Эпоха Древних - Замиль Ахтар

class="p1">– Хурран. – Эсме переломила стебель розы. – Не стоит слишком сближаться с моим братом. Он не такой, как ты или я. Он больше похож на кагана Пашанга, только с именем и шармом Селуков. Когда мы были детьми, его любимой забавой было бросать камни в бродячих котов, забредавших на территорию дворца. Потом он стал стрелять в них из лука. А затем пулями.

Неоправданная жестокость к животным – всегда плохой знак. Но когда я вспомнил самого жестокого человека из всех, кого я знал, – брата Мурада Селима, мне пришлось напомнить себе, что без его жестокости мы не пережили бы осаду Растергана. Он распинал всех, кого подозревал в сотрудничестве с врагом. Оставлял их жариться на солнце. Большинство были невиновны, но были и виновные. Если бы не его жестокость, шпионы Ираклиуса подкосили бы нас и я, скорее всего, был бы мертв.

– В этом мире есть место и для жестоких людей.

– Да, но только не на троне. Уверена, ты это понимаешь.

– Не знаю. – Я с искренним сомнением пожал плечами. – Брат Мурада, Селим, был жесток. Но, возможно, Селим обрушился бы войной на крестейцев раньше, чем они обрушились на нас. Может, он направил бы свою жестокость на врагов и тем избавил бы нас от их жестокости.

– Да ты поэт.

Я снова пожал плечами.

– Я никогда не умел сочинять хорошие стихи.

– Но ты знаешь, как складывать слова, чтобы достичь нужного эффекта. Тебе просто не о чем было писать. Ты поэт, лишенный созерцающего глаза. Ты знаешь, что это такое?

– Таки говорил, что созерцающий глаз – это та часть души, которая поет, когда прикасается к красоте.

– Мама! – крикнул детский голос за моей спиной.

Я повернулся и увидел мальчика в идеально намотанном тюрбане.

– Это Исмаид, – сказала Эсме. – Лучшее, что у меня есть в текущем браке.

Я указал на его тюрбан и спросил:

– Ты сам его намотал?

Мальчик кивнул. Похоже, его отец был хоть на что-то годен.

– Где ты взял эти доспехи?

– У шаха Сирма.

Мальчик смотрел на меня полными удивления глазами.

– Меня учили, что он правил очень долго и что он очень далеко.

– И все это правда. Учись всему, чему сможешь, Исмаид. Знание – доспехи даже получше этих.

– Он прав. – Эсме обняла и поцеловала сына. – А теперь беги домой, сейчас же.

Исмаид кивнул и побежал к своим воспитателям.

– Как считаешь, дети делают нас лучше или хуже? – спросила Эсме.

– Лучше, – без колебаний ответил я.

– Ты когда-нибудь встречался с медведицей во время охоты? Они гораздо хуже, если где-то рядом медвежата.

– Вы часто охотитесь?

– Видел бы ты фреску, которую сделал для меня первый муж. На ней я держу самую большую аркебузу во всей Мерве. Хочешь верь, хочешь нет, но отец брал меня с собой, хотя и не думал, что мне может понравиться. Это одни из лучших воспоминаний о нем.

Смириться с тем, что я подумывал убить эту женщину только ради того, чтобы получить несколько тысяч наемников, становилось все труднее.

– Все охотятся на слабых, – сказал я. – Никто больше не хочет сражаться в трудных битвах. Я чуть ли не восхищаюсь Михеем Железным за то, что он побил столько сильных противников, и это всего за десять лет. Я хочу сделать то же самое, но, похоже, одинок на этом пути.

– Ты одинок лишь потому, что отказываешься вести за собой. – Она погладила камень усыпальницы мужа. – Ты напоминаешь мне его. Он всегда хотел сидеть на коне позади меня. – Она усмехнулась. – Можешь себе представить, женщина впереди, а мужчина сзади? Но при этом он орал мне на ухо: «Объезжай этот камень», «Не дергай поводья», «Осторожно, грязь!» и тому подобное. – Эсме положила бутон розы мне на плечо. – Ты точно такой же, Кева, это очевидно. Думаю, пора тебе взяться за поводья самому. Если хочешь спасти Зелтурию, собери единомышленников и сделай это. Хватит ждать, пока Селук отдаст приказ. – Она приблизила губы к моему уху. – Возможно, тебе понравится ехать впереди.

В тот день я приказал ифритам поджечь лес за стенами Мервы. Из огня в сторону кашанского лагеря выбежали пятнистые лани. За ними последовали стада диких кабанов, семейства медведей и желтых лисиц. Вместе с треском пламени это привлекло внимание всех воинов в лагере, и они теперь толпились перед горящим краем леса.

Кинн схватил меня за плечи и поднял в воздух. Я парил над массой кашанских воинов, за моей спиной клубился дым от пылающих деревьев. На воинах было столько зерцальных доспехов, что смотреть вниз было все равно что смотреть на небо.

– Вы все сгорите, как этот лес, – крикнул я. – А потом замерзнете в самом холодном аду, после чего снова сгорите в самом жарком аду, и это будет чередоваться тысячу раз целую вечность. Таково наказание за то, что вы допустили осквернение святых и священного города. Тот, кто игнорирует беды, постигшие святую Зелтурию, не имеет права называться латианином. Это касается и вашего шаха. И ваших шейхов. Любой, кто хоть пальцем шевельнет ради иной цели, чем освобождение святого города, – неверный, а я враг неверных.

Даже слоны не сводили с меня глаз.

– Это предупреждение, – продолжил я. – Единственный способ спастись от гнева Лат – пролить кровь, служа ей. Не каждый день человеку предлагается честь сражаться за веру. Но каждый из вас вместо нее выбрал войну с братьями по вере? Если так, вы не прошли испытание. С узкого и прямого пути вы шагнули в бездонную пропасть. И вашему наказанию не будет конца.

Шах Бабур выбрался из своего просторного шатра и смотрел на меня.

– А вот и он, – сказал я. – Я только что познакомился с человеком, которого вы называете шахом, и мое разочарование подобно разочарованию отца, узнавшего, что его сын от чужого семени. Шах Бабур ведет вас в ад. Если предпочитаете служить его тщеславию, а не Лат и святым, то вперед. Пожинайте плоды в этой жизни и страдайте в следующей.

– А ну, спускайся оттуда! – заорал Бабур, его щеки пылали.

Я расхохотался.

– Вот я плыву над вами, маг с силами ифритов, носящий доспехи, выкованные из смерти Архангела. Я взываю к верным, и мои слова достигнут лишь сердец истинно верующих. – Я обнажил Черную розу и высоко поднял ее. – Те, кто ищет сладкого дуновения рая, найдут меня на пути в Зелтурию. А те, кто ищет адского пламени, – не ходите дальше. Вы и ваш шах уже пришли.

27

Сира

Надо было подготовиться к худшему: что шах