Поэзия и проза Древнего Востока - Сборник

Сутта об отречении («Сутта — нипата», 405–424)

Я поведаю об отреченье,О том, как отрекся Зрящий,О том, как, все обдумав,Он избрал отреченье от мира.

«О, как тесно жить в доме,В этом вместилище пыли!Отреченье — жизнь на просторе», —Так решив, он отрекся от мира.

Отрешившись, он отвратилсяОт грехов, совершаемых телом,Уничтожил проступки в речи,Очистил свое пропитанье.[747]

Отмеченный лучшими знаками,Пошел к Раджагахе Будда,И в главный город магадхов[748]Вошел он за подаяньем.

Тут увидел его Бимбисара,[749]На террасе дворца стоявший,И, узрев богатого знаками,Сказал своим приближенным:

«Взгляните на него, почтенные!Он чист, высок и прекрасен,Добродетелей преисполненИ вперед глядит лишь на сажень;

Вниз глаза опустил, собран…Нет, он не низкого рода!Эй, слуги, бегом бегитеИ, где живет он, узнайте!»

И посланные царем слугиПобежали за ним следом, —Куда направится бхикшу?Под каким укроется кровом?

Он же, собранный и разумный,Сдержанный, себя обуздавший,От двери к двери переходя,Быстро наполнил кружку.

А затем, собрав подаянья,Вышел из города муниИ повернул к Пандаве,[750] —Так вот где он жить будет!

Когда он вошел в жилище,Послы подошли поближе,А один из них, возвратившись,Царю обо всем поведал:

«Этот бхикшу, великий царь,На восточном склоне ПандавыСидит, как могучий тигр,Как лев в горной пещере».

Слово вестника услышав,Царь на колеснице прекраснойОтправился, поспешая,Прямо к горе Пандаве.

Там, где кончалась дорога,Кшатрий сошел с колесницы[751]И, пешком добравшись до места,Вошел в хижину к бхикшу.

Усевшись, царь обменялсяС ним приветственными речами.А затем, после приветствий,Сказал он такое слово:

«Ты, юноша, совсем молод,В нежном возрасте, почти мальчик,Как родовитый кшатрий,Красотой великой отмечен.

Я — царь, украшение войска,Первейший из героев, —Дарую тебе богатство.Скажи мне, откуда ты родом?»

«В Косале,[752] царь, прямоУ подножия ГималаевЕсть земля, что славится всюдуМогуществом и богатством.

Из славного племени сакьев,Прародитель которого — Солнце,Я ушел, отрешившись от мира,Не стремясь ни к каким усладам.

В наслаждениях видя опасность,В отречении зря защиту,Я буду прилежно трудиться —Для меня только в этом радость!»

Сутта о стреле («Сутта — нипата», 574–593)

Воистину жизнь смертныхБеспричинна и непонятна,Краткосрочна и беспокойна,Исполнена мук тяжких.

Невозможно ведь так сделать,Чтоб не умереть, родившись.За старостью следует смерть, —Таков закон непреложный.

Как у плодов созревшихСтрах поутру сорваться,Так и у тех, кто родился,Вечный страх перед смертью.

Ведь, как кувшины и чаши,Что сделал из глины горшечник,Все когда-нибудь разобьются,Так прервется и жизнь смертных.

Глупец и мудрец ученый,Старик и юноша нежный —Все они кончат смертью,Над всеми — власть смерти.

И когда она их настигнетИ они отсюда уходят,Не удержать тогда отцу сына,Родичу не защитить родного.

Подряд, как коров на бойню,Смерть уводит с собой смертныхА родные глядят им вслед,Тоскуя и горько плача.

Как видишь, мир пораженСтаростью и смертью.Но мудрецы не скорбят,Непреложность закона зная.

Ведь тебе не известен путь,Каким он пришел и ушел.Не зная конца пути,О чем ты рыдаешь?

И если бы тот, кто скорбит,Как безумный, себя терзая,Выигрывал этим хоть что-то,То же делал бы мудрый.

