Бриллианты и булыжники - Борис Николаевич Ширяев

Вступительная статья к «Избранному» очень обширна, в чем сознается сам ее автор, да, пожалуй, столь же, если не в большей еще мере, пристрастна, – в чем он, конечно, не сознается. Ведь задачей каждого предисловия является, прежде всего, сближение читателя с предваряемым этим предисловием автором, разъяснение читателю основных мыслей автора, подчас не вполне ему понятных вне общего контекста и углубленного ознакомления с автором. Кроме того, предисловие к книге традиционно ставит себе целью возбуждение в читателе симпатий, уважения, доверия к автору.

Цели, поставленные Ю. П. Иваском в его вступительной статье к обрывкам творений В. В. Розанова, были, очевидно, диаметрально противоположными. Автор начинает с того, что рекомендует читателям Розанова, как «мало известного писателя», но тут же сам опровергает собственные слова, правильно указывая, что Розанов был в течение десятилетий одним из основных, ведущих сотрудников крупнейшей русской газеты «Нового времени» в самую блестящую эпоху этой газеты. Невольно возникает вопрос: каким же образом этот сотрудник самой распространенной в предреволюционной России газеты мог быть «мало известен широкому читателю». Остается предполагать лишь, что под именем «широкого читателя» Иваск подразумевает действительно широкие слои уездной полуинтеллигенции, питавшейся дешевыми либеральными брошюрками, но не круги национально мыслившей интеллигенции, составлявшей основной кадр читателей «Нового времени». В дальнейшем же из слов того же Иваска следует, что круг читателей и даже почитателей Розанова включал в себя также инакомыслящих, но крупных по тому времени лиц, как, например, М. Горького, Л. Троцкого, Н. Бердяева, Мережковского, Блока, Белого, Гиппиус и т. д.

Вслед за этим идет, быть может, и яркое, но вряд ли объективное сравнение православного мыслителя с горьковским «ужом», который, будучи рожденным ползать, летать, как известно, не смог и из поднебесья угодил прямо в лужу. Эта «лужа» исследована и описана Ю. П. Иваском с особым вниманием и, пожалуй, даже любовью. Автор предисловия рассказывает не только о самом В. В. Розанове, но даже о сексуальном поведении и женских болезнях его мамаши, подводя этим базу под дальнейшее исследование психики Розанова на основе не то заскоков фрейдо-юнговского психоанализа, не то общеизвестной «клубнички». Мы узнаем о тайных сексуальных пороках православного русского мыслителя, доказанных, по мнению Иваска, не любившими своего строгого учителя елецкими гимназистами, о безобразной внешности этого учителя (В. В. Розанова), о его склонности к однополой любви (не доказанной даже гимназистами), о его подхалимстве, проявленном в литературно-публицистической работе, о его продажности, как журналиста, служившего у А. С. Суворина вопреки своим убеждениям, но потому лишь, что Суворин якобы дороже всех платил, о его неискренности, как идеолога русской монархии и даже о склонности этого глубочайшего христианина… к отрицанию Христа с точки зрения юдаизма.

Мало приглядный портрет В. В. Розанова, набросанный столь яркими мазками, вряд ли вызовет доверие к нему у читателя. Не это ли и было главною целью вступительной статьи Ю. П. Иваска? Создав подобную предпосылку для недоверия, Иваск переходит к разбору самого творчества Розанова, начинал, конечно, с религиозного его мышления. Ловкость рук – и ничего более! Религиозный мыслитель, признанный православным христианином не только рядом крупных церковных авторитетов, но даже и суровой цензурой Победоносцева, выглядит со страниц вступительной статьи Иваска не только противником Православной Церкви, но даже и врагом Христа. Одну из статей В. В. Розанова, критикующей устарелые консисторские формы развода, Иваск разъясняет читателю, как отрицание самого таинства брака Розановым; любовь и уважение к патриархальности, которую Розанов кладет в основу не только русского быта, но и русской государственности, Иваск трактует, как «связь пола с Богом», как «наследие семито-хамитического востока». Оказывается, что даже само бытие Божие для Розанова лишь «мое настроение» и Бог у него «очень личный и случайный»…

Литературный стиль Розанова, красочный, насыщенный народными образами, допускающий недоговоренности, недомолвки и чисто субъективную терминологию, много облегчает в данном случае Иваску его задачу. Прибегая к широко применяемому советской литературной критикой приему «цитатничества», Иваск выхватывает из творений Розанова разного рода недоговоренности, неясности и оперирует ими вне общего контекста, с основными доминантами мышления этого национальнорусского философа. Там же, где даже подобной манипуляции сделать нельзя, как, например, в разборе политических статей Розанова, Иваск попросту объявляет его концепции «лицемерными», «черносотенными», «погромными» и с высоты своего «прогрессивного» пьедестала безапелляционно заявляет, что об этих его статьях даже и говорить не стоит. Таким образом, политическое лицо одного из крупнейших идеологов русского самодержавия полностью скрыто от читателя.

Характеризуя литературное наследие Розанова в целом, Иваск не скупится на доходчивые до рядового читателя сравнения. По его словам, Розанов вмещал в себе и сладострастного старика Карамазова, и мелкого врунишку капитана Лебядкина и даже ханжу и лицемера Иудушку Головлева… Что ж тут говорить, горьковский «уж» обрисован с полной точностью во всей своей зловонной прелести. Постарался Ю. П. Иваск! Невольно приходит на мысль то, что он сам принадлежал и принадлежит до сих пор к тому поколению и умственному направлению псевдорусской интеллигенции, которое В. В. Розанов при своей жизни клеймил презрительными кличками «либералишек», «декадентишек» и т. д. Тогда, при жизни этого льва национальной русской мысли, сосчитаться с ним «декадентишкам» не пришлось. Это было опасно. Слишком тяжела была лапа этого льва. А теперь, когда он спит вечным сном в безвестной на русской земле могиле, осененный перед своей кончиной благодатью скуфейки величайшего из на Руси просиявших святителей – святого Сергия Радонежского, это стало доступным и вполне возможным при помощи Издательства им. Чехова. На удар копыта лев не ответит взмахом своей лапы.

О содержании самого сборника «Избранное», в котором не утративший наивности читатель попытается найти хотя бы сжатое отражение всей ширины и глубины мышления Розанова, говорить много не приходится. Отрывки, а вернее обрывки включенных в него статей служат не к пониманию его религиозно-философской системы, но подтверждением характеристики, данной ему Ю. П. Иваском. В этом случае отдадим справедливость редактору «Избранного». Подбор сделан умело. «Темно и не всегда понятно пишет Розанов», говорил о нем К. П. Победоносцев. Именно такого «темного» рода места, содержащие в себе недописки и недомолвки, ловко вырванные из отдельных произведений В. В. Розанова, и включены в его сборник, а остальное, главное, огульно обозванное черносотенством, погромничеством и даже страшнейшим грехом антисемитизма, даже не вычеркнуто, а просто выброшено.

Куда? В мусорный ящик? Нет. Туда эта часть наследия В. В. Розанова не попадет, а будет храниться в сокровищнице русского, почвенного, истинного, национального мышления, сколь бы ни старались охаять ее пузыри потонувшего мира – экс-российские «либералишки».

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

28 июня 1956 года, № 336. С. 4

По страницам периодики русского зарубежья

Бабушкин