Из воспоминаний сельского ветеринара - Джеймс Хэрриот

Мистер Даггетт покачал головой и повернулся ко мне. Его длинное лицо со впалыми щеками было по обыкновению меланхоличным.

— А знаете, отчего Нед эдакий? — спросил он доверительным шепотом.

— Простите?

— Ну, почему он теленка изловить не может.

Я полагал, что причина в том, что Нед невысок ростом, слабосилен, да и вообще порядочный недотепа, но фермер отрицательно качнул головой.

— Нет? А почему?

— Так я вам скажу. — Мистер Даггетт настороженно глянул через двор и прикрыл рот ладонью. — Уж очень его яркие огни тянут.

— А?

— Я же вам толкую: от ярких огней он ну просто чумеет.

— Ярких?.. Каких… где?..

Мистер Даггетт наклонился к моему уху:

— Чуть вечер, так он уже в Бристон шагает.

— В Бристон? — Я повернулся и поглядел на деревушку по ту сторону долины в трех милях от этой уединенной фермы, единственном обиталище человека в ее окрестностях. Кучка старых домов темнела в безмолвии на фоне зеленого склона. Конечно, по вечерам керосиновые лампы отбрасывают из окон неверный желтый свет, но какие же это яркие огни?

— Я что-то не понимаю.

— Так он… в трактир идет.

— Ах да, трактир!

Мистер Даггетт внушительно кивнул, но мое недоумение не рассеялось. «Халтонский герб» представлял собой квадратную кухню, где можно было выпить кружку пива и где по вечерам старики играли в домино. На мой взгляд, этот трактир не слишком походил на зловещий притон.

— Он что — напивается там? — спросил я.

— Да нет, не в том дело. — Фермер покачал головой. — Только вот засиживается там чуть не до петухов.

— Поздно домой возвращается?

— Во-во! — Глаза в глубине глазниц широко раскрылись. — Иной раз в девять приплетется, а то и в половине десятого!

— Да неужели!

— Ага. Чтоб мне провалиться на этом месте. И еще одно. Утром никак подняться не может. Я уже половину работы переделаю, когда он встанет. — Он помолчал и снова посмотрел через двор. — Хотите — верьте, хотите — нет, но бывает, что он за дело берется чуть не в семь!

— Господи!

Фермер уныло пожал плечами.

— Вот так-то. Ну, пойдемте в дом. Руки помоете.

В большой кухне с каменным полом я низко нагнулся над глиняным рукомойником. Ферме этой было четыреста лет, и, хотя в ней сменились многие поколения обитателей, она осталась почти такой же, какой была в дни Генриха VIII. Грубо отесанные балки, неровные беленые стены, жесткие деревянные стулья. Но комфорт не прельщал ни мистера Даггетта, ни его жену, которая в эту минуту с помощью черпака наполняла ведро горячей водой из примитивнейшего котла возле огня. Волосы над задубевшим лицом были стянуты в тугой узел, фартук на ней был из мешковины, и она громко стучала по плитам пола деревянными калошками. Детей у них не было, но вся ее жизнь проходила в нескончаемой работе и внутри дома, и во дворе, и в лугах.

В глубине кухни деревянная лестница упиралась в темную дыру — вход на чердак, где спал Нед. Эта каморка служила ему приютом почти пятьдесят лет — с тех самых пор, как он мальчишкой со школьной скамьи поступил в работники к отцу мистера Даггетта. И за эти полвека он не бывал нигде дальше Дарроуби и каждый день делал одно и то же, одно и то же. Без жены, без друзей он всю свою жизнь доил, задавал корм, убирал навоз — и ждал со все более угасающей надеждой, чтобы что-нибудь произошло.

Положив руку на дверцу машины, я оглянулся на ферму Скар, на старую черепичную крышу, на внушительный камень над дверью. Все это словно символизировало нелегкую жизнь обитателей дома. Тщедушный Нед в роли скотника отнюдь не блистал, и раздражение его хозяина можно было понять. Нет, мистер Даггетт не был ни жестоким, ни несправедливым человеком, но скудное существование в этом глухом углу Высоких Пеннин иссушило и его, и его жену, сделало их малочувствительными.

Никаких поблажек, ничего лишнего. Каменные стенки, чахлая трава, искривленные деревья, узкий проселок с коровьими лепешками. Все тут сводилось к самому необходимому — и только. Мне казалось чудом, что в отличие от мистера Даггетта и его жены большинство фермеров в этих местах были людьми бодрыми и с юмором.

Но когда я поехал дальше, то сразу попал под очарование мрачной красоты вокруг. Солнечные лучи, пробившись сквозь тучи, вдруг волшебно преобразили склоны, облив их теплым золотом. Меня заворожили тончайшие оттенки зеленых красок, богатая бронза сухого папоротника у вершин, мирная величавость мира, в котором я жил и трудился.