Но скорбью и горьким плачемНе обретают покоя.Лишь сильней становятся муки,Слабеет и сохнет тело.

Тот, кто себя терзает,Становится худ и бледен.Но ему не вернуть умерших.Тщетны рыданья и вопли.

Не убивающий скорбьСтрадает еще сильнее;Рыдающий над покойнымПопадает во власть скорби.

Взгляни на этих людей,Спешащих к перерожденью, — [753]Они, в лапы смерти попав,Как рыбы в сетях, бьются.

Все ведь бывает не так,Как о том помышляешь.Знай же — разлука этаС родными неизбежна.

И пусть даже сотню летТы проживешь или больше,Все равно от близких уйдешь,Расставшись с жизнью здешней.

Так перестань же рыдать!Послушай совет архата,[754]О покойном скажи себе:«Мне его не найти больше».

Когда загорается дом,Пламя тушат, залив водою.Так и тот, кто мудр и учен,Тверд и исполнен достоинств,Разгоняет возникшую скорбьТут же, как ветер — солому.

И если счастья желаешь,То причитанья и вопли,Желания и недовольства, —Эту стрелу — из себя вырви!

Отравленную стрелу вырвав,Покой обретешь душевный.Уничтожив в себе все печали,Беспечальным станешь, потухшим.

Из «Тхерагатхи» и «Тхеригатхи»[755]

Переводы Ю. Алихановой

Гатха Тхеры Саппаки («Тхерагатха», 307–310)

Когда журавлиха, завидев черную тучу,[756]Расправляет ослепительно-белые крыльяИ в страхе, стремясь укрыться от ливня, летит к скалам,Аджакара́ни-река бывает тогда так прекрасна!

Когда журавлиха, завидев черную тучу,Взмывает вверх, белизною слепящей сверкая,И в страхе, не зная, где скрыться, расселину ищет,Аджакарани-река бывает тогда так прекрасна!

Да и как тут в восторг не прийтиОт раскидистых джа́мбу,[757]Что украшают берег рекиЗа моею пещерой?

Лягушкам здесь не угрожает змеиное племя.Важно квакая, они говорят друг другу:«Еще не время уходить от горных речек;Аджакарани надежна, благостна и прекрасна».

Гатха Тхеры Бхуты («Тхерагатха», 518–526)

Когда мудрый постиг, что не только старость и смерть,Но и все, к чему влекутся глупцы, есть страданье,И теперь размышляет, страданье поняв до конца, —Есть ли в мире бо́льшее наслажденье?

Когда привязанность, приносящую горе,Всеми печалями мира чреватую жаждуПобедив и уничтожив в себе, он размышляет, —Есть ли в мире бо́льшее наслажденье?

Когда благой, изгоняющий всякую скверну,Восьмеричный путь,[758] из всех путей наилучший,Мудрости оком узрев, он размышляет, —Есть ли в мире большее наслажденье?

Когда он творит в себе независимый мир,Где царит покой, где нет печали и нет пылиИ где разрываются все оковы и все путы, —Есть ли в мире большее наслажденье?

Когда в небе гремят барабаны громаИ потоки дождя затопляют пути птичьи,А бхикшу, в пещере укрывшись, размышляет, —Есть ли в мире большее наслажденье?

Когда на берегу заросшей цветами реки,Над которой в венок сплелись верхушки деревьев,Он сидит и, радостный, размышляет, —Есть ли в мире большее наслажденье?

Когда глубокой ночью в безлюдном лесуДикие звери рычат и ливень шумит,А бхикшу, в пещере укрывшись, размышляет, —Есть ли в мире большее наслажденье!

Когда, бесстрашный, мысли свои укротив,Среди скал, под сводом пещеры горнойОн, от скверны очистившись, размышляет, —Есть ли в мире большее наслажденье?

И когда, счастливый, без печали, смыв скверну,От помех, страстей, желаний освободившисьИ все язвы уничтожив, он размышляет, —Есть ли в мире большее наслажденье?

Гатха Тхеры Калудайина («Тхерагатха», 527–536)