Сердце Проклятого - Ян Валетов

Откуда здесь вертолет? Что это за люди идут к нему навстречу? Дауд был настолько испуган, что весь покрылся холодным потом, а сердце колотилось у самого горла, наполнив ему рот неприятной горечью. Но кошмар только начинался! По-настоящему страшно Дауду стало тогда, когда он рассмотрел идущего впереди пожилого мужчину с седыми волосами, забранными в хвост.

В руках у старика был большой черный пистолет, и он слегка постучал его стволом по боковому стеклу.

— Прошу прощения, — сказал хвостатый, когда Амар опустил стекло, едва попадая по кнопке стеклоподъемника дрожащими пальцами. — Но нам нужна…

Потом в его глазах мелькнула тень узнавания.

— Старый знакомый! — воскликнул седой, улыбаясь во весь рот. — Какая приятная встреча! Значит, нам не надо ничего объяснять! Выходи-ка, друг мой, подышать воздухом! Выходи! Нам очень нужна твоя машина!

— Ави, простите, что по открытому каналу… Они бросили вертолет.

— Погоди, включу скремблер[65]!

Дихтер потер виски и с трудом сдержал зевоту. Очень хотелось спать, но он сам дал распоряжение сообщать любую новость касательно профессора и его команды немедленно. В принципе, он догадывался, что спать не придется, но не мог предположить, что события будут развиваться с такой скоростью. Египтянин постарел, но сноровки не лишился. Вытащить раненного племянника из охраняемой палаты за несколько секунд до того, как заряд из реактивного огнемета сжег пол-отделения реанимации — это было круто. Да и дальше Рувим действовал изобретательно. Что-что, а это он умел…

Сдаваться профессор Кац явно не собирался — не верил в эффективную защиту. И, как ни горько было подобное признавать Ави Дихтеру, был прав в своем неверии. Рувим отдастся в руки спецслужб только тогда, когда поймет, что это путь к победе, а не в могилу. Последние три дня даже не говорили, а кричали о том, что доверять профессор может только себе. Дихтер неоднократно видел, как вершится большая политика. Как легко приносится в жертву результату чужая карьера или жизнь. Против Каца играл кто-то сильный, настолько сильный, что методы и цели его были за гранью не только добра и зла, но и простого понимания. Дихтер не мог представить себе рациональную причину, по которой этот некто тратил совершенно умопомрачительные ресурсы для достижения достаточно ничтожной цели. Владей Кац и его компания ядерными секретами Ирана, то тогда такую дорогостоящую настойчивость можно было бы объяснить. Но профессор не имел к ядерщикам никакого отношения — зачем нужно с таким усердием пытаться убить археолога, его ассистентку и украинского журналиста, приехавшего помахать лопатой под руководством дяди? Зачем? Пожалуй, ответив на этот вопрос, Дихтер знал бы, что делать дальше. Но ответа не было. Совсем.

— Бросили вертолет? — переспросил Дихтер. — И что дальше? Угнали самолет?

— Нет, — в голосе звонившего прозвучала обида. — Они угнали джип. Отобрали у проезжего араба. В принципе, я могу перехватить их…

— Не стоит, — сказал Ави. — До тех пор, пока мы не поймем, что творится у нас в ведомстве, не трогай Египтянина. Обеспечь ему относительную свободу передвижения…

— Простите, господин Дихтер… Что значит относительную свободу?

Ави вздохнул и терпеливо пояснил:

— Ты должен попытаться контролировать каждый его шаг, но не трогать. В случае критической ситуации ты обязан играть на его стороне. Я не хочу чтобы с его головы упал хоть один волос, но не могу арестовывать его для этого. Защити его! Понятно?

— Так точно.

— Вот и хорошо. Но есть и вторая часть задания…

— Слушаю вас, господин Дихтер!

— Те, кто идут за ним…

— Да?

— Их тоже надо не вспугнуть. Дайте им подобраться к профессору. Пусть бросят все свои силы на то, чтобы его достать. И когда они подберутся поближе… преврати их в мокрое пятно! Прошу только — оставь мне одного из них. На поговорить. У меня есть вопросы к этим ребятам и будет очень обидно не получить на них ответов.

— Слушаюсь, господин Дихтер!

— И где они сейчас? — спросил Ави, выключая скремблер.

— Линия снова не защищена! — воскликнул собеседник.

— Я знаю, — сообщил ему Дихтер, проявляя чудеса сдержанности.

— Но…

— Продолжай, вряд ли нас кто-то слушает!

Господь, устрой так, чтобы нас кто-то слушал! — подумал про себя Ави Дихтер.

— В настоящий момент они выбрались на шоссе номер 6.

— Как ты думаешь, куда они двигаются? Снова в Иерусалим?

— Не думаю. Но им нужен большой город…

— Большой город на севере? Я вижу только один вариант — Хайфа!

— Скорее всего, господин Дихтер. Посмотрим, куда они свернут с Шестерки.

— Не упусти их из виду.

— Слушаюсь.

— И пришли за мной вертолет к шести утра.

— Будет сделано.

Глава 14

Израиль. Шоссе 6

Наши дни

— Как он? — спросил Кац.

— Спрашивай меня, — отозвался Шагровский. — Я же пока не умер.

Рувим бросил быстрый взгляд через плечо и улыбнулся.

— Как ты?

— Бывало лучше…

Голос у Валентина был слабый, но чувствовалось, что говорит он уже не через силу.

Голова Шагровского лежала на коленях Арин. Они вдвоем расположились на просторном заднем сидении «ниссана», оставив профессора за рулем. Джип мчался по новому скоростному шоссе на северо-запад. Несмотря на ночное время, машин, что встречных, что попутных, хватало.

— Ты, племянничек, в рубашке родился, — резонно заметил Кац и ловким движением вскрыл банку «энергетика». — Уж не знаю, кто тебя хранил, но то, что без чуда не обошлось… Арин, через полчаса нужно будет сделать ему укол. Там в сумке шприцы, что Стеценко дал. На ходу справишься?

— Конечно…

— Вот и отлично! Дорога хорошая, почти не трясет и не бросает. Будем надеяться, что кровотечение не откроется… Ох, черт… Как же спать хочется!

Рувим сделал из банки с «Red Bull» несколько больших глотков и водрузил ее в подстаканник.

— Молодежь! Не молчать! Разговаривайте со мной…

— Может быть, я сяду за руль? — предложила Арин.

— Обязательно, — согласился профессор. — Когда я совсем сдыхать начну, тогда и сядешь… Если Валентин порадует меня рассказом о своих приключениях, то еще часа полтора-два я продержусь. Но если вы будете молчать, ребята, ничего хорошего не ждите… Валек, ты как? Говорить можешь?

Шагровскому тоже больше всего хотелось закрыть глаза и уснуть — он чувствовал себя, как попавший под велосипед суслик, потрепанный, но все-таки живой.