Люби и властвуй - Александр Зорич

Убийца отраженных чуял свою добычу за многие лиги так же хорошо, как гончая чует медведя, как Поющее Оружие ― плоть звезднорожденного, как влюбленный мужчина ― счастье своей возлюбленной.

Сточными канавами улиц, вытяжными трубами обширных подвалов особняков Красного Кольца, а то и просто густой травой садов, разбитых на манер алу-стральских «озер и тропок», Убийца крался к своей цели.

Убийца отраженных не мог «знать», но он мог «пребывать в действиях, которым позавидовали бы и превыше всех мудрый правитель, и превыше всех зоркий следопыт, и превыше всех опытный воин». Весь остаток ночи и все утро Убийца отраженных пребывал в действиях. И они вывели его в туннель Почтового Дома. Туннель, ведущий в неведомую Убийце громаду Свода Равновесия.

Но Убийца отраженных и не должен «ведать». Путь ведет его от начала до конца рокового странствия. Убийца уже был близок. И сверхчуткий Зрак Истины в кабинете гнорра отозвался на его приближение.

Норо, стремительно подошедший к шару, приложил к нему ладони, после невесть зачем ― правое ухо, вслед за этим вернулся, сел, бессмысленно обвел взглядом надрубленную поверхность стола и стражей за спиной Эгина. Наконец он вновь обрел способность удивлять мир членораздельной речью.

– Вы не солгали мне, рах-саванн. Признаюсь, я удивлен. Можно даже сказать ― восхищен вами, рах-саванн. И тем большим будет мое восхищение, когда вы продемонстрируете свою способность не только выпускать в мир Ищейку Урайна, но еще и отзывать ее обратно.

Теперь для Эгина настала очередь неподдельно удивляться.

– Простите, аррум, я не вполне понимаю вас. Убийца отраженных ушел своим путем, и я не имею над ним ни малейшей власти. Равно как и вы, равно как и кто-либо другой.

– Милостивые гиазиры, оставьте нас.

Слова Норо явно были обращены к «матросу» и «нищему», так как, кроме них, в кабинете никого не было, и те безмолвно направились к дверям подъемника. Норо помолчал, ожидая, когда они исчезнут, и сказал твердым, ровным голосом:

– Не тебе, варанец, судить о темной мудрости Ок-танга Урайна, звезднорожденного, призванного ко второму рождению волею Хуммера и уничтоженному волею Кальта Лозоходца. И не тебе, варанец, знать о секретах его Ищейки.

Судя по тому, что Норо отослал своих преданных псов, он говорил нечто, чего ни одному смертному знать не должно. Эгин подумал, что если Норо говорит это ему, следовательно, он уже заочно приговорил его, Эгина, к смерти в любом случае. А у Эгина, хоть ему и было стыдно в том себе признаться, была слабая надежда, что Норо по каким-то соображениям высшего порядка до поры до времени оставит его в живых. Ведь уцелел же он, Эгин, в стольких передрягах! И Дотана-геле он глянулся, и Знахарю, и даже Лагха был более чем снисходителен к нему. Если не считать, конечно, указаний Онни убить его незамедлительно по прочтении письма.

Норо тем временем продолжал:

– Урайн был достаточно умен, чтобы оставить лазейку к хладному сердцу и каменным глазам Скорпиона. Скорпион ― это стрела, которая создана так, что ее можно вернуть обратно. Но сделать это может лишь тот, кто выпустил стрелу. Ты, Эгин, безумно везучий рах-саванн Опоры Вещей, выпустил Скорпиона в мир. И ты, Эгин, заставишь его вновь распасться в ничто, в бессмысленные побрякушки.

– Странно, ― протянул Эгин, опьяненный гибельным предощущением своей близкой и неизбежной смерти. ― Вы полагаете, аррум, что я, офицер Свода Равновесия, присягавший на верность князю и истине, а равно и невольный странник Великого Пути, я выпустил Убийцу отраженных ради собственной забавы и теперь по первой же вашей просьбе верну его назад?

Норо противоестественно свернул голову набок (ну чистый ворон!) и с усилием потер шею под своим знахарским шлемом.

– Да, рах-саванн, по первой же моей просьбе. Просьба будет чуть позже. А пока что вы можете поговорить со мной. Просто поговорить.

Эгин был в полном недоумении. А как же «я вырежу твое сердце, мерзавец, если ты не…» или «вскрою Внутреннюю Секиру, и ты поймешь, чем…»? Впрочем, что ему, Эгину? Уж лучше действительно просто поговорить. Но о чем? В том, что Норо ― отраженный, Эгин теперь не сомневался, ибо отчего бы самозваному гнорру так пугаться Скорпиона? В том, что тирания нового гнорра будет жестокой и беспощадной, Эгин тоже не сомневался. Они ― враги, и говорить им не о чем. Оставалась Овель.

– Скажите, аррум, а где Овель исс Тамай?

– Овель? Не знаю. Честное слово, не знаю. Я вам лучше расскажу, как мои люди выследили вас в Пин-нарине. Хотите?

Эгин не хотел и поэтому молча пожал плечами. Понятно ведь и так, что дотошный гвардеец на заставе послал все-таки своих людей в Свод сообщить о подозрительном арруме по имени Иланаф, и Норо, который ожидал появления своего агента, услышав описание его, Эгина, внешности, сразу понял, какой «Иланаф» прибыл в столицу. Нет, говорить им было решительно не о чем. И Норо это тоже знал. Но чего же он ждал, чего?

«Голубые Лососи» возвращались в родной порт. Четыре лучших корабля княжеского флота шли в Пинна-рин, чтобы ― как почти никто не сомневался ― найти там свою гибель. Даже Лагха Коалара был уверен в том, что они обречены. Едва ли Эгин выполнил его поручение. Едва ли Онни получил его предписания. Едва ли Хорт окс Тамай выполнил условия и уничтожил нового гнорра. И если это действительно так ― значит, после бессмысленных переговоров и его, Лагху, и всех его людей ждет смерть. Но прежде они уничтожат Сиятельного князя. На это им еще достанет сил.

Гнорр приказал не поднимать черных флагов. Пусть каждый солдат, пусть каждый эрм-саванн в порту увидит, что они не намерены сдаваться. Это боевые корабли, и идут они для того, чтобы при необходимости сражаться до последнего. На «Голубых Лососях» вообще не было поднято никаких флагов. Но ― и в этом гнорр в полной мере проявил свое дипломатическое чутье ― по приказанию Лагхи на всех кораблях были заготовлены штандарты новой правящей династии. Династии Тамаев.

Сиятельный князь тоже был готов вести переговоры во всеоружии. Флот Открытого Моря в полной боевой готовности был развернут прямо в порту двумя устрашающими шеренгами, между которыми со всей неизбежностью предстояло пройти «Голубым Лососям». На набережной выстроились две тысячи гвардейцев с тяжелым вооружением. Крыши ближайших к порту домов кишмя кишели лучниками.

Лагха Коалара не любил доспехов и клинкового оружия. Лагха любил просторные одежды и магические искусства. Но теперь он облачился в полный алу-стральский доспех и взвесил на руке посеребренный шлем, который, по легенде, некогда носил сам Калът Лозоходец. Легенда не лгала.