Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко

Глобальный цифровой мультикультурный мир апроприирует психоанализ, главным предметом которого является избыток (субъект), в качестве избыточной парадигмы мысли. Происходит это благодаря общей специфике дискурса замыкаться на себе и переходить от критики к апологетике, от деконструкции к популяризации критикуемого предмета. Также особую роль здесь играет языковая специфика именно психоаналитического дискурса: его образность, синкретичность, размытость, текучесть, метафоричность, эстетичность, пластичность – все эти «лучшие» качества для моды делают психоаналитический дискурс весьма уязвимым в плане оседлывания со стороны. Язык психоанализа открыт для бесконечной импровизации, для игры интерпретаций. Выходит, что психоанализ сам подпускает к себе идолов рынка и становистя одним из них. Язык психоанализа, как и постмодерный язык, – одновременно привлекателльно доступен и достаточно конвенционален. Это превращает его в снобистски закрытый проект для среднестатистического пользователя, что придает ему некий эзотерический оттенок избранности, притягивая и отталкивая людей. Образуется социальное зияние, куда тут же запускает щупальца глобализм. Растерянного и лишенного массовой поддержки психоаналитика легче одомашнить и приручить.

Отсюда происходит своеобразная новая мифология тренда на психоанализ как на имиджевый товарный знак от науки, включенный в общий темпоральный поток циркуляции знаков. Борьба с коллективным Западом его же методами не приносит желаемого результата. Стремление стать сетью, чтобы победить сеть, только преумножает сеть. Этим объясняется, почему традиционное общество, особенно российское общество, так боится психоанализа: никогда не известно, куда обернется острие рационалистической критики, когда разум перейдет от разоблачения тотальности к ниспровержению дома бытия как такового. Срабатывает охранительный консервативный инстинкт Бернарда Клервоского. Мы оказываемся перед, на первый взгляд, безвыходной ситуацией заведомого информационного проигрыша: сопротивление неолиберализму методом традиционного запрета укрепляет оппонента, ибо запретный плод сладок. Сопротивление неолиберализму постмодерным методом роения способствует распространению либеральных идей путем дробления и почкования, ибо ризома засасывает в себя любой протест. Оказываться в безнадежной ситуации заранее обреченных на поражение в информационной войне также не приемлемо.

Денацификация неонацистского кластера, коим является современное украинское общество, предполагает не только боевые действия и кадровые перестановки. Нужны новая медийная повестка и новая программа образования, которые не только устранят отдельных трансляторов предыдущих сообщений, но и очистят сознание пользователя от груза транслируемых раннее нарративов, от всего контента трансляции в целом. Мы сталкиваемся не только с военным сопротивлением и политическим предстоянием, но и с массовым сознанием тех, кто слушает новости. Его не уничтожить оружием и не уволить с работы. Это – смысловое пространство, трансцендентное относительно материальных действий, невидимое и неуловимое. И оно будет оказывать идейное и духовное сопротивление, углубляясь до ментальных кодов культуры, взращивая русофобию изнутри Символического Реального. Семя, брошенное в загрязненную почву, не даст урожая. Прежде, чем вносить новую добротную утварь в помещение, комнату необходимо очистить от мусора. Нужна тотальная информационная зачистка психики от фантазмов зла. Процедура, которая по сути является актом церковного экзорцизма, но происходит в условиях светской культуры. Нужна радикальна духовная хирургия, а ею и является психоанализ в его чистом виде, до его апроприаций и номинаций.

Когда мы говорим об апологии хирурга, мы имеем в виду два методологических жеста, которые обязан совершить психоаналитик, чтобы выжить и сохранить верность себе. Жест первый – вернуться к исходному, очищенному от либеральных апроприаций, классическому психоанализу. Это заблуждение, что психоанализ – не онтологичен. Он предлагает онтологию, но эта онтология, как правило, – негативная. Бытие психоанализа – это пустота. Как мы знаем, пустота является предпосылкой для эскалации либеральной идеологии посредством культа травмы. Поэтому надо совершить еще и второй шаг: поскольку вакуум в символической структуре легко номинировать, надо начать выстраивать свою символическую структуру, наполнять пустоту позитивными бытийными ценностями, исходя из своей самости. Вслед за онтологией отсутствия должна прийти осмысленная онтология присутствия. За расшивкой следует перепрошивка.

Поэтому в жизненной книге исцеления субъекта должно быть две главы: психоанализ и метафизика. Сначала хирург прочищает рану, а потом кладет туда лекарство. Этим лекарством и является духовная традиция. Между прочим, диахронический путь от марксизма к православию, от левого крыла к правому, от критической теории к софиологии, от негации к традиции, от революции к консервации, от негативной онтологии к онтологии позитивной и составляет типичный путь русского религиозного философа. В синхронии оба пути, универсалистский психоаналитический и консервативный цивилизационный, уравниваясь в архетипе, составляют сущность и смысл нашей соборности и культурной памяти. Мартин Хайдеггер выдвигает к читателю позитивное двойное послание: выйти из герменевтического круга ценностей и одновременно войти в него, то есть, – расшиться и перепрошиться[211]. Психоанализ позволяет выйти из порочного круга либеральных ценностей. Разумный, мудрый консерватизм позволяет войти заново в более конструктивный круг традиционных ценностей, то есть, вернуться к Отцу.

Психоанализ – это эффективный механизм предварительной расчистки идейной почвы для посадки в неё идей традиционализма и мировоззренческая предпосылка становления традиционных ценностей, это – вторичное рационалистическое средство как приложение к высшей онтологической цели, философия как «младшая сестра» богословия. Разум здесь является функциональным придатком веры и инструментом её укрепления, неким интеллектуальным подспорьем духовности, но он не посягает на саму веру и на саму духовность. Переступания грани между целью и средством не должно происходить, если не давать психоанализу уходить в чистый постмодерн и придерживаться имманентного тождества цели и средства: повторимся, в аутентичном контенте психоанализа уже заложена духовная и онтологическая традиция. Когда мы поймем, что психоанализ – внутренне этичен и религиозен, ибо обеспечивает моральный катарсис, а любая религия исконно содержит в себе необходимый психоаналитический пласт, мы сойдемся в одной точке – экзистенциальной и одновременно сущностной точке субъектности.

4.9. Кенозис

Идолы театра – совокупное название идолов пещер, идолов языка и идолов рода. Ощутив нехватку, человек заслоняется от внутренней пустоты Реального разного рода воображаемыми историями о себе: «Я – патриот» (идол рода); «Я – космополит» (идол языка); «Я – Бог» (идол пещер). Эти воображаемые истории состоят из кирпичиков символов, которые подбрасывает культура, замещая отсутствующие элементы идентичности. Вхождение человека в культуру – инкультурация – это символическое пристегивание себя к идолам, наложение на рану закрытого или открытого шва. Оно осуществляется через язык, входя в который человек восполняет нехватку индивидуального дискурса коллективным дискурсом идеологии. Из этого вырастают массовые психозы в политике.

Идеология, как и религия, является ценностным порождением, но, в отличие от религиозной традиции, коей для России является преимущественно православие, что не исключает его открытости миру иных традиций в рамках одного государства, любая секулярная идеология не предполагает выражения свободы субъектности через целое, как это имеет место в традиции. В идеологии присутствует замкнутый цикл – герменевтический круг – принудительно согласованных историй, где одно понятие определяется через