Герман Геринг — маршал рейха - Генрих Гротов

„Его лицо светилось отражением их явного восхищения, — позднее рассказывал Шпеер. — Не могло быть сомнений, что для них он по-прежнему был героем. После того как он ушел, я услышал, как люди стали говорить друг другу: „Он славный парень, Толстяк. Он беспокоится о нас, не то что другие“. Очевидно, они имели в виду Адольфа Гитлера, которому теперь было совершенно безразлично, живы они или мертвы“.

„Им бы следовало забросать его помидорами, — возмущался Адольф Галланд, — а они вместо этого пожимали ему руку!“

Он находился в своем штабе в бронепоезде и готовился к предстоящему совещанию с Муссолини, когда в Растенбурге, в легком деревянном здании, где на этот раз проходило совещание у фюрера, прогремел взрыв. Начальник штаба Резервной армии полковник Клаус фон Штауффенберг поставил портфель с бомбой около Гитлера, надеясь, что его разорвет на куски, чтобы потом осуществить военную смену власти.

Бомба убила генерала Кортена, начальника генерального штаба люфтваффе, смертельно ранила генерала Шмундта, адъютанта Гитлера, у Карла Боденшатца были повреждены барабанные перепонки и обожжены руки. Но Гитлер только оглох на одно ухо и получил ранение в руку. После волны арестов, пыток в гестапо и судов десятки высших офицеров были казнены, национальному герою Эрвину Роммелю была предоставлена возможность застрелиться.

Среди тех, кого арестовало гестапо, оказался племянник Геринга Эрнст, сын его прекрасной невестки Ильзы. В последний раз Геринг решил использовать свое влияние на Гитлера и спасти молодого человека. Он отправился прямо в ставку фюрера и, игнорируя Бормана, попытавшегося преградить ему путь, вломился к нему в бункер. Обратно он вышел улыбаясь и сказал Борману:

— Мой племянник должен быть немедленно освобожден. Просто смешно думать, что мой родственник может замешаться в эту толпу».

Через несколько дней он снова был в Каринхалле в окружении обожающих его женщин: Эммы, сестры Ольги, свояченицы Эльзы Зоннеман и невестки Ильзы Геринг и наслаждался их восторгами.

Они были все еще там, когда наступило 12 января 1945 года, пятьдесят второй день рождения Германа Геринга. И в то время как у них в ушах уже стоял грохот рушащейся германской империи, а неистовый фанатик в берлинском бункере готовился разменять последнее полугодие своего правления, домашние Геринга решили бросить вызов приближающейся катастрофе знатным пиром. На столе была икра из России, дичь и оленина из лесов Шорфхайде, сёмга из Данцига и последний гусиный паштет из Франции. К этому подавались водка, кларет, бургундское и столько шампанского и коньяка, сколько они были в силах выпить.

На праздновании был один незваный гость — неожиданно появился фельдмаршал Эрхард Мильх, чтобы высказать в этот день своему шефу добрые пожелания. Геринг, увидев его, был неприятно удивлен и пригласил к столу крайне неохотно. Словно извиняясь за роскошное пиршество, он сказал:

— Семейство Герингов всегда славилось добрым столом. И сейчас уже не время себе отказывать. В самом ближайшем будущем нас всех ожидает Genickschuss[24].

В конце застолья Геринг налил себе «Наполеона» (Мильху пришлось довольствоваться обычным коньяком) и, поднявшись, воскликнул:

— Хайль Гитлер! И, боже, помоги Германии!

В конце этого же дня, нежно сказав «до свидания» Эмме и остальным женщинам, он вместе с Мильхом вернулся в Берлин.

30 января 1945 года в лесу Шорфхайде был замечен советский разведывательный бронеавтомобиль. Каринхалле доживало свои последние недели.

Под грохот рушащегося рейха

Эмма и другие женщины Геринга были вывезены из Каринхалле 31 января 1945 года. Они отправились на юг в Берхтесгаден вместе с четырьмя грузовиками — первым из нескольких конвоев с произведениями искусства, которые Геринг начал вывозить из своей лесной резиденции.

К этому времени советские войска уже переправились через реку Нетце и вступили на территорию Пруссии. Но до Каринхалле война все еще не дошла. Решив защищать свой охотничий замок до последней возможности, Геринг разместил вокруг него целую парашютную дивизию и продолжал возвращаться в умиротворяющий покой своего любимого Шорфхайде всякий раз, когда оставаться в Берлине ему становилось невмоготу.

Здесь в середине февраля его навестил Шпеер. Как всегда, когда он находился в Каринхалле, рейхсмаршал был в своем традиционном охотничьем одеянии, со старинным кинжалом за поясом. Он выглядел уставшим и нездоровым, но пригласил Шпеера войти. Гость хорошо понимал его состояние.

«Гитлер уже давно сделал из него козла отпущения за все неудачи люфтваффе, — впоследствии писал Шпеер, — и на оперативных совещаниях постоянно оскорблял и унижал его. В отсутствие посторонних Герингу доставалось еще больше. Порой Гитлер так кричал на него, что было слышно в приемной, чему я не раз оказывался свидетелем».

В тот вечер Геринг и Шпеер, по-видимому, первый и единственный раз чувствовали взаимопонимание. Роберт Кропп накрыл им стол возле камина, поставив приборы и бокалы из фамильного сервиза Ротшильдов, и Геринг попросил его больше их не беспокоить. Шпеер откровенно и подробно рассказал о причинах своего глубокого разочарования в Адольфе Гитлере.

«Столь же искренне, — написал впоследствии Шпеер, — Геринг ответил, что он меня хорошо понимает и сам испытывает подобные же чувства. Однако, сказал он, мне в этом смысле легче, так как я примкнул к Гитлеру значительно позже и смог внутренне отделиться от него быстрее. Его, Геринга, связывают с Гитлером гораздо более прочные узы — это долгие годы совместной борьбы, триумфа и поражений, — и ему очень нелегко их разорвать — невозможно».

Тем же вечером Шпеер вернулся в Берлин. Несколько дней спустя кто-то сообщил Гитлеру, что Геринг использует парашютистов для защиты Каринхалле, и по его приказу парашютная дивизия была переброшена на позиции южнее Берлина. Теперь можно было точно сказать, что лесному дому Герингов осталось существовать считанные дни.

Где-то в эти же дни у Геринга состоялась еще одна, необычная, встреча, проходившая уже под аккомпанемент советской артиллерии, бившей с западного берега Одера, отчего слегка дрожала мебель и сотрясались стекла. Дело было в том, что в конце января Гитлер наконец дал разрешение на формирование самостоятельной Русской освободительной армии под командованием генерала Власова, которая отныне не являлась частью вермахта, а подчинялась правительству Комитета освобождения народов России. Помимо двух дивизий в эту армию предполагалось включить авиационное соединение, правда пока не имевшее самолетов, под командованием Владимира Мальцева. Однако при всей независимости РОА от немцев Власов не мог присваивать своим офицерам звания выше полковника, и для назначения русского генерала требовалась санкция рейхсмаршала. В связи с этим Мальцев приехал в Каринхалле в сопровождении бывшего военно-воздушного атташе Германии в Москве генерала Ашеннбреннера, осуществлявшего общее руководство русским авиационным соединением, и официального посредника между немцами и командованием РОА оберфюрера СС доктора Крёгера. В состоявшемся разговоре Геринг признался, что он более или менее понимает англичан, французов и американцев, но ни он, ни его коллеги не в силах постичь истинный характер России и русских.