Ехать мне было недалеко, около мили, но я очутился в совсем иной атмосфере. Мисс Тремейн, богатая старая дева, недавно купила обветшавший помещичий дом и, потратив многие тысячи фунтов, превратила его в современный роскошный особняк. Хрустя песком, я направился к дверям, а мой взгляд скользил по большим окнам с частым переплетом, по заново отшлифованной каменной кладке.

Дверь мне открыла Элси, совмещавшая обязанности кухарки и экономки у мисс Тремейн. Я питал к ней большую слабость. Лет ей было около пятидесяти: низенькая, кругленькая, в тугом черном платье, открывавшем коротенькие кривоватые ноги.

— Доброе утро, Элси, — сказал я, и она разразилась звонким смехом. Именно этот смех, а не своеобразная внешность особенно меня пленял. Любые слова, любой пустяк вызывали у нее бурный взрыв смеха — она смеялась даже тому, что говорила сама.

— Входите, мистер Хэрриот, ха-ха-ха! — начала она. — С утра-то прохладно было, хи-хи, но к вечеру, глядишь, и потеплеет, хо-хо-о!

Такой избыток веселости мог показаться излишним, да и она так давилась смехом, что ее не всегда удавалось понять, однако общее впечатление было самое приятное. Она проводила меня в гостиную, где ее хозяйка с некоторым трудом поднялась мне навстречу. Мисс Тремейн была очень немолода и почти скована артритом, но старалась не замечать своего недуга.

— Мистер Хэрриот! — сказала она. — Как мило, что вы приехали!

Наклонив голову набок, она одарила меня сияющей улыбкой, словно давно не видела ничего столь восхитительного.

Она тоже обладала веселой, бодрой натурой, а так как ей принадлежали три собаки, две кошки и пожилой ослик, за те полгода, которые она прожила здесь, переехав в Йоркшир откуда-то с юга, я успел близко с ней познакомиться.

На этот раз я приехал подровнять копыта ослику и в правой руке держал щипцы и копытный нож.

— Ах, да положите эти пыточные инструменты вот сюда! — продолжала мисс Тремейн. — Элси сейчас принесет чай. Я уверена, вы не откажетесь выпить чашечку.

Я с удовольствием опустился в кресло, покрытое пестрым чехлом, и оглядывал уютную гостиную, когда появилась Элси, словно катясь по ковру, как на колесиках. Она поставила поднос на столик возле меня.

— Вот и чаек для вас, — произнесла она и закатилась таким смехом, что ухватилась за ручку кресла, чтобы устоять на ногах. Шеи у нее словно не было вовсе, и ее толстенькая фигура вся тряслась.

Переведя дух, она покатилась назад на кухню, и я услышал, как там загремели кастрюли и сковородки. Вопреки своим странностям кухарка она была неподражаемая и все, что делала, делала очень хорошо.

Я провел очень приятные десять минут за чаем в обществе мисс Тремейн, а затем отправился делать педикюр ослику. Закончив, я пошел вокруг дома и увидел Элси в открытом окне кухни.

— Спасибо за чай, Элси! — окликнул я ее. Женщина-колобок уцепилась за край мойки, чтобы устоять на ногах.

— Да… ха-ха-ха… на здоровье. На… хи-хи-хи… на здоровье!

Я забрался в машину в некоторой растерянности, тронулся с места, и тут меня ошеломила страшная мысль: что, если в один прекрасный день я скажу Элси что-то действительно смешное и она дохохочется до увечья?

Мне пришлось довольно скоро вновь побывать у мистера Даггетта, чтобы заняться коровой, которая легла и больше не вставала. Фермер полагал, что ее разбил паралич.

Ехал я сквозь пелену измороси, и когда около четырех часов добрался до фермы Скар, луга уже одевались в сумерки.

Осмотрев корову, я пришел к выводу, что она лежит просто потому, что задние копыта у нее застряли в щели сломанной перегородки и встать ей трудно.

— По-моему, мистер Даггетт, она дуется, и ничего больше, — сказал я. — Попробовала подняться раз-другой, не получилось, ну и решила и дальше валяться тут. У коров с норовом это бывает.

— Может, оно и так, — согласился фермер. — Такой упрямой дуры поискать.

— К тому же она крупная. И просто ее не сдвинешь. — Я снял веревку со стены и обвязал скакательные суставы. — Я буду выталкивать копыта с той стороны, а вы с Недом тяните ноги.

— С ним-то? — Мистер Даггетт кисло посмотрел на худосочного работника. — Он же и репы не вытянет.

Нед промолчал, глаза его смотрели в никуда, руки бессильно свисали. Он, несомненно, пребывал в какой-то неизмеримой дали, если судить по этим глазам, пустым, не видящим, но, как всегда, чего-то ждущим.