение Д. Баевского – всего лишь рекламный трюк. Ничем иным не объяснить явно преувеличенные похвалы, на которые читатель Баевский не скупится.

«…Это талантливое и умное произведение». И если автор записок не Пушкин, «то по крайней мере он прекрасно знал мельчайшие подробности его жизни».

Тут становится заметно, что осведомленность Д. Баевского по части пушкиноведения ничуть не уступает познаниям Армалинского. А познания Армалинского, как мы уже убедились, относятся к разряду бесконечно малых величин.

Коммерческие уловки книгопродавцов из бассейна реки Миссисипи не входят в круг наших забот. Но хочется воспользоваться поводом, вернуться к рецензии И. С. Зильберштейна и кое-что в ней оспорить или уточнить.

Думается, что Илья Самойлович Зильберштейн преувеличил достоинства книги, когда обозвал ее подделкой. Да и Армалинского чересчур возвысил, когда возвел его в звание фальсификатора.

Что отличает подделку? Стремление достичь внешнего сходства и тем самым хоть на миг ввести кого-то в заблуждение. Если обман рассчитан на более длительный срок – такая подделка нередко именуется мистификацией.

У настоящего фальсификатора не может быть ничего общего с невежеством и халтурой. Ему предстоит действовать тщательно, находчиво и хитроумно, усвоить основательный багаж знаний, навыки мастерства.

Тот, кто не умеет рисовать, не возьмется копировать Добужинского или Анри Руссо. Кто не владеет слогом, кто попросту необразован – манеру кого из писателей он сумеет воспроизвести? Разве что равноценного себе графомана.

И. С. Зильберштейн, как нам кажется, сначала преувеличивал в одну сторону, потом в другую. Рецензент судил прямолинейно: коль скоро перед нами сущий бред, значит, его автор – патологический субъект.

Разумеется, такую возможность нельзя исключить. Но все же вряд ли допустимо ставить диагнозы заочно. Психика М. Армалинского может оказаться в пределах нормы. Никаких навязчивых идей, кроме желания зашибить деньгу.