Красное на красном - Вера Камша

Еще глупее были разговоры о том, что нужно сделать, чтобы вернуть любезному отечеству былое величие. Матильда неплохо знала историю Золотых земель. Нынешний Талиг был в полтора раза больше и в десять раз сильней захваченного Франциском Олларом одряхлевшего, рассыпавшегося на куски королевства. Принцесса пробовала с книгами в руках объяснять мужу и его друзьям, что можно и нужно говорить о смене династии и определенных реформах, но не о возвращении отживших порядков, а в ответ слышала: «Это может понять только истинный талигоец и Человек Чести».

«Истинные талигойцы» жили за счет того, что жена их сюзерена распродавала свои драгоценности, и все равно смотрели на дочь алатского герцога сверху вниз. Сначала она обижалась чуть ли не до слез, потом привыкла, потом махнула рукой.

Больше всего Матильда боялась, что ее единственный сын превратится в такой же огрызок прошлого, упивающийся серой, бессильной ненавистью к бывшей родине, но Эрнани удался не в отца, а в мать. Он был веселым, упрямым, уверенным в себе, в наследнике бурлила радость и жажда жизни. Это его и погубило. Через два месяца после рождения первенца Эрнани потащил жену кататься под парусом. Налетел шквал, суденышко перевернулось, и все было кончено.

Матильда осталась с нелюбимым грустным мужем и маленьким Альдо. Если б не внук и короткие встречи с Адрианом, она бы сошла с ума или кого-нибудь убила. Скорее всего Анэсти и его Людей Чести, продолжавших жить и коптить небо, когда полный жизни и радости Эрнани лежал на старом, засаженном кипарисами и барбарисом кладбище. Смерть мужа принцесса восприняла чуть ли не как избавление, под предлогом глубокого и многолетнего траура закрыв двери дома перед дармоедами благородного происхождения.

С тех пор единственным кавалером Матильды в ее праздник был внук. Когда Альдо был еще малышом, принцесса, как бы плохи ни были ее дела, баловала мальчика песочным пирогом со взбитыми сливками, заказанным у лучшего агарисского кондитера. Альдо уплетал пирог, бабушка ему помогала, не забывая запивать сласти вином.

После того как Альдо исполнилось четырнадцать, Матильда стала наливать и внуку. В голодные годы они проводили время просто великолепно, но Раканов вытащили из небытия, и о прежней свободе пришлось забыть. Вот и сегодня заказанный пирог и две бутылки старого кэналлийского сиротливо дожидались в спальне принцессы, а она принимала поздравления от толпы придурков и лизоблюдов, самым мерзким из которых был Питер Хогберд, по случаю дня рождения Ее Высочества вырядившийся в камзол цвета мальвы и надушивший мерзкую пегую бороду чем-то приторным. Матильда любила цветы, но в руках Хогберда даже розы и те казались искусственными. Тем не менее пришлось благодарить, угощать вином, выслушивать пошлости.

— Ваше Высочество, вы сегодня особенно царственны!

Как всегда, Хогберд был сама любезность, и, как всегда, Матильда подумала, что, окажись она с ним на необитаемом острове под одним деревом в лучшие свои годы, и то никогда бы и ни за что бы…

— Благодарю вас, барон. Вы говорите, Рокэ Алва не только возглавил армию, но и принял звание Проэмперадора?

— О да! Но он ничего не сможет сделать, и Лучшие Люди потребуют его казни.

— Я не видела герцога Алву, — буркнула Матильда, но спохватилась и взяла тоном ниже, — но то, что я о нем слышала, заставляет предположить, что Ворон не позволит оттяпать себе голову.

— Да, он сбежит в Кэналлоа и отложится от Талига. Нам это на руку — кэналлийцы не лучшие подданные для нашего дорогого Альдо…

Дорогой… Ха! Этот боров знает лишь одно значение этого слова. Ему дорого только то, что можно задорого продать.

— А вы не боитесь, что Алва выиграет и эту кампанию?

— Это невозможно, еще никто не смог справиться с множественными набегами дикарей — возьмите хоть морисских корсаров, хоть холтийских варваров, хоть бунтовщиков Лесного края. Гаунау и Дриксен сотни лет не могут ничего сделать со свободными стрелками Торки. Да, кого-то ловят и вешают, но это капля в море! Гериллью[135] можно задавить, лишь уничтожив гнезда налетчиков, но бирисские деревни лежат по ту сторону Сагранны.

Рокэ может до одурения гоняться за летучими отрядами, может уничтожить несколько десятков или даже сотен «барсов», Варасту это не спасет, и своего хлеба в Талиге не будет. Дорак будет вынужден отречься от Алвы, и это станет началом его конца.

Про конец Дорака и Олларов Матильда слышала сотни раз. От Людей Чести, от Хогберда и других беглецов, от Альдо, от своего духовника, от магнуса Клемента, камеристки, кондитера, ростовщика… Единственный, кто не лез к ней с политикой, была Мупа. Бедная девочка, она не смогла усидеть в одной комнате с Хогбердом. Если самой Матильде тошно от благовоний, которыми облил себя этот боров, то что должна чувствовать собака!

— Барон, а как вышло, что Дорак допустил назначение Алвы, он ведь должен понимать…

— О, — Питер многозначительно улыбнулся, став еще противнее, — его обыграли, и как обыграли! Правда, второй раз это не выйдет, но игра стоила свеч. Все знают, что Фердинанд Оллар — не король, а попугай. Он повторяет то, что ему скажут. Дорак и сказал, но не учел одного — завтрака в обществе Ее Величества.

Катарина Ариго так впечатлительна и добросердечна, ей рассказали о страданиях Варасты, королева проплакала всю ночь, а утром поделилась своим горем с Фердинандом. Тот впал в воинственность, и вот… Впрочем, Дорак и его сторонники сделали бы по-своему, если б не сам Алва. Ворона спросили, может ли он выиграть такую войну. Сами понимаете, ответ мог быть лишь один. Совершенно точно известно, что Дорак пытался его образумить, но Алва закусил удила. Дорак не сомневается в поражении…

— В кои-то веки хочется, чтоб он оказался прав, — Альдо с охапкой алатских лилий стоял в дверях, — я хочу бросить эти цветы к ногам лучшей из женщин. Барон, вы уж простите, но я претендую на то, чтобы полностью завладеть своей принцессой.

— Разумеется, Ваше Высочество. Надеюсь увидеть вас и Ее Высочество вечером у входа в Храм Семи Свечей. — Хогберд поднялся, отвесив самый почтительный из имевшихся в его арсенале поклонов. Это было неоспоримым свидетельством того, что дело Раканов ему дорого. Тюльпанный барон спал и видел себя кансилльером или, в крайнем случае, казначеем.

— Удавил бы, — признался Альдо, глядя вслед гостю. — Такой день испортил!

— Не испортил, а только подпортил, — возразила Матильда, — Хогберда ты можешь выгнать, а вот вечерняя церемония…

— Да уж, — согласился внук, — не могли другой день выбрать, хотя… Может, они решили тебе подарок сделать.