Леди в саване - Брэм Стокер

Вот поэтому я, поужинав с воеводой, отправился в мою прежнюю комнату, выходившую в сад, и рано лег.

Я был разбужен незадолго до рассвета появлением в замке монаха-воина Теофрастоса, известного бегуна, доставившего срочное послание мне. Это было письмо, врученное ему Руком. Наш адмирал предупредил его, что он должен вручить письмо лично мне и никому другому, разыскав меня, где бы я ни был. Когда он прибыл в Плазак, я уже улетел оттуда на аэроплане, и ему пришлось возвращаться в Виссарион.

Прочтя в отчете Рука о чудовищном поведении Эрнста Мелтона, я рассердился, как никогда. А ведь я всегда презирал его. Но это было уже слишком. Однако я оценил мудрый совет Рука и в одиночестве отправился на прогулку, чтобы обуздать гнев и вновь обрести самообладание. Аэроплан «Тьюта» по-прежнему стоял на башне, я поднялся туда и в одиночку взлетел.

Преодолев сотню миль по воздуху, я почувствовал себя лучше. Освежающий ветер и бодрящее движение помогли мне восстановить равновесие, и я уже ощущал в себе силы, чтобы справиться с мистером Эрнстом и любыми огорчениями, которые могут возникнуть, не теряя при этом выдержки. Поскольку Тьюта считала, что лучше не вспоминать об оскорблении, нанесенном ей Эрнстом, мне не следовало заговаривать об этом; но все равно я решил избавиться от хама еще до наступления вечера.

Позавтракав, я послал ему со слугой записку, сообщавшую, что иду к нему, и последовал за посыльным.

Он был в шелковой пижаме, такой, в какую даже Соломон, при всем его величии, не облачался. Я закрыл за собой дверь, прежде чем заговорил. Он слушал вначале с удивлением, затем обнаружил замешательство, затем разозлился, а под конец съежился, как побитый щенок. Я считал, что пришла пора объясниться начистоту. Наглый тупица, намеренно оскорбляющий всех вокруг, — ведь если выходки его происходили от полного невежества, ему следовало замолкнуть, его надлежало принудить к этому, как современное подобие Калибана[112], — он не заслуживал ни жалости, ни милосердия. Проявлять и к нему добрые чувства, терпимость, кротость означало бы ущемить в этом других в нашем мире, не принеся никому пользы. Поэтому, насколько помню, я сказал ему вот что:

— Эрнст, тебе, как ты говоришь, надо удалиться, и как можно скорее; надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Осмелюсь заметить, ты считаешь, что попал в страну варваров и что напрасно растрачиваешь свои тонкие наблюдения, адресуясь к здешним обитателям. Может быть, и так. Без сомнения, земля эта груба, горцы, возможно, являют собой людей ледникового периода; но, насколько я могу судить по некоторым твоим подвигам — а я знаю пока лишь о малой их толике, — ты представляешь собой эпоху куда более отдаленную. Ты демонстрируешь нашему народу игривость ящера; синегорцы же, как бы грубы они ни были, уже выбрались из первозданного ила и стремятся вести себя прилично. Они, возможно, грубы, примитивны, возможно, варвары, если тебе так хочется, однако они не настолько низки, чтобы принять твою мораль и твои вкусы. Мой дорогой кузен, твоя жизнь здесь далека от безопасной! Мне говорили, что вчера только благодаря тому, что некоторые обиженные горцы сдержались — впрочем, причина их усилий над собой не в твоей персоне, — тебе не снесли голову. Еще день твоего неописуемого присутствия здесь — и сдержанность горцев исчезнет бесследно. Они возмутятся. Я сам здесь приезжий и настолько недавно приехал сюда, что не могу допустить этого. А поэтому я не задерживаю тебя. Поверь мне, мой дорогой кузен Эрнст Роджер Хэлбард Мелтон из Хамкрофта, графство Сэлоп, что я безутешен по причине твоего решения незамедлительно отбыть, но я не могу не видеть мудрости этого решения. Сейчас разговор идет между нами, и когда ты уедешь — если это будет незамедлительно, — ропот стихнет, все замолчат ради чести дома, в котором ты гость; но если из-за твоего промедления возникнет скандал, ты — живой или мертвый — станешь посмешищем в глазах всей Европы. Учитывая все это и предвосхищая твои пожелания, я приказал, чтобы быстрая моторная яхта доставила тебя в Анкону или любой иной порт по твоему выбору. Яхта будет под командой капитана Десмонда, капитана с одного из наших боевых кораблей, человека решительного, который выполнит любое данное ему указание. А значит, ты в безопасности достигнешь Италии. Подчиненные капитана Десмонда позаботятся о купе в поезде, который доставит тебя во Флашинг, и о каюте на пароходе, следующем до Квинзборо. Мой человек будет при тебе в поезде и на пароходе и проследит, чтобы все твои пожелания относительно пищи и удобств были удовлетворены. Конечно же, ты понимаешь, мой дорогой кузен, что ты мой гость, пока не прибудешь в Лондон. Я не попрошу Рука сопровождать тебя, потому что решение, чтобы он тебя встречал, было ошибкой. Ты подвергался опасности, о которой я и не подозревал, — излишней опасности. Уверяю тебя, это так. Но, к счастью, адмирал Рук, пусть человек и больших страстей, умеет прекрасно владеть собой.

— Адмирал Рук? — поразился он. — Адмирал?

— Да, адмирал, — ответил я, — но не просто адмирал, не один из многих. Он адмирал Синегории, командующий всем ее растущим военно-морским флотом. Когда такого человека держат за лакея, случаются вещи… Но зачем доводить до этого? Все уже позади. Я просто хочу предостеречь тебя, чтобы не произошло чего-то подобного с капитаном Десмондом, который моложе, а значит, возможно, не столь выдержан.

Я заметил, что он усвоил урок, и больше ничего не добавил по этому поводу.

Была еще причина, по которой ему следовало уехать, но я не сказал о ней. К нам вот-вот должен был прибыть сэр Колин Макелпи со своим кланом, а я знал, что сэр Колин недолюбливает Эрнста Мелтона. Я хорошо помнил тот эпизод, когда последний протянул старому джентльмену палец вместо руки в конторе мистера Трента; больше того, я подозревал, что тетя Джанет, возможно, расстроена из-за какой-то грубости гостя, но не хочет говорить об этом. Он действительно ужасный молодой человек, и лучше ему быть за пределами этой страны. Если он задержится здесь, трагедия неминуема.

Должен сказать, что я с чувством облегчения наблюдал, как яхта, на мостике которой стоял капитан Десмонд — а возле него пристроился мой кузен, — вышла из ручья.

Совсем другими были мои чувства, когда, час спустя, в ручей влетела «Леди» с адмиралом Руком на мостике и еще более бравым на вид, чем всегда, сэром Колином Макелпи подле него. На мостике был также мистер Бингем Трент.

Генерал был полон энтузиазма, ведь у него теперь собрался целый полк, считая прибывших с ним людей и тех, кто завершал подготовку дома. Когда мы остались одни, он пояснил мне, что все уладил с сержантским составом, что же касается офицерского, то он отложил этот вопрос, пока мы не найдем возможность обсудить его вместе. Он изложил мне свои причины на то — простые и убедительные. Офицеры, по его мнению, люди иного класса, им привычен иной образ жизни, у них иные обязанности и права. С офицерами труднее иметь дело, их труднее подобрать.