Катарина - Кристина Вуд

мне отчаянно захотелось развертеться. То ли от бессилья, то ли от боли и страха, сжимавшие грудную клетку. А он продолжал глядеть на меня черными мертвыми глазами, ожидая ответа.

— Я вам ничем не обязана, — сглотнув слезы, прошептала я.

— Только не притворяйся, что тебе здесь нравится, девка! — рявкнул он, грубо дернув меня за руку, но его крик тут же приглушили гудящие стиральные машины. — Если не будешь делиться со мной информацией, так и останешься здесь гнить, да фашистам прислуживать…

— Не боитесь, что я вас сдам? — чуть осмелев, спросила я, решившись взглянуть в его черные глаза.

Он надменно хмыкнул.

— Да кишка тонка у тебя, соплячка. А вот если помогать мне не будешь, то я сам тебя сдам надзирательницам с потрохами. И весь план побега твой как на духу выложу. И оружие твое, которым ты полицаев мочить собралась…

— Но я не…

— Да кто ж тебе поверит? — усмехнулся командир, наконец отпустив мое запястье, которое изнывало от боли все то время. — Короче, после концерта буду ждать тебя на дежурстве. Там и будем встречаться через день без лишних глаз и внимания администрации. Поняла меня?

Ответом послужил мой робкий кивок. А после он ушел в сторону постирочного цеха, перед этим забросив грязную порванную одежду в урну. Я с силой сжала кулаки так, что отросшие ногти намертво вонзились в ладони.

Даже там меня не оставляли в покое. И не какие-то немецкие офицеры, а свои командиры, у которых после контузий явно не все в порядке было с головой…

Глава 26

Настал день рождения того ужасного человека, из-за действий которого гибли тысячи людей.

Признаться честно, я ждала его и в тайне надеялась, что увижу Мюллера среди приглашенных офицеров. Я молилась, чтобы тот день стал моим последним в прачечной… Я настолько жаждала встречи с ним, что едва ли не физически страдала от того, как часто снился мне наш поцелуй. Первый и единственный поцелуй, от которого дрожали коленки и путались мысли… Даже несмотря на то, что он бросил меня в прачечной… Настолько была глупа и слепа моя любовь к нему.

За прошедшие недели мы кое-как подготовились к предстоящему концерту. Я лично отобрала двадцать миловидных девушек, которые умели петь и мало-мальски плясать, а фрау Грета одобрила мой выбор. Верочка оказалась хорошо обучена нотной грамоте и музицированию на клавишах, поэтому сразу же села за пианино. Но из-за того, что по указаниям гер Коха я должна была при любых обстоятельствах мелькать на сцене, парочку песен все же играла я.

Девушки, отобранные мною, в большинстве своем оказались украинками, поэтому практически весь их репертуар, в перерывах между стихами, состоял из украинских народных песен. Пару молоденьких девчонок вызвались прочесть стихотворения: одна на русском и на украинском, а вторая помимо русского, захотела прочесть на своем родном белорусском. Под конец мы запланировали спеть «Катюшу», так как за нее проголосовало большинство.

Репетировали мы по ночам вместо дежурств в кухне. Я тихо радовалась, что не виделась с командиром и не слышала его угроз в мой адрес. Честно признаться, я до ужаса боялась его и не знала, что же делать с ним, и его ярым желанием сбежать отсюда, потянув меня за собой на верную смерть.

Наконец, все мы были наряжены в цветастые платки, которые выдала фрау Грета, и специально выданные на выступление женские туфли. Вместо бесформенных сапог не по размеру, туфли показались настоящим раем. По этому случаю нам даже разрешили полноценно помыться и распустить волосы: у кого-то они были срезаны до подбородка, у кого-то до плеч, но у большинства, как и у меня, едва прикрывали лопатки, так как нам насильно срезали толстые и длинные косы.

Зрители, впрочем, как и я, были довольны нашим выступлением до середины программы. После, в общем-то для приглашенных офицеров, помещиков и других неизвестных мне людей, ничего не изменилось, а для меня в буквальном смысле рухнул мир. В тот момент я сидела за инструментом и исполняла мелодию, которую наспех выучила благодаря Верочке, даже толком не зная кто являлся ее автором. Несколько девочек в это время пели на сцене русский романс про любовь, пока я, по обыкновению, мельком рыскала взглядом по залу, пытаясь отыскать до боли знакомое лицо Мюллера. Но ровно на середине выступления, сердце мое пропустило очередной удар, а пальцы предательски зафальшивили, когда я увидела знакомого офицера, который с опозданием прибыл на представление.

Кристоф обошел весь зал и сел прямиком на первый ряд по правую руку от начальника прачечной. Они молча кивнули друг другу, а я ощутила, как пальцы испуганно задрожали и одеревенели, и думала только об одном — довести мелодию до конца во что бы то ни стало. Я с ужасом отвела от него взгляд, глядя в упор на клавиши инструмента. Казалось, он до самого последнего момента сверлил меня хищными глазами. Я ощущала его взгляд всей своей кожей, покрытой неприятными мурашками.

Больше я Мюллера в толпе не искала.

Наконец, девчонки закончили петь, и на сцену вышла молодая девочка, чтобы прочесть красивое стихотворение на белорусском языке. Аккомпанировала ей уже Вера, подменив меня за пианино. Я уже мысленно готовилась бежать за кулисы, как вдруг заприметила, что во время аплодисментов Кристоф шепнул что-то Генриху Коху, а после кивнул в мою сторону. Что они делали дальше, я не знаю, потому как сразу же убежала за сцену, пытаясь угомонить дрожащие пальцы.

Я знала, что номер Ирины с чтением стиха на белорусском был предпоследним, а завершала программу песня «Катюша», где я должна была аккомпанировать поющим девушкам. Но в таком состоянии и в присутствии полковника Нойманна, я просто не могла выйти на сцену…

— Що це тот опоздавший офицер так пялился на тебя? — с подозрением спросила Галька за кулисами, увидев мое состояние. — Это ты с ним что ли сюда приехала?

— Оно и понятно що пялился… понравилась ему небось, — в привычном язвительном тоне произнесла Наденька, прихорашиваясь у зеркала. — Там вон сколько офицеров пришли, на всех хватит…

— Ой, Надька, рот бы прикрыла свой поганый! — отмахнулась Галка в ответ. — Нашла, о чем думать!

— Я приехала не с ним, — наконец отозвалась я, беспомощно обхватив себя руками. — Этот офицер… он ужасный человек…

— Ну, ужасный не ужасный, а начальник наш видела, как пляшет перед ним? Боится небось. Видать шишка какая, — сказала Надя, поправив волосы перед зеркалом, словно и не слышала вовсе моих слов.

В воздухе раздались аплодисменты после исполнения